Отцепившись от полки, Уолли медленно направился к ней.

— Джилл! — задохнулся он. — Джилл!

Он бросился к ней и, схватив в объятья, ликующе приподнял. Джилл издала легкий крик.

— Уолли! Ты же не одобряешь пещерных мужчин!

— Ничего, это утреннее упражнение, — заверил он. Джилл, задыхаясь, опустилась на стул.

— Часто ты собираешься его делать?

— Каждый день! До самой смерти!

— О Господи!

— Да ты привыкнешь! Жить без него не сможешь!

— А ты не считаешь, что я совершаю ошибку?

— Ну, что ты! Я долго об этом думал. В общем, нет!

— Ты прав, — медленно проговорила Джилл. — Наверное, из тебя получится прекрасный муж. Если нам понадобится передвинуть пианино или еще какую тяжесть… Уолли! — вдруг перебила она себя.

— Слушаю!

— Уолли, пойдем на крышу! Я хочу показать тебе кое-что забавное.

Уолли последовал за ней. Они встали у парапета вместе, глядя вниз.

— Вон, смотри! — указала Джилл.

Он удивился.

— Я много чего вижу, но что же там забавного?

— Да все эти люди! Вон там — и там — и там. Мельтешат и воображают, что знают всё на свете. Но ни один из них и понятия не имеет, что я самая счастливая девушка в мире!

— А я — счастливейший из мужчин! Их невежество — какое тут слово подойдет? — а, вот — бездонно! Они и понятия не имеют, что значит стоять рядом с тобой и видеть эту ямочку на подбородке… Да они и про ямочку понятия не имеют… Они не знают… не знают… Да, Господи, они и не подозревают, что я тебя сейчас поцелую!

— Зато вон те девушки в окне это заподозрили, — сообщила Джилл. — Они зорко, как ястребы, следят за нами!

— Ну и ладно! — сказал Уолли.

Перевод с английского Н. Трауберг

Сквозь широкие окна гостиной, расположенной в Ленгли-энд, вустерширской резиденции пятого графа Дройтвичского, можно было увидеть немало достойных зрелищ. За гравиевой дорожкой, окаймленной рододендронами, лежала бархатная лужайка, над которой веками трудились прилежные садовники. За нею было озеро в бахроме деревьев, а дальше — холм, поросший лесом. Те, кому довелось попасть в гостиную, нередко вставали у окна, чтобы пропитаться красотою.

К числу их не принадлежал лакей по имени Чарльз. Пейзаж ему приелся. Кроме того, он говорил по телефону. Звонок раздался как раз тогда, когда он принес чайные принадлежности.

— Слушаю, — сказал Чарльз. — Да, Ленгли, 330. Кто говорит?

Дворецкий по имени Слингсби вошел в эту минуту и с неодобрением на него взглянул. Как все дворецкие, он полагал, что разговор по телефону требует мастерства, недоступного лакеям.

— Ал-ло! — взывал Чарльз. — Алло-алло-алло!

Лунообразный лик мажордома совсем затуманился.

— Исполняете охотничью песню? — осведомился он.

— Да это из Лондона, мистер Слингсби, — честно отвечал Чарльз. — Просят его милость.

— Кто?

— Не расслышал, мистер Слингсби. Линия барахлит.

Дворецкий приник к телефону большим ухом и сурово спросил:

— Простите, в чем дело? Не слышу. Приложите трубку к губам. Так, так. А, «Дейли Экспресс»!

— И чего им надо?! — вмешался Чарльз.

Слингсби не был демократом, и одним мановением большого пальца поставил наглеца на место.

— Нет, — сказал он далекому собеседнику, — я не лорд Дройтвич, я дворецкий его милости… его милость в гараже… нет, нельзя. На частные вопросы отвечать не уполномочен. Если это правда, его милость сообщит во все газеты…

До сих пор манера его была поистине безупречна; но вдруг, обратившись в человека, он крикнул:

— Эй! Не вешайте трубку! Кто выиграл в 2.30?

Ответа услышать он не смог, ибо с газона, через французское окно, вошла леди Лидия Бессинджер, тетка его хозяина. Изысканный наряд свидетельствовал о том, что она вернулась с местной выставки цветов и декоративных растений.

— В чем дело, Слингсби?

— Из «Дейли Экспресс», миледи. Хотели проверить разнесшийся по столице слух о помолвке его милости.

— Что-о? Дайте мне трубку.

