Он скрестил ноги и попытался потихоньку напеть беззаботный мотивчик.

— А не могли бы вы… — сказала она, обернувшись.

— Прошу прошения?

— Эти стоны отвлекают меня от работы.

— Это не стоны, это пение.

— Тогда простите.

— Да не за что. Пробило восемь.

Мистер Фергюсон, лишенный успокоительного влияния музыки, развлекал себя разглядыванием прически присутствовавшего рядом труженика. Это подбросило дров в топку его размышлений, уносящих его все дальше в сторону пункта под названием Былое. Перед ним прошли дни в лесу и вечера на лужайке. Вспомнил он и о буре, о нескольких штормах и о том случае, когда легкий ветерок при ясном небе без всякой видимой причины перерос в настоящий, всесокрушающий ураган. У него было достаточно пищи для размышлений. «И почему только, — размышлял мистер Фергюсон, — каждая девушка в каждом английском городке, способная декламировать “Сегодня не будет отбоя”, и достаточная юркая, чтобы избежать потом линчевания, считает своим долгом собрать пожитки и отправиться в Лондон, чтобы завоевывать театральные подмостки?»

Он вздохнул.

— И не надо стонать, — сказал холодный голос из-за той же прически.

Это было слишком. Мистер Фергюсон, так и не доехавший до конечной остановки, кое-как выкарабкался из поезда воспоминаний и заковылял по направлению к Настоящему.

Оно было безрадужное, но все же не шло нив какое сравнение с голодным и бессонным Будущим. На этом он и сконцентрировал внимание. Ему захотелось узнать, как коротает время мастер Бин. По всей вероятности, делает дыхательные упражнения или читает карманного Аристотеля.

В этот момент девушка отодвинула кресло и встала из-за стола.

Она подошла к маленькому буфету в углу и стала извлекать все необходимое для того, чтобы приготовить какао. Делала она это молча. Вскоре, заполняя пространство, по комнате пополз аромат, и когда он достиг того места, где сидел мистер Фергюсон, тот напрягся в кресле и приготовился стоять до смерти. Это был не просто аромат, это пела душа какао. Пальцы вцепились в подлокотники кресла.

Девушка вытащила печенье. Она поймала его взгляд.

— Вам лучше поесть. Наверное, я даже… да, совсем забыла, вы ведь не любите какао.

— Нет, — сказал он со всей решимостью. — Не люблю. Видимо, сейчас она была не прочь поговорить.

— Я думаю, а почему вы сюда пришли?

— Не вижу причин это скрывать. Из-за рассыльного.

— Что же он такое сделал?

— Если бы вы его знали, то не стали бы задавать подобных вопросов. Вам не приходилось встречать воплощенную святость, такую это, с порицанием…

— Вы, наверное, забыли, что я была помолвлена с вами несколько недель?

Он был слишком поражен, чтобы оскорбиться. Мысль о том, что он был таким же, как и Роланд Бин, была слишком нова для него, но давала пищу для размышлений.

— Я был таким? — опасливо спросил он.

— Вы сами это знаете. Да! Я не имею в виду ваши взгляды на театр, — это было во всем. Что бы я ни делала, вы так это посматривали, как… как моя тетя! — заключила она. — Вы были всегда правы. Если бы, ну хоть раз, вы сами сделали что-нибудь не так, тогда бы, я думаю… Но нет, вы были просто безупречны!

Мужчина остается хладнокровным под многими обвинениями. Намекните, что у него криминальные наклонности, и он лишь пожмет плечами, но если вы обвините его в излишней добродетели, вы разбудите в нем тигра.

Фергюсон помрачнел.

— По правде сказать, — надменно начал он, — как раз сегодня вечером я собирался поужинать с девушкой из шоу.

— Какая пошлость! — бесстрастно заметила она, отхлебывая какао, и добавила: — Хотя вы, наверное, считаете это верхом безрассудства.

— Ну, это только для начала.

Она сломала свое печенье и внезапно взглянула ему в глаза.

— Кто она? — спросила она тоном, не терпящим возражений.

