Этим, среди прочего, руководствуется Сторми, когда иногда задается вопросом, что у меня, дар или проклятие.

Стоя на грани чернющей черноты, я поднял правую руку, словно собрался принести присягу, и приложил ладонь к барьеру, который вроде бы высился передо мной. Но темнота, пусть не пропускала и не отражала свет, не оказала ни малейшего сопротивления приложенному мною давлению. Моя кисть просто исчезла в этом мраке.

Под «исчезла» я подразумеваю следующее: за поверхностью этой стены тьмы я не видел даже намека на мои шевелящиеся пальцы. Теперь моя рука заканчивалась запястьем: кисть словно ампутировали.

Должен признать, сердце у меня колотилось бешено, хотя никакой боли я не почувствовал, и облегченно выдохнул, но беззвучно, когда, отдернув руку, увидел, что все пальцы на месте, в целости и сохранности. У меня создалось ощущение, будто я только что поучаствовал в фокусе Пенна и Теллера, плохишей от магии, как называют они себя.

Когда же я переступил порог, одной рукой крепко держась за дверной косяк, то попал не в иллюзорный, а в реальный мир, который, правда, казался даже более нереальным, чем сон. Чернота оставалась по-прежнему черной, от холода кожа покрылась мурашками, тишина стояла в ушах, прямо-таки как свернувшаяся кровь у человека, убитого выстрелом в голову.

И хотя по ту сторону двери я не мог разглядеть ни зги, я без труда видел коридор, освещенный нормальным светом. Та черная «стена», через которую я прошел, ни в малой степени мне не мешала. Ее словно и не было.

Повернувшись к коридору, я, можно сказать, уже приготовился к тому, что увижу Человека-гриба, уставившегося на единственную видимую мою часть: пальцы, отчаянно сжимающие дверной косяк. К счастью, в доме я по-прежнему оставался в гордом одиночестве.

Удостоверившись, что могу видеть дверь в коридор, то есть всегда найду путь из темноты к свету, я отпустил дверной косяк. Двинулся в черноту и, отвернувшись от света, тут же ослеп. А оглох еще раньше.

Лишившись слуха и зрения, быстро потерял ориентировку. Однако сумел нащупать рукой стену, потом нашел выключатель, щелкнул им вверх, вниз, опять вверх, но окружающая меня кромешная тьма, само собой, не изменилась.

И тут я вдруг увидел маленький красный огонек, которого, я мог в этом поклясться, не было мгновением раньше: цветом он более всего напоминал налитый кровью глаз, хотя глазом определенно не был.

Я, похоже, лишился и способности более-менее точно определять расстояние до тех или иных предметов, поскольку мне казалось, что до этого крошечного маяка многие мили, он напоминал мне сигнальный огонь на мачте корабля, плывущего далеко от берега в ночном море. Но этот маленький домик, естественно, не мог вмещать в себя такие просторы.

Убрав руку с бесполезного выключателя, я почувствовал прилив бесшабашной храбрости, какие случаются у пьяниц, принявших соответствующую дозу. Ноги словно летели над полом, когда я направился к красному огоньку.

Сожалея о том, что я не съел второй кокосо-вишне-шоколадный шарик мороженого, я сделал шесть шагов, десять, двадцать. Маяк не увеличился в размере, более того, складывалось впечатление, что он удалялся от меня с той же скоростью, с какой я приближался к нему.

Я остановился, повернулся, посмотрел на дверь. Хотя к огоньку не приблизился, от двери я отошел на добрых сорок футов.

Но куда больший интерес, чем расстояние до двери, вызвала у меня фигура, силуэт которой четко вырисовывался в дверном проеме. Нет, это был не Человек-гриб. В дверном проеме, подсвеченный со спины горящим в коридоре светом, стоял… я.

Хотя загадки Вселенной не так уж сильно пугают меня, я не потерял способности удивляться, изумляться, испытывать благоговейный трепет. Все эти чувства я и ощутил в тот самый момент.

Убежденный, что это не зеркальное отражение и я в этот момент смотрю на другого меня, я тем не менее подтвердил мою догадку, помахав рукой. Другой Одд Томас не повторил этот жест, как обязательно сделало бы отражение.

