Он резко встал, решив пройтись по Promenade des Anglais. Может быть, полегчает, а главное — он избавится от всяких пресмыкающихся. Ну их совсем, этих гадов, думал он.

Страдал и самый гад. Его было нелегко выбить из седла, но тут он утратил всю свою бойкость. Рука его дрожала, словно камертон, а когда за спиной раздался голос, маркиз так подскочил, что чуть не выронил сигару. Обернувшись, он увидел Мэвис. Она блаженно улыбалась, что немало удивило маркиза.

Галантно вскочив с места, он задел что-то ногой и увидел, что это — знакомая сумка его бывшей жены. Почему она лежит на полу, он не понял, но гадать не стал, поскольку Мэвис спросила:

— Вы не видели Фредди?

Кого-кого, а Фредди он видел, и потому опять задрожал.

— Только что ушел, — ответил он и заметил, что Мэвис как-то странно изменилась. Через секунду-другую он понял, что это — смущение. Щеки ее заалели, туфелька выписывала по ковру замысловатые узоры.

— Он вам сказал?

— Сказал?

— Да. Что мы обручились.

— Об-ру-чи-лись?!

— Да.

— Вы — с ним? С Фредди?

— Да.

Маркиз испытал к Мячу невольное уважение. Конечно, есть у него недостатки, но — прыток, прыток!

— Поздравляю! — воскликнул он, подавляя легкую дурноту. — Очень рад! Желаю счастья!

— Спасибо.

— Великое событие!

— О, да.

— Наверное, ног под собой не чуете?

— Не чую, — кивнула Мэвис и, радостно улыбнувшись, двинулась к двери.

Маркиз никак не мог бы сказать того же о себе. Кроме ног, он ощущал и сумку. На сей раз он поднял ее и рассеянно осмотрел.

Трудно рассматривать рассеянно сумку, в которой, судя по объему, лежит полмиллиона франков. Жену свою маркиз знал и помнил, что в казино она, как правило, дочиста обирает соперников.

Он опустился в кресло и пощупал подбородок. Не в силах отогнать настойчивую мысль, он открыл сумку, заглянул в нее — и тут у самого локтя появился искуситель.

— Я бы, — сказал искуситель, — не колебался.

— Да? — переспросил маркиз.

— Без всяких сомнений. Тебе нужны деньги на зонтичный клуб, Фредди их не даст, а значит…

— Резонно, резонно.

— И вообще, ты берешь их в долг. Пойдет дело с клубом, отдашь. А так, она все равно их потратит.

— Это верно.

— Ты ее, собственно, спасешь.

— Именно, именно.

— Можешь ли ты их взять? Да, можешь. Тебя никто не заподозрит. Ну, посуди: женщина оставляет сумку в баре казино. Тут бывают сотни людей.

— Да-да, ты прав.

— Конечно, я прав. И вот что, сунь деньги в карманы, а сумку положи за подушку. Вопросы есть?

— Нет, — отвечал маркиз.

Через мгновение он шел к выходу, карманы у него раздувались. В дверях он встретил Фредди.

— А, Мяч!.. — рассеянно промолвил он.

Фредди обдал его холодным взглядом, которым смотрят на гадов, если ты их не любишь, а они говорят тебе: «А, Мяч!»

Оказавшись на Promenade, Фредди внезапно вспомнил, что забыл на столике письма, и поспешил взять их. Он не хотел, чтобы все их читали.

Сунув письма в карман, он перечитал записку Терри с тем нездоровым чувством, какое велело жрецам Ваала утыкать себя ножами.

И записка, и вызванные ею мысли оставались прежними. Как ему показалось, что в него угодила водородная бомба, так казалось и теперь.

Нужна немалая сила духа, чтобы, обручившись с девицей, легко отнестись к еще одному обручению. Конечно, Бригем Янг[131] или там Генрих VIII[132] и ухом бы не повели, а вот от Фредди осталась только тень.

Быстро перебрав в уме соответствующие иски, он припомнил, что Арчи Биклс потерял 2000 долларов, равно как и Тодди ван — ну, этот. А по сравнению с ним Арчи и Тодди были практически нищими. Спасибо, если судьи не сдерут с него полмиллиона.

Именно в этот миг он увидел сквозь ту же мглу, какая скрывала недавно миссис Пеглер, мальчика в фельдмаршальской форме.

— Мсье Карпантэр? — осведомился мальчик.