— Что вы сказали? — ответил он, возвращаясь из приятной задумчивости.

— Кто эта девушка?

— А, она… э… такая Мэри. Мэри Тэмплтон.

Казалось, она на мгновение задумалась.

— Эта милая старушка? Я с ней хорошо знакома.

— Что?

— Мы ее обычно называем «матушка». А с сыном ее вы не встречались?

— С сыном?

— Очень милый молодой человек. Он тоже на сцене, женат, двое очаровательных детей. Бабушка в них души не чает. Она о них не рассказывала?

Она налила себе еще какао, и беседа опять замерла.

— Наверное, вы к ней очень неравнодушны? — спросила она, наконец.

— Просто без ума. — Он сделал небольшую паузу и добавил: — Такая душечка!

Она встала и направилась к двери. В глазах ее был недобрый огонек.

— Вы уходите? — спросил он.

— Я на секунду, приведу этого посыльного. Он, должно быть, уже стосковался.

Он вскочил, но было поздно. Перегнувшись через перила, он видел, как дверь внизу открылась, и после короткого разговора на лестнице раздались шаги.

Там, на лестнице, было темно, и они прошли мимо, так его и не заметив. Мастер Бин, по ходу, беседовал о производстве какао и о тех расстояниях, которые покрывают мексиканские туземцы, чтобы его отыскать, поскольку только им и питаются. Открывшаяся дверь залила ярким светом коридор, и мистер Фергюсон, выходя из укрытия, отправился вниз по лестнице.

Девушка вышла к перилам.

— Мистер Фергюсон! Он замер.

— Это вы меня?

— Вы — к себе?

— Да. Надеюсь, вы оцените Бина. Поистине, кладезь премудрости.

Он продолжил спускаться, а она вернулась к себе и закрыла за собой дверь.

Мистер Фергюсон зашел в свой кабинет и сел.

Жил когда-то человек по имени Симеон Столпник. Он забрался на столп и, видимо, за неимением более достойных занятий, провел там тридцать лет. Мистер Фергюсон, знакомый с творчеством Теннисона и его поэмой по этому поводу, смотрел на него как на чудака. Читая строки:

он смог составить некоторое представление о том, что там было не совсем уютно. Ему было жалко этого Симеона, но сейчас, сидя в кресле, в своем офисе, он гадал, а из-за чего, собственно, тот делал столько шума? Скорее всего, он был неженка. Голод, видите ли! Что-нибудь он да ел, иначе бы давно умер. Если покопаться, кто-нибудь снабжал его снизу какао и печеньем.

Да, этот Симеон — просто любитель. Перехвалили, и все.

Сон отказывался прийти к нему на помощь. Ноги затекли, а дальше — ничего. Он встал, чтобы размять их.

Именно в этот момент он полностью утвердился во мнении, что история Симеона Столпника — просто сибаритские россказни. Если бы это была правда, в ней нашлось бы место хрусту в… Но не будем отвлекаться.

Примерно часов через шесть (часов у него не было, а все эти боли, колики и судороги просто не могли уложиться в более короткий промежуток времени), дух окончательно покинул его. Не будем судить его слишком строго. Та девушка наверху разбила его сердце, погубила его жизнь, низвела, сравнив его с Роландом Бином… но у нее были печенье и какао. В таких обстоятельствах и король Артур стал бы ползать в ногах у Гиневеры.

Он бросился к двери и распахнул ее. Из темноты послышался испуганный возглас.

— Надеюсь, я вас не побеспокоила, — произнес кроткий голосок.

Мистер Фергюсон не ответил. Его ноздри раздулись, учуяв знакомый аромат.

— Вы не спите? Можно мне войти? Я принесла немного печенья и какао.

Он принял ее дары молча. В жизни бывают такие святые моменты, когда слова неуместны. Загадочность происходящего лишила его дара речи. Еще минуту назад все его устремления были нацелены на это печенье. Он был готов получить его под градом усмешек и колкостей, типа «Я же вам говорила». А сейчас он осушал свою чашку и в то же время мог честно смотреть миру в глаза.