— Фо де что?

— Mieux, милорд. Французское выражение. Мы бы сказали: «За неимением лучшего».

— Ослы эти французы! Нет чтобы говорить просто по-английски.

— Может быть, их надо скорее жалеть, чем винить, милорд. Беда в том, что их с детства так воспитывали. Я говорю, милорд, мне подумалось, что это будет счастливым выходом из всех ваших затруднений. В Соединенных Штатах Америки букмекеров считают людьми низшего сорта, и вообще их даже преследует полиция, но в Англии все совершенно иначе. Здесь это люди уважаемые, их благосклонности всячески добиваются. Современная мысль видит в них новую аристократию. Они много зарабатывают и вдобавок еще пользуются исключительным правом не платить налоги.

Билл покаянно вздохнул.

— Мы тоже немало сколотили до этого случая в Ньюмаркете.

— Да, милорд.

— И где теперь эти деньги?

— Действительно, где, милорд?

— Не надо было так тратиться, чтобы привести в порядок дом.

— Возможно, милорд.

— И было ошибкой, что я оплатил счета портного.

— Я согласен с вами, милорд. Тут ваше сиятельство, как говорится, перегнули палку. Еще древние римляне советовали: ne quid nimis*.

— Да, это было неосмотрительно с моей стороны. Но что толку теперь стонать?

— Ни малейшего, милорд. «То, что начертано рукою Провиденья…

— Послушайте!

— …уж недоступно впредь для измененья, Ни доводам ума, ни знаньям богослова, И никаким слезам не смыть судьбы решенья». Вы что-то сказали, милорд?

— Я только хотел попросить вас остановиться.

— Разумеется, милорд, как скажете.

— Я что-то не в настроении сегодня слушать стихи.

— Очень хорошо, милорд. Я привел эту цитату из персидского поэта Омара Хайяма, просто потому что она очень подходит к настоящему моменту. Могу ли я задать вашему сиятельству вопрос?

— Да, Дживс?

— А мисс Уайверн знает о ваших профессиональных связях с миром скачек, милорд?

При одном только этом предположении Билла всего передернуло.

— Нет, конечно. С ней бы случилось сто родимчиков, услышь она такое. Я в общем-то дал ей понять, что работаю при Сельскохозяйственном Совете.

— Очень уважаемое учреждение.

— Не то чтобы я прямо так ей сказал. Но я раскидал по всему дому их издания и позаботился о том, чтобы они попались ей на глаза. Вам известно, что Сельскохозяйственный Совет напечатал семьдесят девять вопросников, не считая семнадцати брошюр?

— Нет, милорд, этого я не знал. Показывает большое усердие.

— Редкое усердие. Они там из кожи вон лезут, эти ребята.

— Да, милорд.

— Но мы уклонились от темы, а речь шла о том, что мисс Уайверн ни при каких обстоятельствах не должна узнать страшную правду. Это был бы конец всему. Когда мы обручились, она выдвинула непременное условие, чтобы я раз и навсегда перестал ставить на лошадей, и я дал слово, что больше не поддамся соблазну. Вы конечно можете сказать, что быть букмекером — не то же самое, что играть на скачках, но боюсь, мисс Уайверн вам в этом не убедить.

— Разница действительно тонкая, милорд.

— Стоит ей узнать, и все пропало.

— Мы не услышим свадебных колоколов?

— Это уж точно. Я и охнуть не успею, как она возвратит меня по месту покупки. Так что если она начнет задавать вопросы, смотрите, не проговоритесь. Молчите, даже если она будет вставлять вам горящие спички между пальцами ног.

— Такая опасность маловероятна, милорд.

— Наверное. Я просто хочу сказать, что бы ни случилось, Дживс, храните тайну и ничего не говорите.

— Вы можете на меня положиться, милорд. Как вдохновенно выразился Плиний Младший…

Билл поднял руку.

— Хорошо, хорошо, Дживс.

— Как скажете, милорд.

— Плиний Младший меня не интересует.

— Да, милорд.

— По мне так вы можете взять вашего Плиния Младшего и засунуть туда, где обезьяна складывает орехи.

— Конечно, милорд.

— А теперь оставьте меня, Дживс. У меня уйма тяжких забот. Ступайте и принесите мне виски с содой, да покрепче.