Мгла немного поредела, и Фредди заметил, что дитя протягивает ему какой-то подносик. На нем лежал конверт, на конверте красовалось его имя. Он уныло открыл письмо, увидел первые слова, и зал залили сладчайшие звуки. Судя по всему, пели и ангелы, приятными звонкими голосами.

Поглядев на мальчика, он улыбнулся ему, охваченный нежностью. Ему захотелось спросить, как его зовут, какую кинозвезду он особенно любит и надеется ли в свое время стать президентом. Все это было невыполнимо из-за плодов Вавилонской башни, однако замена нашлась. Широко улыбаясь, он положил на подносик тысячу франков, и фельдмаршал Руритании[133] рассыпался в бурных и непонятных благодарностях. Фредди же, перечитав записку, возвел очи к небу.

Между ним и небом, у бара, стояла Терри, беседуя с барменом.

— Эй! — заорал Фредди во всю силу.

Терри и бармен беседовали о сэндвичах и молоке. Купив билеты и взяв из банка деньги, прекрасная американка испытала чувство, вызванное отчасти тем, что хищные птицы вообще разгулялись в этот день, терзая всем внутренности, отчасти же — тем, что она не ела с утра. Сердце ее было разбито, ничего не скажешь, но здоровые девушки в два-три часа дня все равно стремятся к сэндвичу. Тут бармен ее прекрасно понял, а вот насчет молока никак не мог поверить.

Крик Фредди удивил их обоих. Терри обернулась, нехотя двинулась к столику и села в то самое кресло, которое недавно почтил маркиз. Бармен, довольный тем, что не надо слушать всяких шуток о молоке, принялся протирать бокалы.

— Привет, — сказал Фредди. — Ничего денек.

— Дело вкуса, — ответила Терри.

— Прочитал вот вашу записку.

— Какую? Вторую?

— Ага. Что вы за меня не выйдете.

— Вы уж меня простите, — сказала Терри.

— Ничего-ничего, — радостно откликнулся Фредди. — Я женюсь на Мэвис.

— Правда?

— А то! Прямо так и предложил, у пятнадцатой лунки.

— Ну, Фредди, я очень рада!

— И я тоже. Вы больше ничего не писали?

— В каком смысле?

— Да мне. Что вы опять передумали.

Терри немного развеселилась. Ее всегда развлекали беседы с Фредди.

— Нет-нет. Полный конец.

— Это хорошо, — признал Фредди. — Сами понимаете, трудно жениться на двоих.

— Да уж, нелегко. Очень страдали?

— Хуже некуда. Ладно, не будем об этом говорить. Только одного я не понял — на что я вам нужен?

— Ну, Фредди, вы такой душенька!

— Может быть, но вы же любите Джефа.

Терри, как и миссис Пеглер, захотелось ударить его сумкой, но, как и миссис Пеглер, она себя обуздала.

— Когда вы станете старше, — кротко сказала она, — вы узнаете, что бывает несчастная любовь. Как говорится, безответная. Понимаете, у меня нет денег.

— Э?

— Ну, капля какая-то. Отец писал пьесы, одну вдруг вспомнили и поставили на телевидении. Я получила две тысячи долларов и решила их потратить в Мекке высшего света.

— Это где?

— Справочники для туристов именуют ее Ровилем, жемчужиной Пикардии и вот этой Меккой. И откуда они берут такие выражения? Со стен и заборов?

Фредди никак не мог переварить новость.

— Я думал, вы в золоте купаетесь.

— И Джеф так думал. А узнал, что нет, — сбежал, как кролик.

— То есть уехал?

— Он пригласил меня в ресторан, а потом прислал записку, что все отменяется. Вызвали по делу. Когда вернется — не знает. То есть не вернется.

Фредди мыслил неспешно и не сразу понял, что тут неверно. Что-то не так, это ясно, — но что? Наконец он догадался:

— Нет, он вернется. Он взял мою машину.

— Машину взял?

— Именно. Зашел ко мне и сказал, что у него встреча в Париже, с издателем. И попросил машину. Я, конечно, дал. Вот что! Пойду, посмотрю, на месте она или нет.

Он умчался, стремясь помочь, и что-то сдвинулось у Терри в сердце — не надежда, а так, слабое упование. Раздувать его она не хотела, как тогда, с телевизионными правами. Чем больше понадеешься, тем горше разочаруешься. Чтобы отвлечься, она направилась к бару и, кроме сэндвичей, спросила бренди с содовой, чтобы подкрепиться. Бармен с облегчением потянулся за бутылкой, потом поставил ее на поднос, и Терри вернулась к столику.