Стогов нетерпеливо надел массивные очки и углубился в чтение:

— Э… э… э! Лобов Алексей Петрович… Простите, ничего не понимаю! Почему? Что за наваждение?

Но вот смысл прочитанного дошел до сознания профессора. Он захлопнул удостоверение и, возвращая его Лобову, сказал, не скрывая закипавшего гнева:

— Следовательно, изволили сменить круг интересов, товарищ Лобов. Я далек от намерения отрицать важность, нужность, актуальность вашего почтенного учреждения, но, простите, мне кажется чудовищным, когда инженер свое прямое дело предпочитает весьма сомнительным для него лаврам Шерлока Холмса.

В эту минуту Лобову хотелось многое возразить профессору, но Стогов резко прервал его:

— Словом, если вы все же разочаруетесь в избранном вами поприще, можете явиться ко мне. Я верю, что из вас, хотя и с запозданием, но все же сформируется ученый. Желаю всех благ!..

И профессор, поклонившись с подчеркнутой холодностью, вышел из гостиной.

Лобов начал работать в Крутогорском Управлении по охране общественного порядка и за эти годы не разочаровался в избранном им трудном пути. А вот теперь случилось так, что бывший ученик, по долгу своей новой профессии, должен выручать своего бывшего учителя из страшной беды.

Охваченный воспоминаниями, Лобов не заметил, как бесшумная машина миновала городскую черту, покружилась в лабиринте горных дорог и сейчас спускалась к видневшемуся в глубоком ущелье Обручевску.

Сверху особенно отчетливо был виден его не совсем обычный внешний вид. Наряду с привычными очертаниями жилых и административных домов виднелись многочисленные здания самой необычной причудливой формы: круглые, кубические, звездообразные. В этих зданиях помещались прославленные на весь мир лаборатории Сибирского комплексного научно-исследовательского института ядерных проблем.

Машина мягко затормозила у подъезда многоэтажного дома, стены которого, казалось, были сделаны из стекла. Следом за Лариным Алексей Петрович вошел в просторный вестибюль. Быстро движущаяся лента отделанного цветными пластмассовыми пластинками эскалатора доставила приехавших на шестой этаж.

Их уже поджидали. Едва Ларин и Лобов вошли в приемную, как девушка-секретарь, окинув их внимательным взглядом, гостеприимно распахнула перед ними двери с табличкой «Заместитель директора».

Профессор Петр Федорович Грибанов — очень высокий, атлетически сложенный человек с густой шапкой черных, как смоль, волос и такой же смоляной, окладистой, до пояса бородой, — встретил гостей почти у самых дверей. Сверкая иссиня-черными, как бы лишенными белков, глазами, он раскатистым басом, сочно окая, после первых же приветствий, едва гости уселись в предложенные им кресла, буквально обрушился на Ларина с вопросами:

— Да как же это могло случиться, Андрей Савельевич?! Как же эти злодеи сумели провести профессора Стогова? Ведь профессор такой осторожный и дальновидный человек! Неужели же его жизнь в расцвете сил и таланта оборвалась?

— Не думаю, — как только мог мягко ответил Ларин и повторил: — не думаю. Они могут, конечно, пойти на убийство профессора, но это едва ли входит в их планы. Мертвый Стогов не представляет для них интереса, а эти господа думают прежде всего о выгоде, о чистогане. Поэтому наиболее логично в их положении попытаться переманить Стогова на свою сторону. И этого они будут добиваться любыми средствами. Причем сейчас, то есть в ближайшие дни, понимая, что мы начеку, они, конечно, не предпримут никаких попыток переправлять похищенного к себе, за границу. И это обстоятельство мы обязаны использовать, чтобы помочь профессору.

— Следовательно, вы надеетесь на благополучный исход? — обрадованно воскликнул Грибанов. — Вы вернете нам Михаила Павловича?