Поскольку я стоял в непроглядной тьме, он не мог увидеть меня, поэтому я попытался докричаться до него. Почувствовал, как в горле вибрируют голосовые связки, но если какие-то звуки и слетели с моих губ, я их не услышал. Понятное дело, мой беззвучный крик не долетел и до его ушей.

Осторожно, точно так же, как и я, второй Одд Томас протянул руку в черноту, а потом удивился иллюзии ее ампутации.

Но даже появления в черной комнате кисти второго Одда Томаса хватило для нарушения хрупкого равновесия, и она покачнулась, как шарнирная опора гироскопа, тогда как красный огонек по ее центру остался на прежнем месте. Подхваченный силами, не подвластными моему контролю, тут уместно сравнение с любителем серфинга, которого гигантская волна сбрасывает с доски и тащит за собой, я непонятным мне способом покинул это странное помещение и…

… и очутился в обшарпанной гостиной.

Увидел, что не лежу на полу, как тряпичная кукла, хотя именно этого следовало ожидать, а стою практически на том же месте, где стоял раньше. Я взял одну из книг в мягкой обложке. Как и прежде, страницы листались без единого звука, и слышал я только те шумы, источник которых находился внутри меня. Скажем, биение сердца.

Посмотрев на часы, я убедил себя, что время они показывают более раннее, чем должны. То есть меня не просто волшебным образом перенесло из черной комнаты в гостиную, но я еще угодил в прошлое, пусть и на несколько минут.

Поскольку я только что видел себя всматривающимся в черноту из коридора, то мог предполагать, что благодаря какой-то аномалии физических законов в этом доме сейчас одновременно находились и я, и мой двойник. Я листал в гостиной роман Норы Робертс, а второй я стоял на расстоянии нескольких шагов.

В самом начале я предупреждал вас, что жизнь у меня необычная.

Значительный паранормальный опыт, выпавший на мою долю, привел к развитию гибкости ума и воображения, которые некоторые могут назвать безумием. Эта гибкость позволяла мне приспосабливаться ко всему сверхъестественному, а потому я принял возможность путешествий во времени куда как быстрее, чем это сделали бы вы. И сие совсем не выставляет вас в невыгодном свете, учитывая, что вы давно бы уже удрали из этого дома.

Я не удрал. Не стал и повторять прежний маршрут, заходить в спальню Человека-гриба, где меня ждали грязные носки и нижнее белье да недоеденная булочка с изюмом на прикроватном столике, или в ванную.

Вместо этого положил книжку на столик и замер, тщательно обдумывая возможные последствия встречи с другим Оддом Томасом, просчитывая наиболее рациональный и безопасный вариант собственных действий.

Ладно, все это чушь собачья. Я мог волноваться о последствиях, но не обладал ни достаточным опытом, ни умственными способностями, для того, чтобы их просчитать, не говоря уже о том, чтобы найти наилучший способ выпутаться из этой странной ситуации.

Во всякие истории я попадаю легко. А вот выйти из них с наименьшими для себя потерями — всегда проблема.

Подойдя к арке, за которой начинался коридор, ведущий к спальне, ванной и черной комнате, я осторожно заглянул в него и увидел второго меня, все еще стоящего у открытой двери в черную комнату. Должно быть, тот я, который раньше прошел в коридор, еще не переступил порог.

Если бы дом не глушил все звуки, я, возможно, смог бы позвать другого Одда Томаса. Я не уверен, что это было бы благоразумным решением, и благодарен обстоятельствам, которые не позволяли ему услышать меня.

И, если бы я таки смог обратиться к нему, не знаю, что бы я мог ему сказать? «Как поживаешь?»

А если бы я подошел к нему и обнял за плечи, парадокс двух Оддов Томасов мог бы мгновенно разрешиться. Один из нас, скорее всего, тут же исчез бы. А может, мы бы оба взорвались.

Высоколобые физики говорят нам, что два объекта ни при каких обстоятельствах не могут существовать одновременно в одном месте. Они предупреждают, что любая попытка поместить два объекта в одно место одновременно приведет к катастрофическим последствиям.