Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Никто не ответил, но Страхов кивнул:

– Молчание – знак согласия!

И вышел

Залязгали замки.

– Молчание – знак того, что с дураками не спорят, – сказал Вик.

– Верно замечено, – усмехнулся полковник. – Ну, что будем делать?

– Думать, – предложил Ник.

И все разбрелись по подвалу, и каждый начал думать, как быть, как найти выход в такой ситуации.

А Вика заботило совсем другое.

То есть и это тоже, но он почему-то был уверен, что рано или поздно выход найдется. Уж на что безвыходной казалась Бермудия, а нашелся ведь способ ее разрушить и тем самым из нее исчезнуть! Подземелье, правда, разрушить не получится, слишком опасно.

Вик думал об отношениях с Танькой. Он о них размышлял еще тогда, когда они были в тоннеле и когда освобождение всем представлялось очень вероятным. Хорошо, выйдем мы на свободу, думал Вик. И что? Надо будет продолжать дружбу с Танькой. И если бы дружбу, то оно бы ничего, но тут уже не дружба, а любовь. Причем так получилось, что и с его стороны вроде бы любовь. То есть так поняла Танька. С его, надо честно сказать, подачи. Поэтому лучше сразу сказать ей всю правду – дальше будет еще хуже.

И сказать сейчас. Мало ли что может произойти. Сумасшедший генерал-профессор (а в том, что он сумасшедший, Вик не сомневался) может их здесь запросто уморить. И другой возможности не представится.

А Танька сидела в сторонке одна. Она словно предчувствовала, что Вик подойдет к ней, поэтому и устроилась в дальнем углу, где им будет удобней говорить.

Вик подошел, сел рядом на трубу, обмотанную теплоизоляционным материалом.

Помолчал.

Потом кашлянул.

Потом поводил носком ботинка по земле.

Потом, не глядя на Таньку, сказал:

– Я вот что хотел…

– Не надо.

– Ты же не знаешь…

– Знаю.

– Откуда? Я тебе ничего не говорил.

– Но ведь собираешься сказать?

– Вообще-то да. Но ты же не знаешь о чем!

– Знаю. Я сразу поняла. Это я дура, дала себя обмануть. То есть не дала обмануть, сама себя обманула. Не беспокойся, ты ни в чем не виноват.

Вик посмотрел на нее, увидел, как у Таньки блестят глаза – и блестят все больше, и что-то в них начинает дрожать и мерцать.

Он поспешно отвернулся.

И подумал, что опять запутался. Только что он собирался сказать, что относится к Таньке хорошо, но не так, как ей хотелось бы. А сейчас, сев рядом, посмотрев на нее (она все-таки очень красивая!), усомнился – а действительно ли он относится не так? Странно при этом: Танька сказала, что он ни в чем не виноват, но как-то так сказала, что он почувствовал себя виноватым. Нет, не осуждающе, наоборот, в ее голосе слышна была готовность все простить, но именно поэтому Вик и чувствует себя виноватым.

Психология, подумал он. Вик уже знал, что такое психология, а побывав в Бермудии, понимал этой психологии некоторые закавыки. Упрощенно говоря, если ум – это то, что ты думаешь, то психология – то, что ты чувствуешь. Тут-то и засада: думаешь иногда одно, а чувствуешь совсем другое.

Чтобы окончательно не запутаться, Вик встал и отошел от Таньки. Она его не остановила. Значит, все правильно. Теперь надо сделать еще одно дело: объясниться с Анькой. Сказать ей, что она ему нравится. Без вариантов.

Анька сидела рядом с Эдькой, поэтому Вик хотел пройти мимо, но Анька сказала:

– Присаживайся.

Вик сел.

– Погуляй, – предложила Анька Эдьке.

Тот хмыкнул, поднялся и сказал:

– Ох, детство, детство!

И отошел вразвалочку.

– Ну? – спросила Анька.

– Что?

– Говори.

– Это ты поговорить хотела, как я понял.

– А я поняла, что ты. Ну, извини тогда.

И Анька собралась уже позвать обратно Эдьку, но Вик торопливо сказал:

– Да, я хотел. Я хотел сказать, что все это было из-за того, что я считал, что в меня закачали инъекцию страха.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, то, как я себя повел. С Танькой в том числе. И с тобой.

– А как ты повел себя с Танькой и со мной? – улыбаясь, спросила Анька.

