— А как же эта квартира?

— Сэр?

— Квартиры на Парк-Лейн обходятся недешево.

— О да, сэр. Безусловно.

— Да еще со швейцаром.

— Как, сэр?

— А вы разве не швейцар?

— Нет, сэр. Я состоял одно время личным слугой при джентльмене, но в настоящее время не занимаю этой должности. Я представляю мистеров Олсоппа и Уилсона, виноторговцев, предоставивших в кредит товар на общую сумму в триста четыре фунта пятнадцать шиллингов и восемь пенсов, — долг, расчеты по которому существенно превосходят финансовые возможности мистера Вустера. Я здесь нахожусь при описанном имуществе.

«Бог ты мой!» — пробормотал Джас, и, на мой взгляд, ему даже делает честь, что он не воспользовался более сильным выражением.

— То есть вы — судебный исполнитель?

— Вот именно, сэр. Должен с сокрушением признать, что карьера моя пошла под уклон и нынешняя должность — это единственное, что я смог найти. Здесь не то, к чему я привык, но и на этом месте есть свои положительные стороны. Мистер Вустер — весьма приятный молодой джентльмен и к моему пребыванию в его доме относится вполне дружелюбно. Мы с ним ведем долгие увлекательные беседы, в ходе которых он и разъяснил мне свое финансовое положение. Он, оказывается, всецело зависит от содержания, назначенного его теткой, некоей миссис Траверс, дамы с нестабильным темпераментом, которая уже не раз угрожала, что если он не возьмется за ум и не прекратит мотовство, она лишит его содержания и отправит в Канаду, существовать на скромные почтовые переводы с родины. Она, разумеется, считает меня слугой мистера Вустера. Что произойдет, если она узнает, в качестве кого я здесь нахожусь на самом деле, мне страшно подумать, ясно одно, если вы позволите мне выразить мнение, легкая жизнь мистера Вустера на этом кончится навсегда и начнется тяжелая.

Снова наступила зловещая тишина, Джас Уотербери, наверно употребил ее на то, чтобы промокнуть лоб, на котором выступили обильные капли трудового пота. В заключение он еще раз произнес: «Бог ты мой!»

Намеревался ли он к этому еще что-нибудь прибавить, неизвестно, потому что ничего прибавить ему все равно не удалось: послышался шум, похожий на мощный порыв ветра, кто-то громко фыркнул, и я понял, что среди нас находится тетя Далия. Должно быть, впуская Джаса Уотербери, Дживс по рассеянности не запер входные двери.

— Дживс! — прогудела моя тетя. — Вы можете смотреть мне в глаза?

— Разумеется, мэм, если вам угодно.

— А я этому удивляюсь. Вы, по-видимому, обладаете наглостью армейского мула. Я только что узнала, что вы — судебный исполнитель в шкуре личного слуги джентльмена. Вы будете это отрицать?

— Нет, мэм. Я здесь от фирмы «Олсопп и Уилсон, вина, ликеры и крепкие напитки», ей причитается получить за поставленный товар на сумму в триста четыре фунта пятнадцать шиллингов и восемнадцать пенсов.

Пианино, за которым я скрючился, покачнулось и загудело, как динамо-машина, должно быть, пожилая родственница фыркнула на него.

— Милосердный Боже! Что юный Берти делает с вашим товаром, винные ванны принимает? Триста четыре фунта пятнадцать шиллингов и восемнадцать пенсов! И другим, должно быть, задолжал не меньше. Весь в долгу, как в шелку, да еще вдобавок, я слышала, собирается жениться на толстухе из цирка.

— На исполнительнице роли Царицы Фей в пантомимах, мэм.

— Еще того хуже. Блэр Эглстоун говорит, что она вылитый гиппопотам.

Мне было не видно, конечно, но я наглядно представил себе, как Джас Уотербери, услыша такое описание обожаемой племянницы, гордо выпрямился во весь рост и произнес холодно и надменно:

— Это вы так-то говорите про мою Трикси, а он с ней сочетается законным браком или же пойдет под суд за нарушение брачного обещания.

Опять же не могу ручаться, не видев своими глазами, но, по-моему, тетя Далия тут тоже выпрямилась во весь рост.

— Отлично. Но чтобы вчинить этот иск, ей придется отправиться в Канаду, — грозно прорычала она, — потому что Берти Вустер туда отплывает следующим же пароходным рейсом, и там у него не будет средств, чтобы транжирить на суды. Того, что я ему назначу, только-только хватит на прокорм. Мясной обед раз в три дня, это в лучшем случае. Вы посоветуйте этой вашей Трикси, чтобы забыла думать про Берти и обкрутила вместо него Царя Демонов.

