Резерфорд уже и сам удивлялся, насколько полный и живой характер получается у главного героя. Уилли из журнала мог быть кем угодно, он просто подходил для сюжета, но вы его не видели. Уилли в пьесе был настоящей личностью! Макси казалось, что он бы смог узнать его на улице. Конечно, было в сюжете кое-что натянутое, были персонажи, довольно топорные, но даже в самые черные часы о характере главного героя автор мог не волноваться. В нем сходились настоящие живые противоречия: юмор и тяготение к пафосу; тщеславие, скрывающее застенчивость; сила и слабость, борющиеся одна с другой.

— Ну, милый, да ты совсем как живой! — с восхищением заметил Макси, просматривая готовые листки. — Жаль только, не я тебя создал.

Наконец настал тот день, когда пьеса была закончена, последняя строчка написана и сделано последнее исправление. В этот день, держа рукопись под мышкой, автор отправился в клуб, где ему назначил встречу Уинфред Найт.

С самого начала Резерфорду показалось, что он уже встречался с этим человеком. Со временем их общения, — а Уинфред оказался на редкость общительным, — это чувство только усилилось. И тут он понял. Это — его Вилли, и никто другой. Сходство было просто невероятным. Все его позы, все ужимки содержались в пьесе.

Актер, повествовавший о том, как он чуть не выиграл у чемпиона по гольфу, вдруг остановился, вопросительно глядя на сверток:

— Это и есть пьеса?

— Да, — ответил автор. — Прочитать ее вам?

— Давайте, я сам посмотрю. Где тут первый акт? Ага! Вот он. Закуривайте, а я пока почитаю.

Резерфорд устроился поудобней в кресле и принялся следить за реакцией собеседника. Во время чтения первых страниц, где были вводящие диалоги второстепенных персонажей, лицо Уинфреда оставалось непроницаемым.

— «Входит Уилли», — прочитал он, — это, надо полагать, я?

— Надеюсь, — улыбнувшись, ответил автор. — Это главная роль.

— Хм…

И он продолжил чтение. Макси следил за ним с тайным напряжением. Он знал, что внизу этой страницы есть сатирическая строчка о гольфе, и она обязательно должна задеть Найта, потому что именно эту самую мысль тот высказал не более чем пять минут назад.

И удар достиг цели. Довольный смешок и вздох облегчения прозвучали почти одновременно. Актер обратился к начинающему драматургу:

— Эта строчка о гольфе — просто первоклассная! Макси довольно пыхнул сигарой.

— Там есть еще много интересных замечаний по этому же поводу, — сказал он.

— Рад за вас, — отозвался Уинфред и продолжил чтение. В следующий раз он заговорил только минут через сорок:

— Да это же я! От начала до самого конца. Жаль, что я не видел эту пьесу раньше и вынужден играть всякий вздор. С головы до пят — я! Великолепно! Сколько вы за это просите?

Резерфорд немного наклонился. В голове у него закружилось. Наконец! Это случилось! Его борьба не напрасна. Он выиграл. Он может ехать куда угодно, и делать все, что угодно.

Как ни странно, мечты его вели не в Англию, а в «Алькала».

Постановка не подвела. Успех был оглушительный. Если быть до конца честными, конечно, в первую очередь это был персональный успех Уинфреда. Все были единодушны — роль подходила к нему как перчатка. Даже критики закрыли глаза на мелкие огрехи пьесы, подчеркивая игру главного актера. Да, пьеса была по-любительски очаровательна. Поздней пришло мастерство ремесла и чувство сцены, но когда Резерфорд писал своего Уилли, он был жеребенком, гуляющим без привязи на ниве драматургии, не ведая ее писаных и неписаных законах. Как заметил один критик, от всей пьесы можно было оставить одни монологи Уинфреда, но это ни в малейшей степени не задело самолюбие автора.

В день премьеры он вернулся домой поздно. Он хотел улизнуть пораньше, чтобы повидать Пегги, но Найт, который был в одном из своих бесшабашных настроений, просто схватил его за руку и не позволил уйти. Он остался на шумный и бессмысленный ужин, где каждый поздравлял каждого. Люди, с которыми он никогда не встречался, сердечно пожимали ему руку; кто-то, несмотря на тщетные усилия остальных, произнес тост в его честь. Он сидел за столом, сбитый с толку и никак не проник&1ся настроением собравшихся. Ему хотелось видеть Пегги. Его утомлял весь этот шум. Ох, думал он, как бы извиниться и потихоньку уехать в «Алькалу»! Ему надо было подумать и попытаться понять, что же с ним произошло.