Ларин усмехнулся с легкой грустью:

— Видите ли, профессор, если бы я не был глубоко убежден в окончательном успехе того дела, которому посвятил себя в ранней юности, я бы избрал другую, более спокойную профессию. Да, но я несколько отвлекся. — Ларин по своей всегдашней привычке встал, медленно прошелся по кабинету Грибанова, потом остановился перед хозяином и твердо закончил:

— Я верю в успех нашего дела потому, что силы врага исчисляются несколькими негодяями, а за нами страна — от пионера до академика. Да что страна! За нами все, кто не хочет войны. И каждый готов нам помочь. Ведь вы, Петр Федорович, тоже поможете нам…

— Помилуйте, чем только могу. Располагайте мною, как своим солдатом! — с пафосом воскликнул Грибанов.

— Нет, солдатской службы от вас не потребуется — рассмеялся Ларин, — а ваши разумные советы мы с удовольствием послушаем. За этим мы и приехали сюда.

Почти четыре часа гости в сопровождении Грибанова провели в увлекательнейшей экскурсии по многочисленным лабораториям гигантского института. Но Ларина и даже Лобова, не скрывавшего своего восхищения этим царством поистине сказочной техники, интересовали совсем не громоздкие, занимавшие целые корпуса ускорители, не мерцавшие тысячами ламп электронные управляющие устройства и не серебристые обдающие жаром установки завода по производству стогнина.

Нет, все время невольных экскурсантов занимал лишь один вопрос: кем и как охраняется эта цитадель мысли и дерзания свободного человека от проникновения чужих черных сил и от непредвиденных внутренних случайностей. Нужно было еще и еще раз вникнуть в сложнейшую и тончайшую систему звуковой и световой сигнализации, оберегавшей в ночные часы запретные для всех непосвященных двери лабораторий и кабинетов, ящики столов и бронированные тела сейфов. Нужно было еще и еще раз проверить чуткие приборы, возвещавшие людей о самых ничтожных отклонениях в процессах, протекавших в установках непрерывного действия.

Ларин с удовольствием убедился, что все здесь было как нельзя более надежным и прочным. Глаза, уши бессонных неутомимых электронных стражей работали действительно безотказно.

Но всего более порадовали Ларина и Лобова люди института — хозяева и повелители этого машинного царства. Множество их, таких разных, не схожих между собой, представил гостям Грибанов. Здесь были и известные, уже убеленные сединами ученые, и люди средних лет, и совсем юные лаборанты — ребята и девушки, родившиеся в конце сороковых и начале пятидесятых годов. Люди еще ничего не знали о несчастье, постигшем Стогова, и поэтому в их взорах не было тревоги и печали. И все они: маститые профессора и юные аппаратчики взволнованно и проникновенно говорили об одном: о своей беспримерной по смелости мысли работе. Грибанову всякий раз приходилось прерывать эти, как песня, звучащие рассказы о деле, озарившем всю их жизнь, иначе знакомство с тружениками института невозможно было бы завершить и за месяц. Достаточно было взглянуть в их ясные, одухотворенные лица, а их глаза, согретые светом большой мысли, услышать их взволнованные и волнующие слова, чтобы прочно убедиться: среди этих людей, на всю жизнь ставших жрецами Земного Солнца, не было существ с черными душами и черными мыслями. Надежнее всех защитных устройств и приспособлений на страже института стояли его люди. И Лобов, заметно повеселевший за время экскурсии, с радостью подумал: «В каждом из них живет частица Стогова, жар его большого сердца разжег огонь и в их сердцах. Профессор, как искусный полководец, взрастил армию соратников. Эта армия не дрогнет ни перед какими бурями, даже и в отсутствие своего полководца она свершит намеченное им». Но как же нужен был Стогов всем этим верным и смелым своим помощникам, с каким восхищением произносили они его имя. «Эти люди никогда не простят нам, если мы не вернем им их вожака, их Михаила Павловича». С этой мыслью и вернулся Алексей вместе с Лариным в кабинет Грибанова. Андрей Савельевич, видимо, думал о том же. Едва войдя в комнату, он, обращаясь к Грибанову, сказал:

— Да, Стогов! Везде, во всем Стогов!.. — И сразу, переходя на деловой тон, продолжал:

— Мы еще раз проверили систему охраны вашего института, познакомились с его людьми. Теперь я абсолютно уверен: враг здесь не пройдет. Но прошу вас, профессор, расскажите нам подробнее, чем занимался Михаил Павлович в последнее время. Кстати, мне известно, — Ларин усмехнулся, — что вы показали нам еще далеко не все ваше хозяйство…