Соседки посудачили насчет поразительной скупости Прохорова, который-де мает себя этой прогулкой, только бы не заплатить лишнюю копейку, а потом махнули рукой и забыли об этой странности соседа. И фигура Прохорова, размеренно двигавшегося к магазину, стала прочной деталью утреннего уличного пейзажа.

Сложив пакетики в желтую кошелку, Прохоров так же размеренно возвращался из магазина домой. Вновь скрипела тяжелая калитка, слышалось короткое радостное тявканье пса.

Примерно через сорок минут открывались теперь уже ворота домика Прохорова, и его владелец, облаченный в кремовый шелковый костюм — летом или в черное полупальто с серым барашковым воротником — зимой, выезжал на мотоцикле на работу. На минуту Прохоров останавливал мотоцикл, запирал ворота снаружи на висячий пудовый замок, потом садился в седло и продолжал свой путь.

Замок на прохоровских воротах тоже не раз служил темой оживленных пересудов соседок, но и это отнесли за счет врожденных странностей Павла Сергеевича и мало помалу забыли о его пристрастии к запорам.

Так и жил Павел Сергеевич на самой тихой в Крутогорске Таежной улице. В семь тридцать утра отправлялся пешком за продуктами к завтраку, в восемь часов возвращался домой, в восемь сорок выезжал на работу, до четырех часов вечера, вставив в глаз увеличительное стекло, регулировал маятники и пружинки, менял волоски и циферблаты у чужих часов, которые приносили крутогорцы в крохотную будочку-мастерскую на перекрестке улицы Нагорной и Паркового проезда, где трудился Прохоров. В четыре тридцать вечера Павел Сергеевич вновь появлялся у прилавка облюбованного им магазина, закупал нехитрую снедь к холостяцкому ужину, обменивался поклонами с продавцом и, не спеша, ехал домой. В четыре сорок пять вечера ворота прохоровского дома запирались изнутри до половины восьмого утра.

Продолжалось это не один год, к нелюдимому соседу привыкли, на него перестали обращать внимание. О домашней жизни Прохорова никто не мог ничего сказать, знали, и то только со слов самого Павла Сергеевича, что он делит свой досуг между каким-то сверхсовершенным собранным им радиоприемником и сверхумным псом по имени Макс. Но никто из соседей не удостоился чести увидеть своими глазами эти чудеса техники и природы, хотя, признаться, охотники до такого знакомства были.

По соседству с Прохоровым в домике, окрашенном веселой зеленой краской, жил Василий Иванович Рыжиков с молодой женой Дашей и семилетним неутомимым крикуном Вовкой. Василий Иванович или, как запросто звали его все вокруг, Вася вполне оправдывал внешностью свою яркую фамилию. Он имел не только огненно-рыжие волосы на голове, но и огненные брови, такого же цвета волоски покрывали его руки. Весною огненная шевелюра гармонировала с кумачовыми пятнами веснушек на широком, добродушном Васином лице.

Столь яркая окраска Васиных волос и кожи не мешала его супруге Даше — молодой женщине с внешностью и статью русской красавицы — считать своего мужа самым красивым мужчиной на свете и наделять его в разговорах с соседками самыми необыкновенными достоинствами и качествами.

Был Вася парнем простым, веселым, без особых претензий. Его действительно красивые большие ярко-голубые глаза смотрели на мир широко и жадно, точно хотели увидеть как можно больше. Работал Вася на грузовом такси, а все свои свободные часы посвящал бесконечному совершенствованию радиоприемников самых различных марок. Радиолюбитель он был страстный, вдохновенный. Линии и витки запутанной схемы, разговоры о конденсаторах, сопротивлениях, лампах звучали для него какой-то волшебной музыкой, доставляли наслаждение.

Эта страсть привела Васю на студенческую скамью вечернего радиотехнического института. Но Васино увлечение не мешало ему отлично работать на «атомном ломовике», как он называл свое грузовое такси, Семья Рыжиковых жила в достатке и весело.

