С порога, где я застыл, казалось, что все вещи вроде бы стояли на тех местах, где я их и оставил, уходя на работу во вторник утром.

Дверь была заперта, и я не обнаружил следов взлома. Обходя гараж, не заметил и разбитых окон.

И теперь разрывался между желанием оставить дверь нараспашку и поспешно убежать или запереть, чтобы никто не смог войти в квартиру следом за мной. В конце концов после долгих колебаний сделал шаг вперед, повернулся, закрыл за собой дверь и запер ее на врезной замок.

Если не считать щебета какой-то ночной птицы, долетавшего через два окна, которые я оставил открытыми, чтобы квартира не превратилась в духовку, я слышал лишь капанье воды из протекающего крана на кухне. И капли эти падали в раковину с таким грохотом, что у меня чуть не лопались барабанные перепонки.

Тот, кто оставил пистолет, хотел, чтобы я его поднял, но мне не составило труда преодолеть это искушение. Я просто переступил через него.

В данном случае преимущество однокомнатной квартиры (от кресла несколько шагов до кровати, от кровати — еще несколько до холодильника) состоит в том, что поиски незваного гостя занимают в ней не больше минуты. Давление крови не успевает подняться до уровня, грозящего инсультом, если тебе нужно лишь заглянуть за диван и в стенной шкаф. Других укромных мест просто нет.

Необследованной оставалась только ванная.

Я видел перед собой закрытую дверь, хотя оставлял ее открытой.

Приняв душ, я всегда оставляю дверь открытой, потому что в ванной одно маленькое окошко, прямо-таки амбразура, а вентилятор шумит, как барабан под ударами рок-музыканта, играющего хеви-метал, но влажный воздух практически не выгоняет. И потому, если не оставлять дверь открытой, в ванной очень скоро поселится агрессивная грибковая плесень, охочая до человеческой плоти, и тогда мне придется мыться в кухонной раковине.

Отцепив от ремня мобильник, я уже собрался позвонить в полицию и доложить о появлении в моей квартире посторонних.

Но, если бы копы приехали и никого не нашли в ванной, я бы имел дурацкий вид. В голове прокручивались и другие варианты, в которых я выглядел уже не просто дураком, а форменным идиотом.

Я взглянул на пистолет. Если его так аккуратно положили, с тем чтобы я обязательно схватился за него, почему кто-то хотел, чтобы он оказался у меня в руках?

Положив мобильник на кухонный столик, я сбоку подошел к двери в ванную и прислушался. До меня доносился только щебет все той же ночной птицы, периодически прерываемый грохотом падения очередной капли воды в раковину.

Ручка повернулась без малейшего сопротивления. Дверь открылась внутрь.

Кто-то оставил в ванной свет.

Я не трачу электричество попусту. Пусть стоимость его и невелика, но повар блюд быстрого приготовления, собирающийся жениться, не может позволить себе оставлять лампочки зажженными или ублажать музыкой пауков и призраков, которые могут навещать его апартаменты в отсутствие хозяина.

С широко открытой дверью в ванной было лишь одно место, где мог укрыться незваный гость: за задернутой занавеской для душа.

Приняв душ, я всегда оставляю занавеску задернутой, в противном случае она не высохнет из-за слабой вентиляции. И плесень тут же поселится в ее влажных складках.

Но после моего ухода кто-то сдвинул занавеску. И этот кто-то лежал сейчас в ванной лицом вниз.

То ли упал туда, то ли его бросили, как мешок с кукурузой. Живой человек не мог лежать в столь неудобной позе, прижимаясь лицом к сливному отверстию, с правой рукой, завернутой за спину под углом, говорящем о вывихе, а может, и об обрыве связок.

Пальцы этой оставленной на виду руки скрючились. Не дергались, не дрожали.

На дальней стороне ванны на белой эмали запеклось кровавое пятно.

Блеск жидкого мыла на фаянсе раковины и его слой у сливного отверстия предполагали, что убийца, свершив свое черное дело, долго мыл руки, не жалея мыла, возможно, оттирал кровь или пороховую копоть.

А вытерев руки, бросил полотенце в ванну. Оно накрыло затылок жертвы.

Мое сердце выбивало ритм, определенно не сочетающийся с мелодией, которую выводила ночная птичка.

Я вновь посмотрел на пистолет, который лежал на ковре рядом с входной дверью. Мое интуитивное нежелание прикоснуться к оружию теперь казалось мудрым решением, хотя я до сих пор не понимал, что же здесь произошло.