– По-дурацки. Все наоборот. То есть… Короче, на самом деле не такой уж я и робкий. И сразу собирался сказать, что ты мне нравишься.

– Спасибо, мне приятно, – поблагодарила Анька.

– И все?

– А что еще? Хочешь узнать, нравишься ли ты мне?

– Не помешало бы.

– Нравишься. Мне многие нравятся. Почти все.

– Да? – Вик растерялся. – А зачем же ты тогда…

– Что? – Анька пытливо смотрела на него.

– Ну… Какие-то намеки были…

– Разве? Тебе показалось.

– Да? Тогда извини…

Вик отошел, окончательно обескураженный. Долгие годы своей жизни он был уверен, что мальчишки умней девчонок. Лучше соображают в математике и вообще. Недаром же большинство политиков, ученых и чемпионов мира по шахматам – мужчины. Женщины в шахматы с мужчинами даже и не играют, если только неофициально. Слишком большая разница в интеллекте. И вот теперь он чувствовал, что и Танька, и Анька оказались гораздо умнее его. Но в чем?

В отношениях, понял он. Вот в чем женская сила – это надо уяснить на всю жизнь. Если начинаются какие-то отношения, женский пол умнее.

При этом, размышляя на эти темы, Вик не был очень уж опечален. Напротив, что-то в его душе появилось даже радостное. Он вдруг почувствовал, что за эти дни в Стране Страха очень повзрослел – и не из-за тех испытаний, которые ему выпали, не из-за дурацкой мнимой болезни страха, а из-за этих вот как раз отношений – пусть они ничем не кончились. Хотя – как сказать. Отрицательный результат – тоже результат, говорит математик Евгений Абрамович…

Тут Вик заметил, что Ник сидит с Антоном и Обломским и они что-то серьезно обсуждают. Вик подошел:

– Какие-то секреты?

– Никаких, – сказал Антон. – Другим тоже полезно послушать. Эй, народ, идите-ка сюда! – позвал он.

«Народ» собрался, и Ник продолжил развивать идею, которую он начал излагать Антону и полковнику.

– Я что подумал, – сказал он. – Лечат тут кого-то или не лечат, но все равно все сюда попали как больные и считают себя больными. Вот профессор, то есть генерал, на это и рассчитывает. Все запуганные – он пугает еще больше. А если на самом деле больных тут нет?

– Сомневаюсь, – сказал Обломский. – Я уж точно больным сюда попал. И к сожалению, болею до сих пор.

– А он вам пытался объяснить, что, может, вы на самом деле не болеете?

– Зачем? Нет, он подтвердил диагноз.

– Вот! – воскликнул Ник. – В этом моя и мысль! Если у кого-то что-то, да мало ли у кого чего есть, он тут же говорит: точно, у вас это есть! Он внушает, понимаете?

– Ты так договоришься, что вообще никаких болезней нет, – усмехнулась Машка.

– Есть. Грипп, простуда. Живот заболит. А все остальное здесь! – постучал себя по голове Ник. – И лечиться не надо, а надо просто понять, что это ерунда. Ты, например, – сказал он Машке, – сумела же с охранником поговорить, хотя он был рыжий?

– Это один раз.

– Значит, можешь и другой! А если подумаешь, то поймешь, что это ерунда! Рыжефобия, с ума сойти. Да придумала ты все это себе!

– Ничего я не придумала! – рассердилась Машка.

– Хорошо, не придумала. Но он, профессор-то, вместо того, чтобы сказать: Маша, ты дурочка, не бери в голову, а, наоборот, организуй общество рыжих и оттягивайся! – он тебя еще больше запугал, разве нет?

– Вообще-то сказал, что это серьезная болезнь…

– Вот! И вы все тоже подумайте – может, ерунда все это? А? Мы вот с Виком сюда попали сами, мы не больные, мы со стороны видим, правда, Вик? И вы нам больными не кажетесь! Вы вспомните, как мы недавно в тоннеле шли – хоть кто-нибудь о своей фобии вспомнил? Нет! Потому, что не до этого было! Потому, что все хотели на свободу. То есть если кто хочет на свободу, ему болеть некогда. Если он вообще болеет, в чем я сильно сомневаюсь! – заключил Ник, и Вик невольно залюбовался братом, поражаясь тому, как быстро тот научился гладко и грамотно излагать свои мысли.

65
{"b":"111005","o":1}