Она схватила трубку, но первыми ее словами были «А, Фредди!», обращенные к элегантнейшему существу, которое тоже вошло из сада и направилось к газетному столику.

— Кто это? — спросило оно.

— «Дейли»… Алло! Да-да. Что-о? — Леди Лидия удивленно и гневно обернулась к племяннику. — Это сумасшедший. Говорит мне «Красотка»!

Слингсби попытался взять у нее трубку, бормоча «помехи на станции, миледи», но она ее не отдала.

— Ничего не понимаю! — восклицала она. — Красотка пришла первой, Томат — вторым, Янки — третьим. А, вон что! Вы на кого ставили?

— На Салата, миледи.

— Очень глупо.

— Без сомнения, миледи.

— Какой кретин вам подсказал?

— Мастер Фредерик, миледи.

Достопочтенный Фредерик Чок-Маршалл поднял взор от газеты.

— Вы уж простите, Слингсби! Бывает…

— Так вам и надо, — сказала леди Лидия. — Кто слушает идиотов?

Слингсби вздохнул, поклонился и вышел, один на один с горем. Леди Лидия вернулась к телефону.

— Алло! Вы еще там? Простите, отвлеклась. Говорит леди Лидия Бессинджер, тетя лорда Дройтвича. А? Что? Нет, не думаю. Он бы непременно мне сказал. Десять лет, со смерти родителей, мы с мужем заменя… Алло, алло! Куда вы делись? Что ж, занимательный разговор.

Она повесила трубку и опустилась в кресло.

— Господи! — выговорила она. — Сейчас растаю. Фредди выглянул в сад, сверкающий на июльском солнце.

— Да, жарковато, — признал он. — Как выставка?

— Что там может быть? Мы получили приз за кальцеолярии.

— Ура, ура, ура, — заметил Фредди, — А что это?

— Такой цветок. Ну… кальцеолярия.

— Ага, ага! Ясно. Что-то быстро вы вернулись.

— Дядя сказал, что падает в обморок. Нет, вон идет… Действительно, в комнату вошел человек лет пятидесяти с лошадиным, но красным лицом. Облик его заслужил одобрение Фредди.

— Вот это да! Одно слово — денди! Леди Лидия восторга не выразила.

— Иди, иди, симулянт, — сказала она.

— Я не симулянт, — возразил сэр Герберт, — У меня в глазах потемнело. А у кого не потемнеет? Жилет, цилиндр, цветы эти пахнут… Да я чуть не умер! Нет, ты мне объясни, почему я каждый год…

— Наша семья, — объяснила леди Лидия, — должна быть представлена на выставке.

— Какая семья? Нет, какая семья? Глава рода — Тони. Что я, лорд Дройтвич? Жаришься, жаришься, а он лежит в гамаке…

— В гараже, — поправил Фредди, — под машиной. Леди Лидия серьезно кивнула.

— Ну вот, — сказала она, — Ясно, что это чушь. Если бы они обручились, он был бы с нею.

— Она принимает ванну, — сообщил Фредди.

— Обручились? — удивился сэр Герберт. — Кто? С кем? Зачем?

— «Дейли Экспресс» считает, что Тони обручился с Вайолет

— Э?

— Прости, дядя Герберт, — сказал Фредди. — Это я виноват.

— А?

— Понимаешь, Кубик поссорился с отцом, намекнул, что тот… э-э — лысеет. Старик его выгнал. Пришлось идти в газету. А я хотел ему помочь и послал телеграмму насчет Тони.

— Бывают же кретины, — сказала леди Лидия. — Тони не собирается жениться.

— Собирается, собирается.

— Он тебе говорил?

— Нет. Он целовался с Вайолет среди роз.

— Где? Среди роз? Вот я и говорю, кретин. Все там целуются, это ничего не значит.

— Ты так думаешь? — всполошился сэр Герберт.

— При чем тут я? Молодые люди. Фредди поднял руку.

— Это не все. У Тони был такой взгляд…

— Пылкий?

— Скорее растерянный. Как будто он подписывает контракт, но толком его не прочитал.

Сэр Герберт попыхтел и задумался.

— Наверное, ты прав, — сказал он наконец. — Значит, женится на этих супах. Да, неплохой выстрел!

Леди Лидия не разделяла его восторгов.

— Не хотела бы тебя огорчать, — начала она, — но целоваться в саду… Чепуха какая!

— Позволь заметить, — возразил сэр Герберт, — что и я был молод. Позволь заме…