– Поместится. У меня ведь «Боинг-727».

Разумеется, ей удалось убедить его, и Мигель согласился предпринять это путешествие вместе с нею. Они посмотрят волшебное представление, которое дает Зингаро, а уж после этого попрощаются.

Зингаро удивил ее. Мягкий, обходительный человек, необычайно ласковый в обращении с лошадьми, на арене превращался в сущего дьявола. При свете свечей, в развевающемся по плечам черном плаще, он скакал без седла верхом на черном жеребце фризской породы, а потом конь гарцевал на большом деревянном барабане, установленном посередине сцены, отбивая копытами призрачный, но четкий ритм.

– Ты считаешь, он ездит лучше, чем я? – прошептал Мигель.

– Думаю, что да, – тоже шепотом ответила Патриция. Последним номером программы была «Сцена преследования и сопротивления».

– Он украл идею у моего отца, но отшлифовал ее до совершенства, – прошептал Мигель Патриции, когда на арену вырвались две лошади без седел и уздечек.

Патриция с изумлением наблюдала за этим зрелищем. Белая лошадь оказалась кобылой и, судя по всему, у нее была течка; а за нею гнался, не отставая, черный жеребец с гигантским взбудораженным удом. Публика жадно вздохнула, когда жеребец покрыл кобылу, а та растопырила задние ноги, принимая его в себя и повинуясь его сильным толчкам.

Хотя Патриция не раз видела, как жеребец покрывает кобылу, этот акт в экзотическом театрике Зингаро странным образом растревожил ее. Зрелище было, вне всякого сомнения, эротическим, но сама Патриция была слишком расстроена предстоящей разлукой с Мигелем, чтобы поддаться соответствующему чувству.

Когда машина уже везла их в аэропорт, Патриция сидела молча, отвернувшись от Мигеля, и глядела в окошко.

– Патриция, в чем дело? Тебе что – не понравилось представление?

– Да нет… очень понравилось…

– А что ты скажешь о последнем номере?

– Скажу, что быть кобылой куда проще, чем женщиной, – по крайней мере, точно знаешь, как вести себя с жеребцом.

Мигель рассмеялся.

– Но, Патриция, наверняка тебе известно, как вести себя со мной, – и разве тебе не хочется, чтобы я и впредь обращался с тобой во всем как с равной?

– Конечно, хочется! Но ты ведь знаешь, что говорят о современных женщинах, – что они пребывают в раздвоенности, они хотят, чтобы к ним относились как к равным, но порой им хочется, чтобы их покоряли?

– Так что же, прикажешь каждый раз к кровати тебя привязывать?

– Да ладно… – На лице у нее мелькнула слабая улыбка. – Это вовсе не обязательно, если только меня обслужат не хуже, чем эту кобылу.

Мигель рассмеялся. А меж тем они уже выкатили на взлетное поле, где Патрицию дожидался «Боинг-727».

– Мигель, – робко начала она. – Позволь, я сперва доставлю тебя обратно в Лиссабон.

– Но, Патриция, ты ведь вроде бы собиралась лететь в Америку?

– Это задержит меня всего на два часа…

Она закусила губу, ожидая категорического отказа.

– Два часа? Тогда пойду заберу все, что смогу, – сказал он и зашагал вслед за ней по трапу.

Стоило самолету набрать высоту, как Патриция сразу же отослала стюардов. Ей хотелось побыть с Мигелем вдвоем как можно дольше, покачаться в его объятиях, послушать, как он шепчет ей слова утешения. Но он, судя по всему, был настроен на совершенно иной лад, открыв дверь, ведущую в спальный салон.

– Нет, Мигель… не здесь…

– А почему бы и нет?

И он подхватил ее на руки.

– Но я никогда раньше не заходила в этот салон.

– А кровать выглядит весьма многообещающе.

– Как ты не понимаешь… это салон моего деда… на этой кровати он умер.

– Однако никаких привидений тут что-то не видно! Хмыкнув, Мигель осторожно усадил ее на постель, открыл бутылку вина – одну из целого ящика, присланного ей в подарок Эмилио, – и наполнил пару бокалов. Но ей все равно не удавалось расслабиться. В этом салоне даже вино не производило на нее никакого эффекта.

