Вот вам типичный Чарлз Эдвард Биффен во всей своей красе. Второго такого обормота и недотепы на свете не сыщешь. Видит Бог, — и тетя Агата не даст соврать — я и сам не ахти какой мудрец. Но в сравнении с Биффи я просто величайший мыслитель всех времен и народов.

— Я бы дал шиллинг, ей-богу, — говорит Биффи, — если бы мне кто сказал название этой чертовой гостиницы.

— Будешь должен мне. Отель «Авенида», рю дю Колизэ.

— Берти! Это потрясающе! Как ты узнал, разрази меня гром?

— Ты сам сегодня утром продиктовал этот адрес Дживсу.

— Точно! Я и забыл.

— Ладно, пошли. Выпьем по стаканчику, а потом я посажу тебя в такси и отправлю в гостиницу «Авенида». В обед я занят, но еще полно времени.

Мы забрели в одно из одиннадцати кафе, расположенных впритык друг к дружке на той улице, и я заказал две порции восстановительного.

— А что ты делаешь в Париже? — спросил я у Биффи.

— Берти, старина, — ответил он скорбно. — Я приехал сюда искать забвения.

— По-моему, в этом ты добился успеха.

— Ты не понимаешь! Дело в том, старина, что мое сердце разбито. Сейчас я тебе все расскажу.

— Нет-нет! Не надо! Но было уже поздно.

— В прошлом году, — начал он, — я подался в Канаду на лососиную ловлю.

Я заказал еще по порции. Если уж слушать рыбацкие байки, необходимо взбодриться.

— На лайнере по пути в Нью-Йорк я познакомился с одной девушкой. — Биффи звучно глотнул, точно бульдог, который торопится заглотать одну половину котлеты, чтобы скорее схватить вторую. — Берти, старина. Я не могу тебе ее описать. Нечего даже и пытаться.

И то хоть слава Богу.

— Она была замечательная. Мы с ней прогуливались по палубе после ужина. Она театральный работник. Или вроде того.

— Что значит — вроде того?

— Ну, знаешь, натурщица, манекенщица, — в таком духе. Накопила несколько фунтов и отправилась искать работу в Новом Свете. Она мне все о себе рассказала. У ее отца молочная лавка в Клапеме. А может, в Криклвуде. Одно из двух, либо молочная лавка, либо обувной магазин, это я точно запомнил.

— Да, спутать немудрено.

— Просто я хочу, чтобы ты понял, что у нее хорошие, здоровые буржуазные корни. Ничего легкомысленного. Такой женой всякий мужчина может гордиться.

— И чья же она жена?

— Ничья — пока. Я хотел, чтобы стала моей, но потерял ее.

— Рассорились?

— Да нет же. Говорю тебе: потерял. В прямом смысле. Последний раз я видел ее на нью-йоркской таможне. Мы с ней стояли возле чемоданов, и я только-только успел спросить, не согласится ли она выйти за меня замуж, а она ответила, что да, она согласна, и все складывалось просто замечательно, но тут появился какой-то неприятный тип в форменной фуражке и стал приставать ко мне из-за сигарет, которые он нашел на дне моего чемодана, а я о них совершенно забыл и не внес в декларацию. Было уже довольно поздно, наш пароход пристал в одиннадцатом часу, и я сказал Мэйбл, чтобы она ехала к себе в гостиницу, а я за ней завтра заеду и отвезу ее куда-нибудь позавтракать. Но больше я ее так никогда и не видел.

— Значит, в гостинице ее не было?

— Она, может, и была. Но…

— Ты хочешь сказать, что сам туда не явился?

— Берти, старина, — мученическим тоном произнес Биффи, — Бога ради, не подсказывай мне, что я хочу сказать, а чего не хочу сказать. Дай мне все рассказать самому, иначе я запутаюсь, и придется начинать сначала.

— Ну уж нет. Валяй излагай сам, — согласился я поспешно.

— Так вот. В двух словах, Берти, — я забыл название гостиницы. Добрых полчаса объяснялся с таможенниками насчет сигарет, а когда освободился, в голове — хоть шаром покати. Помнилось мне вроде бы, что я это название на чем-то записал, но, по-видимому, это мне только казалось, ни на одной бумажке у меня в карманах его не было. Нет, безнадежное дело. Я ее потерял.

— Но почему же ты не навел справки?

— Понимаешь, Берти, беда в том, что я забыл, как ее зовут.

— Ну и ну! — Это уже был предел безмозглости, даже для Биффи. — Не может быть, чтобы ты забыл, как ее зовут. Да ты мне сам только что говорил: Мюриел или что-то наподобие того.