Опыт подсказывает мне, что за исключением вопросов жизни и смерти, вроде того чтобы выступить Санта-Клаусом у нее на детском празднике, противостоять тете Далии физически невозможно, и Джас Уотербери, видимо, тоже это понял, так как еще через мгновение я услышал стук захлопнувшейся двери. Он исчез, даже не пискнув.

— Уф-ф, ну вот, — сказала тетя Далия. — Эмоциональные сцены страшно выматывают, Дживс. Вы не дадите мне глоток чего-нибудь подкрепляющего?

— Разумеется, мэм.

— Ну, как я вам показалась? Ничего?

— Вы были великолепны, мэм.

— Кажется, я была в голосе.

— Звучность превосходная, мэм.

— Приятно сознавать, что наши усилия увенчались успехом. Берти сможет вздохнуть с облегчением. Когда вы его ожидаете домой?

— Мистер Вустер дома, мэм. Не решаясь встретиться с мистером Уотербери лицом к лицу, он предусмотрительно спрятался. Вы найдете его, заглянув за пианино.

Но я к этому времени уже сам вылез и первым делом выразил им обоим мою глубокую благодарность. Дживс принял ее с любезностью. А тетя Далия в очередной раз фыркнула. После чего сказала:

— Конечно, из спасиба шубы не сошьешь. Я бы предпочла меньше слов и больше дела. Если ты в самом деле испытываешь чувство благодарности, сыграй Санта-Клауса у меня на Рождественском празднике.

Она была по-своему права. Что против этого скажешь? Я сжал кулаки. Выпятил подбородок. И принял знаменательное решение:

— Хорошо, единокровная старушка.

— Ты согласен?

— Согласен.

— Вот молодец! Чего там бояться? В крайнем случае ребятишки перемажут твои ватные усы шоколадным кремом, только и всего.

— Шоколадным кремом? — переспросил я, и голос мой задрожал.

— Или клубничным вареньем. Таков обычай. И кстати, не обращай внимания на слухи, которые могли до тебя дойти, что будто бы в прошлом году они подпалили бороду нашему священнику. Это была чистейшая случайность.

Я уже было снова начал изображать трепещущую осину, но тут в разговор вмешался Дживс:

— Прошу прощения, мэм.

— Да, Дживс?

— Если мне позволительно внести предложение, я бы сказал, что артист более опытный справился бы с этой ролью успешнее, чем мистер Вустер.

— Вы что, вызываетесь добровольцем?

— Нет, мэм. Артист, которого я имел в виду, — это сэр Родерик Глоссоп. У сэра Родерика более внушительная наружность и голос гуще, чем у мистера Вустера. Если он своим басом произнесет: «Хо-хо-хо-хо!» — это произведет сильнейший драматический эффект, и я не сомневаюсь, что вам он в просьбе не откажет.

— Тем более, — включился и я, — что он имеет обыкновение зачернять себе лицо жженой пробкой.

— Совершенно верно, сэр. Он будет рад нарумянить щеки и нос — для разнообразия.

Тетя Далия задумалась.

— Пожалуй, вы правы, Дживс, — проговорила она наконец. — Жаль, конечно, детишек, они лишатся самой веселой потехи, но пусть знают, что жизнь состоит не из одних удовольствий. Спасибо, я наверно не буду это пить, еще слишком рано.

Тетя нас покинула, и я, глубоко растроганный, взглянул в глаза Дживсу. Он избавил меня от опасности, от одной мысли о которой у меня мурашки бежали по спине, я ведь ни на минуту не поверил тетиному утверждению, что будто бы борода у священника загорелась по чистой случайности. Юное поколение, наверное, многие ночи напролет замышляло этот террористический акт.

— Дживс, — сказал я, — вы что-то такое говорили давеча насчет поездки на Флориду после Рождества.

— Это было всего лишь предположение, сэр.

— Вы хотите поймать на удочку тарпонга, не так ли?

— Не скрою, это мое горячее желание, сэр.

Я вздохнул. И не столько потому, что мне жалко было рыбу, быть может, добрую мать и жену, которую хотят подцепить на крючок и вырвать из круга близких и любимых. Меня лично без ножа резало сознание, что я пропущу в клубе «Трутни» турнир по метанию летучих стрел, где мне светило стать победителем. Но — ничего не поделаешь. Я подавил сожаления.