— Очень хорошо, милорд. Я займусь этим сей же час. Дживс растаял с выражением почтительного сочувствия на лице, а Билл опустился в кресло и сжал голову ладонями. С губ его сорвался глухой стон. Получилось недурно. Билл простонал вторично.

Он уже готовился к третьей попытке, так чтобы стон шел из самой глубины души, прямо от пяток, когда голос рядом произнес:

— Господи, Билл, что случилось?

Возле него стояла Джил Уайверн.

Джил после ухода из гостиной успела натереть американской мазью ирландского терьера Майка, посмотреть пова-рихину золотую рыбку, которая вызвала в кухне переполох тем, что отказалась есть муравьиные яйца, а затем еще произвела обход свиней и коров и одной из последних дала болюс. В приятном сознании выполненного долга она вернулась в дом, радуясь предстоящей встрече с любимым, который, по ее расчетам, должен был возвратиться из поездки по делам Сельскохозяйственного Совета и будет вполне расположен поболтать о том о сем на досуге. Потому что хотя в Сельскохозяйственном Совете и сообразили, какой исключительно ценный работник им достался, и, вполне естественно, норовят выжать из него как можно больше, но все-таки у них хватает человеколюбия примерно ко времени вечернего коктейля отпускать бедного труженика на волю.

Каково же было ей застать жениха сжимающим голову ладонями и издающим стоны!

— Билл, да что с тобой? — повторила она.

Билл подскочил, как ужаленный. Звук любимого голоса, раздавшийся неожиданно, точно гром среди ясного неба, в то время когда он полагал, будто находится один на один со своим горем, подействовал на него так, словно сзади ему в седалище вонзились зубья циркулярной пилы. Заговори с ним сам капитан К. Дж. Брабазон-Биггар, член клуба «Объединенных Странников», что на Нортумберланд-авеню, и тогда бы он не переполошился сильнее. Он стоял перед Джил с отвисшей челюстью и весь, с головы до ног, мелко дрожал. Дживс, окажись он свидетелем этой сцены, наверняка припомнил бы Макбета, увидевшего на пиру призрак Банко.

— Нич-ч-ч-чего, — ответил Билл через четыре «ч». Джил смотрела на него серьезным, вдумчивым взглядом.

У нее, как у многих хороших, серьезных девушек, вообще был такой взгляд, прямой и честный, и Биллу это в ней очень нравилось. Но в данную минуту он предпочел бы что-нибудь не так глубоко проникающее в душу. У человека с нечистой совестью вырабатывается аллергия на серьезные, вдумчивые взгляды.

— Нич-чего, — повторил он, уже несколько кратче и четче. — Как это, что со мной? Ничего со мной. Почему ты спросила?

— Потому что ты стонал, как пароходная сирена в тумане.

— Ах, вот ты о чем. Просто небольшая невралгия.

— Головная боль?

— Да, разыгралась вот. У меня был трудный день.

— Да что случилось? Севооборот нарушился? Или свиноматки выступили за сокращение рождаемости?

— Сегодня меня беспокоили главным образом лошади, — подавленно признался Билл.

Во взоре Джил мелькнуло подозрение. Там, где дело касалось ее любимого, она, как все хорошие, серьезные девушки, становилась настоящим Пинкертоном.

— Ты что, опять играл на скачках? Билл захлопал глазами.

— Кто? Я?!

— Ты дал мне торжественное обещание, что не будешь. О, Господи, Билл, какой ты глупец! За тобой смотреть труднее, чем за труппой дрессированных тюленей. Неужели ты не понимаешь, что просто бросаешь деньги на ветер? Каким надо быть тупицей, чтобы не видеть, что у ставящих на лошадь нет против букмекеров никаких шансов? Я знаю, рассказывают про какие-то фантастические выигрыши в дубль, когда за одну пятерку можно получить тысячи фунтов, но на самом же деле ничего этого не бывает. Что ты сказал?

Билл ничего не сказал. Звук, вырвавшийся из его сжатых губ, был просто тихим стоном, какой мог бы издать сжигаемый на костре индеец из наиболее экспансивных.

— Иногда бывает, — глухо возразил он. — Я знаю такие случаи.