Вполне понятно, что, увидев на крыше соседнего домика антенну не совсем обычной конструкции, вращавшую свою поставленную под углом рамку, прослышав от жены о радиотехнических увлечениях соседа, Вася загорелся желанием поближе познакомиться с Прохоровым. Но все попытки Рыжикова завязать это знакомство разбивалось о ледяную отчужденность соседа. Павел Сергеевич так бесцеремонно и недвусмысленно захлопывал тяжелую калитку, что даже Вася, от природы незлобивый и незлопамятный, обиделся и махнул рукой. «Пусть себе чудит», — решил он и, пожалуй, даже совсем забыл о существовании соседа.

Но вспомнить и задуматься об образе жизни Прохорова Васе все же пришлось и совсем для него неожиданно.

Вечером одного из июньских воскресений Вася Рыжиков, весело насвистывая, вышагивал вдоль Фестивальной улицы, направляясь к троллейбусной остановке, чтобы поехать домой. Причиной столь радостного настроения Рыжикова явилась сделанная им удачная покупка.

Вася давно уже мечтал о новых полупроводниковых диодах, о которых читал в журнале. Сегодня ему сообщили из магазина, что долгожданные диоды наконец-то прибыли. И вот теперь, поминутно ощупывая в кармане пакетик с полупроводниками, полный самых горячих мечтаний, он возвращался домой.

В нескольких метрах от остановки троллейбуса Вася увидел нагонявшего его Петра Курочкина — приятеля еще школьных лет. Теперь Курочкин, как и Вася, работал шофером, только водил он не такси, а пожарную машину.

Вася и Петр крепко встряхнули друг другу руки, постояли, болтая о разных пустяках. Рыжиков не удержался от соблазна поделиться с товарищем своей радостью. Петр понимающе покивал головой и вдруг, круто меняя тему разговора, не совсем уверенно предложил:

— Может быть, так сказать, по случаю покупочки, воскресенья, ну, и все там такое, прочее… пивка?

Против ожидания Петра, Вася, придерживавшийся всегда самых трезвых убеждений, ответил:

— А что же? Я, пожалуй, не откажусь от кружечки пива.

Друзья спустились в расположенный в нижнем этаже соседнего дома прохладный пивной погребок. Заказав по паре кружек ледяного пива с аппетитными шапками играющей пузырьками пены и тарелку вареных раков, Вася и Петр пошли в самый дальний угол зала, расставили все эти яства на высоком круглом мраморном столике и отхлебнули по несколько глотков.

Заметив, что всегда энергичный, жизнерадостный Петр сегодня казался утомленным, Вася участливо поинтересовался причиной этого.

— Устал здорово. Работа, понимаешь, горячая была, ну, а я недавно с дежурства.

— Пожар, что ли, где большой? — встрепенулся Вася, любивший, как и всякий непосвященный в такие дела человек, рассказы о различных происшествиях.

— Большой! — хмыкнул Петр. — Мало сказать большой. Ладно мы вовремя подоспели, ну, опять же средства у нас теперь не в пример прежнему.

— Да что горело-то? — нетерпеливо спросил все более заинтересовывавшийся Вася.

— По Нагорной особнячок такой красивый. В нем профессор Стогов жил, говорят, очень известный был ученый. Ну вот, этот особнячок какие-то деятели, видать, подожгли, а Стогова не то убили, не то сам сгорел. Ух, и жутко было, как сын его приехал. Выскочил он из машины белый весь и кричит: «Отец! Отец!»

Но Вася уже почти не слушал Петра. При упоминании имени Стогова, Рыжиков даже отпрянул назад. В отличие от Курочкина, неплохого, компанейского, но, в общем-то, пустоватого парня, Вася и раньше слышал о Стогове.

А с месяц назад, когда Стоговы перебирались на дачу, диспетчер направил для перевозки вещей именно Васину машину.

Пока рабочие устанавливали в кузове грузовика нехитрую дачную обстановку, ящики с заранее отобранными книгами, помогавший им Вася хорошо рассмотрел не по годам подвижного, худощавого человека с мягкими темно-каштановыми, чуть посеребренными сединой волосами.

Профессор сыпал шутливыми угрозами в адрес замешкавшихся с чем-то грузчиков, совсем по-простецки балагурил, а когда выносили неповоротливый платяной шкаф, вместе со всеми подставил под тяжелую ношу свое не по-стариковски крепкое плечо и нарочито громко выкрикивал, задоря других: «Раз, два! Взяли!»