Мобильник лежал на кухонном столике, телефон стоял на тумбочке у кровати. Я думал о том, по какому телефону мне позвонить и кому.

Потом понял, что прежде всего нужно увидеть лицо покойника. Из тех соображений, что оно поможет хоть как-то прояснить ситуацию.

Повернулся к ванне. Наклонился над ней. Стараясь не смотреть на скрюченные пальцы, схватился за одежду убитого и, не без труда, повернул его сначала на бок, потом на спину.

Полотенце соскользнуло с его лица.

По-прежнему бледный, но уже без тени улыбки, передо мной лежал Боб Робертсон. В смерти его глаза не бегали, а смотрели в одну точку. Куда-то далеко-далеко, словно в последнее мгновение своей жизни он увидел что-то более интересное и завораживающее, чем лицо убийцы.

На мгновение я испугался, что Человек-гриб моргнет, ухмыльнется, схватит меня и потащит в ванну, чтобы впиться зубами в мою плоть и сожрать с аппетитом, продемонстрированным в «Пико Мундо гриль».

Его неожиданная смерть лишила меня монстра, с которым я собирался бороться. Получилось, что все мои планы построены на песке. Я исходил из того, что он — маньяк-одиночка, который убивал людей в моем повторяющемся сне, а не такая же жертва. С мертвым Робертсоном лабиринт лишился Минотавра, которого мне предстояло выследить и убить.

Его застрелили выстрелом в грудь, с чрезвычайно близкого расстояния, возможно, прижав к нему дуло пистолета или револьвера. На его рубашке осталась дыра не только от пули, но и от вспышки выстрела. Вокруг ее обгорелых краев темнел пороховой налет.

Поскольку сердце остановилось практически мгновенно, крови вытекло совсем ничего.

Я ретировался из ванной.

Уже собрался захлопнуть за собой дверь. Но вдруг подумал, что за закрытой дверью Робертсон может подняться из ванны, несмотря на разорванное пулей сердце, подойти к двери и дожидаться меня, чтобы захватить врасплох, когда я опять открою дверь.

Он умер, его убили, я точно знал, что он мертв, но лишенная всякой логики тревога узлом завязывала мне нервы.

Оставив дверь в ванную открытой, я направился к раковине и вымыл руки. Вытерев их бумажными полотенцами, едва не начал мыть снова.

Хотя я касался только одежды Робертсона, мне казалось, что мои руки пахнут смертью.

Сняв трубку с настенного телефона, я случайно стукнул ею об аппарат, чуть не уронил. Руки у меня дрожали.

Я вслушивался в длинный гудок.

Номер чифа Портера я знал наизусть. Мог не искать его в справочнике.

Но в итоге я повесил трубку, не нажав ни на одну кнопку с цифрами.

Обстоятельства изменили мои доверительные отношения с начальником полиции. Мертвец ждал, пока его найдут. В моей квартире. Здесь же лежал и пистолет, орудие убийства.

Ранее я сообщил о встрече с жертвой в церкви Святого Бартоломео. И чиф знал, что я незаконно проник в дом Робертсона во второй половине вторника, а потому дал этому человеку повод выразить мне свое неудовольствие.

Если пистолет зарегистрирован на Робертсона, полиция пришла бы к логичному выводу, что Робертсон появился здесь с целью выяснить, каким ветром меня занесло в его дом, и, возможно, начал мне угрожать. Они бы предположили, что мы поспорили, спор перетек в драку, а потом я, защищаясь, убил Робертсона из его же пистолета.

Копы не стали бы обвинять меня в убийстве. Возможно, даже не отвезли бы в участок на допрос.

А вот если пистолет не зарегистрирован на Робертсона, тогда я влипал в пренеприятную историю, как крыса, попавшая в клеевую ловушку.

Уайатт Портер слишком хорошо меня знал, чтобы поверить, что я могу хладнокровно убить человека, если моей жизни не угрожает опасность. Будучи начальником полиции города, он определял политику вверенного ему подразделения и принимал все важные решения, но он не был единственным полицейским в Пико Мундо. Другие не стали бы спешить с признанием меня невиновным при столь сомнительных обстоятельствах, и на всякий случай, чтобы не вызывать лишних вопросов, чиф мог на день посадить меня в камеру, с тем чтобы найти возможность разрешить ситуацию в мою пользу.