Патриция позволила Мигелю раздеть себя, надеясь доставить ему удовольствие, но сама оставалась по-прежнему скованной. Его губы, руки, способные в любую другую минуту добиться от ее тела мгновенного отклика, сейчас ласкали пустоту. Опрокинувшись на спину на кровати Дж. Л., Патриция сосредоточила все внимание на большом флаконе дедовского одеколона, видном сквозь полуоткрытую дверь ванной. Нетронутый флакон стоял на мраморной доске над умывальником.

– Патриция, – страстно прошептал Мигель. – Как тебе сейчас хочется? И чего?

«Мне хочется, чтобы ты поскорее кончил, и я наконец смогла убраться из этого салона», – мысленно ответила она, но вслух не произнесла, разумеется, ничего, потому что не знала, как выразить свои чувства, не обидев его.

– Я люблю тебя, – шептал он, и она чувствовала, как его язык, описывая небольшие круги, скользит по ее животу все ниже и ниже. И вдруг по всему телу начала разливаться такая знакомая теплота. А Мигель, почувствовав ответную реакцию, стал еще настойчивее в своих ласках.

Затем он резко перевернул ее на живот, сдавив локтями талию, развел ей ноги и поставил ее на колени.

– Кобыл ведь берут именно так, верно? А ты им завидуешь?

Но в ответ он услышал только неровное дыхание.

Все се тело дрожало, охваченное новыми ощущениями. И вот он медленно вошел в нее, придерживая руками ее груди, чтобы она не переменила позу.

– Тебе больно?

– Нет, – прошептала она.

– А тебе нравится?

Она смогла лишь выдохнуть в ответ: «Еще, еще… пожалуйста, еще…»

И его толчки становились все настойчивей, глубже и быстрее.

Она кончила раньше него, и он прижимал ее содрогающееся в конвульсиях страсти тело – беспомощный придаток собственного желания – к своему, пока все не закончилось и для него.

Несколько минут они пролежали, изнеможденные, в полном молчании. Затем Патриция медленно поднялась.

Она решительно проследовала в ванную и несколько минут пристально смотрела на флакон с густым желтым одеколоном. Потом свинтила колпачок – запах, ударивший ей в ноздри, был неприятным и каким-то затхлым, – и только-то. Она слила содержимое флакона в унитаз, спустила воду, а затем выкинула флакон в бачок для мусора, и тот с грохотом упал на дно.

– Чем ты там занимаешься? – поинтересовался Мигель.

– Изгоняю привидения, – ответила она.

Боб Эш ввалился в контору.

– О Господи, Хорейс, я проводил свою лучшую игру – разделался с ними пятью ударами, а ты сорвал меня с места!

– Заткнись, Боб. И давай присаживайся.

Все еще разобиженный, Эш сел рядом с Роузмонтом.

– Друзья мои. – Глаза Коулмена буравили обоих партнеров. – Друзья мои, мы, кажется, промахнулись. Она возвращается.

– Кто? – спросил Эш.

– Наш босс, – саркастически произнес Коулмен. – Мисс Деннисон.

– Но… мне казалось, что ты ждал ее возвращения.

По лицу Эша было видно, что он ничего не понимает.

Склонившись к собеседникам, Коулмен достал откуда-то листок бумаги. Поправив очки с толстыми стеклами в роговой оправе, тщательно выделяя и подчеркивая каждое слово, он зачитал им факс, присланный Патрицией из Лиссабона, в котором она требовала встречи. Текст сообщения заканчивался словами:

«…и поскольку, мистер Коулмен, я не собираюсь продавать контрольный пакет, мне хочется принять более активное участие в руководстве делами корпорации – всем вместе нам удастся впредь вести это дело по совести».

Эш, как всегда разминавший резиновый мяч, выронил его – и тот мягко покатился по ковру.

Роузмонт, как всегда напевавший что-то себе под нос, поднял голову:

– Она предполагает взять на себя руководство компанией?

– Рад, что до вас наконец дошло.

Коулмен снова плюхнулся в кресло.

– Она сошла с ума, – сказал Эш.

– Что верно, то верно, – угрюмо пробормотал Коулмен.

– Ну, и как нам ответить? Как с нею управиться?

Роузмонт начал заикаться.

– Для того, чтобы решить это, я вас и созвал. И времени у нас совсем немного.