Он слегка замялся, повертел пальцами. Видно было, человек собирается с духом, чтобы сообщить о себе то, что предпочел бы и впредь держать в тайне. Я, бывало, испытывал подобные ощущения, когда меня приглашала на ковер тетя Агата.

— Я и не заработал стихами, — сознался он. — Сколько пишу, я только и получил что пятнадцать шиллингов в «Парнасе» за «Калибана на закате», да и то сражался за них, как лев. Редактриса торговалась, чтобы я сбавил цену до двенадцати с половиной. Но у меня есть… другой источник доходов.

— Не понимаю, о чем вы? Он понурил голову.

— Сейчас поймете. Поступления из этого источника…э-э-э доходов за прошлый год составили восемьсот фунтов, в этом году эта цифра предположительно удвоится, так как мой агент сумел продвинуть меня на американский рынок. Флоренс, вы отшатнетесь от меня, но я обязан вам признаться. Я пишу детективы под псевдонимом Рекс Вэст.

Я не смотрел на Флоренс, поэтому не знаю, отшатнулась ли она. Но я не отшатнулся, это точно. Я взирал на него в страшном волнении.

— Рекс Вэст? Боже мой! Это вы написали «Загадку красного рака»? — спросил я пресекающимся голосом.

Он опять понурил голову.

— Я. А также «Убийство в сиреневых тонах», «Случай с отравленным пончиком» и «Испектор Биффен разглядывает труп».

Эти три мне до сих пор не попадались, но я заверил его, что незамедлительно внесу их в мой рекомендательный список, после чего задал вопрос, мучивший меня все это время:

— Тогда скажите мне, кто шмякнул тупым инструментом по макушке сэра Юстаса Уиллоуби, баронета?

— Беруош, дворецкий, — тихо и подавленно ответил Перси.

— Я так и подозревал! Подозревал с самого начала! — вскричал я.

Я бы еще поспрашивал его о секретах его Искусства, поинтересовался бы, как он придумывает все эти штуки и работает ли регулярно или же дожидается, пока накатит вдохновение, но трибуну снова заняла Флоренс. Оказывается, она мало того что не отшатнулась от него, но, наоборот, прильнула к его груди и осыпала его лицо жгучими поцелуями.

— Перси! — восторженно лепетала она. — Как это замечательно! Какой вы талантливый!

Перси пошатнулся.

— Значит, вам не противно?

— Ну конечно же, нет. Я восхищена. Вы и сейчас над чем-нибудь работаете?

— Над повестью. Думаю назвать ее «Порода сказывается». Примерно на тридцать тысяч слов. Мой агент говорит, что американские журналы больше всего любят, чтобы все можно было, как там выражаются, уложить одним выстрелом, то есть поместить в один номер.

— Расскажите мне все подробно, — сказала Флоренс и, взяв его под руку, повела к двери в сад.

— Эй, одну минуточку! — сказал я.

— Да? — обернулся Перси. — В чем дело, Вустер? Говорите скорее, я занят.

— Могу я попросить автограф? Он просиял.

— Вам в самом деле хочется иметь мой автограф?

— Я ваш большой поклонник.

— Славный малый! — произнес Перси, поставил подпись на обороте старого конверта, и они ушли, рука в руке, эта юная пара, начавшая свой долгий совместный путь. Я же, немного проголодавшись после такой волнующей сцены, сел за стол и съел еще порцию сосисок с беконом.

Я еще жевал, когда дверь отворилась, и вошла тетя Далия. Мне было довольно бросить на престарелую родственницу короткий взгляд, чтобы убедиться, что у нее все устроилось. Выше я где-то писал, что ее лицо блестело, как сидение брюк шофера автобуса. То же самое было и теперь. Даже если бы ее выбрали Майской королевой, она не могла бы смотреть веселей.

— Ну, как, Л.Дж. Троттер подписал договор?