— Мэйбл, — холодно поправил Биффи. — А забыл я ее фамилию. И пришлось мне махнуть рукой и двинуть дальше в Канаду.

— Одну минутку, — сказал я. — Но ты-то должен же был назвать ей свою фамилию. А раз так, пусть ты и не мог ее найти, зато она могла найти тебя.

— Вот именно. Поэтому я и впал в отчаяние. Она знает мою фамилию, и адрес, и все остальное, но я не получил от нее ни полслова. Наверное, когда я не объявился в гостинице, она приняла это за тонкий намек, что, мол, я передумал и бью отбой.

— Пожалуй, — согласился я. Действительно, это было единственное подходящее объяснение. — Ну а раз так, остается только завить горе веревочкой и залить сердечные раны. Верно я говорю? Поехали поужинаем сегодня вместе, а потом закатимся в «Аббатство» или еще куда-нибудь.

Но Биффи покачал головой:

— Бесполезно. Я уже пробовал. Кроме того, я уезжаю четырехчасовым поездом. Завтра у меня ужин с одним человеком, который, кажется, вот-вот клюнет на мой хертфордширский дом.

— Вот как? Ты продаешь дом? Я думал, он тебе нравится.

— Нравился. Но теперь, как подумаю, что после всего опять останусь жить один в этом огромном пустом здании, — и меня просто оторопь берет. Так что когда сэр Родерик Глоссоп выразил интерес…

— Сэр Родерик Глоссоп! Неужели тот самый, что лечит психов?

— Да, знаменитый специалист по нервным болезням. А ты что, знаком с ним?

Солнце жарило вовсю, но у меня похолодела спина.

— Я был пару недель помолвлен с его дочерью, — вполголоса ответил я. Вспоминая, как я тогда еле отделался, я обычно впадаю в состояние, близкое к обмороку.

— А у него есть дочь? — равнодушно переспросил Биффи.

— Есть. Сейчас я тебе все расскажу…

— Но только не в данную минуту, старина, — оборвал меня Биффи, вставая со стула. — Я должен вернуться в гостиницу и позаботиться об укладке чемоданов.

Что было, на мой взгляд, настоящим свинством с его стороны: я-то его вон как внимательно слушал. Чем дольше живу на свете, тем тверже убеждаюсь, что старый добрый дух товарищества «ты — мне, я — тебе» совершенно, можно сказать, вывелся в нашем кругу. Словом, я посадил его в такси и отправился обедать.

Прошло не больше десяти дней, когда я за утренним кофе с тостами испытал довольно малоприятное потрясение. Прибыли английские газеты, и Дживс, выходя из комнаты, оставил возле моей кровати свеженький номер «Тайме».

Я праздно переворачивал газетные листы в поисках спортивного раздела, и вдруг в глаза мне бросилась маленькая заметка под крупным заголовком:

— Черт! Вот это да! — вскричал я.

— Сэр? — обернулся с порога Дживс.

— Дживс, вы помните мисс Глоссоп?

— Весьма отчетливо, сэр.

— Она обручилась с мистером Биффеном!

— Вот как, сэр? — произнес Дживс и, не добавив больше ни слова, выскользнул за дверь.

Подобная невозмутимость с его стороны обеспокоила и насторожила меня как довольно красноречивое свидетельство вопиющего бессердечия, чего я за ним до сих пор совершенно не замечал. Ведь Гонория Глоссоп как-никак была ему близко знакома.

Я еще раз перечитал заметку. Она пробуждала во мне странные чувства. Не знаю, случалось ли вам читать в газете о помолвке вашего школьного друга с девушкой, на которой, еще бы один неосмотрительный шаг, и вы бы оказались бесповоротно женаты сами. Это дает вам ощущение, не знаю даже, как сказать, наверно, нечто в таком роде чувствует человек, который вышел с другом детства прогуляться по джунглям, а навстречу — тигрица, или ягуар, или еще какая-нибудь зверюга, он успел в последнюю секунду вскарабкаться на дерево, глядит вниз, а его друг мелькнул и пропал в чаще, зажатый в плотоядных челюстях хищника. Эдакое как бы молитвенное глубокое облегчение, если вы меня понимаете, смешанное в то же время с некоторой все-таки жалостью. То есть я хочу сказать, при всей радости, что мне удалось избежать женитьбы на Гонории, я искренне сожалел, что такой приличный малый, как Биффи, схлопотал подлянку. Я выпил чаю и задумался.