Наконец, вечеринка закончилась бурными рукопожатиями, во время которых ему удалось ускользнуть от Уинфреда, хотя тот собирался увезти его в клуб. Выбравшись, он решил прогуляться пешком по Бродвею.

Когда он добрался до «Алькалы», было совсем поздно. В его комнате горел свет. Пегги ждала новостей.

Увидев его, она спрыгнула со стола и побежала навстречу.

— Ну, как? — спросила она.

Он сел в кресло и вытянул вперед ноги.

— Успех. Невероятный успех. Пегги захлопала в ладоши.

— Это же здорово, Джордж! Я так и знала! Расскажи, как что было. Уинфред хорош?

— Да он весь спектакль и сделал. Остальным и места не осталось.

Он встал и положил руки ей на плечи:

— Пегги, старушка, я не знаю, что сказать. Ты сама прекрасно знаешь, что успехом я полностью обязан тебе. Если бы не ты…

Пегги засмеялась:

— Ой, да перестань! Не смейся надо мной. Похожа я на маститого драматурга? Ну, нет! Я очень рада, что у тебя получилось, но не приписывай мне лишнее. Я вообще ничего не делала.

— Ты сделала все!

— Нет, не я. Ну, давай, не будем ссориться. Расскажи, как все прошло. Много было поздравлений?

Он рассказал ей, что и как с ним сегодня приключилось. Когда он закончил, наступило молчание.

— А теперь, ты, наверное, очень скоро покончишь со всем этим? — наконец спросила Пегги. — Теперь ты можешь ехать домой. Вернешься к своим курам и коровам, да?

Он не ответил. Он задумчиво уставился в пол и, казалось, не слышал вопроса.

— Наверное, эта девушка будет рада тебя увидеть, — продолжала Пегги. — Завтра же ты пошлешь ей телеграмму. А потом вы поженитесь и будете жить в этом нелепом домишке и… — она прервала себя на полуслове, как будто бы ей что-то попало в горло. — Джордж, — прошептала она, — будет жаль, если ты уедешь, Джордж.

Он подпрыгнул на месте.

— Пегги!

Он схватил ее за руку. Он слышал, как глубоко она вдохнула.

— Пегги, послушай. — Он сжал ее руку так, что она поморщилась от боли. — Я не уезжаю. Я никогда не уеду. Да, я негодяй, но я не уеду, я собираюсь остаться здесь, с тобой. Ты мне нужна, Пегги! Ты меня слышишь? Ты нужна мне!

Она попыталась отстраниться, но он крепко держал ее.

— Я люблю тебя, Пегги. Будь моей женой.

В ее глазах появилось крайнее удивление, лицо побелело.

— Ну, как, Пегги? Он отпустил ее руку.

— Нет! — вскричала она.

Он отпрянул назад.

— Нет! — резко выкрикнула она, как будто сама речь причиняла ей физическую боль. — Я не хочу сыграть с тобой такую злую шутку. Я слишком хорошо к тебе отношусь. Ты был очень добр ко мне. Я никогда не встречала такого человека. Ты — единственный приличный и бескорыстный человек, которого я видела, и я не хочу испортить твое будущее. Джордж, я думала, ты знал. Честно, я думала, ты знал. Как я могла себе позволить жить в таком шикарном отеле? Почему меня все знают там, в ресторане? И почему я знала все эти вещи об Уинфреде Найте?

Она перевела дыхание.

— Я…

Он грубо прервал ее:

— У тебя есть кто-нибудь другой, Пегги?

— Да, — тихо ответила она.

— Но ведь ты его не любишь? Она засмеялась.

— Я? Его? Нет, не люблю!

— Тогда выходи за меня, дорогая, — прошептал он.

Она покачала головой. Макси сел и обхватил подбородок. Она подошла к нему и пригладила его волосы.

— Ничего не получится, — ответила она. — Правда, ничего не получится. Послушай. Когда мы встретились, ты мне действительно понравился. И я чуть с ума не сошла, когда ты сказал, как любишь эту девушку на фотографии. Не то, чтобы я пыталась… Я вела себя так подло, это моя вина. Я думала, в этом не будет ничего плохого. Твое возвращение казалось настолько далеким и нереальным, и я подумала, мы сможем быть хорошими друзьями и… а теперь ты можешь вернуться к ней, теперь все стало по-другому. Я не буду тебя удерживать. Это было бы слишком подло. Джордж, ты ведь не хочешь оставаться. Тебе сейчас так кажется, а на самом деле ты не хочешь.