— Собирается подписать, как только его глаза вернутся в изначальные орбиты. Ты все правильно предсказал. Когда я уходила, они у него еще летали рикошетом от стены к стене, а он гонялся за ними. Берти, — понизила голос почтенная старушенция, — что такое кладет Дживс в эти свои бальзамы?

Я покачал головой.

— О том ведомо только ему самому и Господу Богу.

— Мощное средство. Помню, я где-то читала про собаку, которая проглотила бутылку перечного кетчупа. С ней такое творилось! Вот и с Троттером тоже. По-моему, Дживс добавляет туда динамита.

— Очень возможно, — согласился я. — Но не будем больше о собаках и кетчупе. Поговорим лучше о счастливых концах.

— О концах? То есть у меня-то все завершилось счастливо, но выходит, и у тебя?..

— У меня тоже. Флоренс…

— Неужели помолвка расстроилась?

— …выходит за Перси.

— Берти, мой мальчик!

— Я ведь говорил вам, что верю в свою звезду. Мораль все этой истории, как я понимаю, такова: невозможно сломить волю хорошего парня или — я чуть склонил голову в ее сторону — хорошей женщины. Какой это урок для нас, престарелая родственница! Никогда не сдаваться, никогда не отчаиваться. Как ни мрачен горизонт…

Я еще хотел добавить: Как ни черны тучи, и дальше упомянуть, что солнце рано или поздно проглянет, но в это мгновение, мерцая, явился Дживс.

— Прошу меня извинить, мэм, не зайдете ли вы в библиотеку к мистеру Троттеру, мэм? Он вас там ждет.

Вообще-то, чтобы привести в движение тетю Далию, нужна лошадиная тяга, но сейчас она без всякой лошади в одно мгновение очутилась на пороге. Но здесь обернулась.

— Как он? — спросила она Дживса.

— Счастлив доложить, мэм, что здоровье его полностью пришло в норму. Он даже подумывает рискнуть на сэндвич и стакан молока по окончании ваших переговоров.

Тетя Далия устремила на него долгий, почтительный взгляд.

— Дживс, — произнесла она, — вам нет равных. Я так и знала, что вы меня спасете.

— Очень вам благодарен, мэм.

— Вы не пробовали испытать ваши снадобья на мертвых?

— Пока нет, мэм.

— Испытайте, — посоветовала старушенция и ускакала, подобно тому ретивому коню, что, говорят (но сам я не слышал), фыркает надменно под клики медных труб.

Она ушла, и наступила тишина. Я погрузился в размышления. Я обдумывал вопрос, предпринять ли мне некий ответственный шаг или, с другой стороны, может быть, лучше не предпринимать, и в такие минуты человек не разговаривает, а про себя взвешивает все pro и contra. Одним словом, я стоял на распутье.

Мои усы…

Pro: Они мне нравятся. Я считаю, они мне к лицу. Я думал, что буду холить и лелеять их долгие годы и смазывать питательными веществами, чтобы они разрослись и прославили меня на весь Лондон.

Contra: Но безопасно ли это, спрашивал я себя. Припоминая, как мои усы подействовали на Флоренс Крэй, приходится заключить, что они делают меня чересчур неотразимым. И тут таится угроза. Если ты становишься чересчур неотразимым, с тобой начинают происходить всякие вещи, которым, на твой взгляд, лучше бы не происходить, если я понятно выражаюсь.

Дивный покой снизошел на мою душу. Решение было принято.

— Дживс, — окликнул я его, и в сердце мне кольнуло — естественно, ведь все мы люди. — Дживс, — сказал я, — я Решил сбрить усы.

У Дживса дернулась левая бровь — показатель того, как сильно он взволнован.

— В самом деле, сэр?

— Да. Вы заслужили эту жертву. Когда я наемся… Неплохие сосиски, а?

— Да, сэр.

— Изготовленные из свиней, довольных жизнью. Вы их ели?

— Да, сэр.

— Да, так я говорил: когда я наемся, то поднимусь к себе в комнату, намылю верхнюю губу, возьму в руку бритву… и готово дело!

— Весьма вам признателен, сэр.