Эти тщеславные мысли не отвлекали его однако от весьма практических забот.

Произнося мысленные монологи о своем «высоком назначении», мнимый Ботсос в то же время не переставал размышлять и на самые прозаические темы. Хорошо натренированное самообладание позволило ему ввести в заблуждение паникера Франгистоса. Но хотя он и не подал вида, сообщение капитана сильно встревожило его. О, он лучше, чем этот недобитый гестаповец, знал русскую контрразведку. И ему очень не хотелось привлекать к себе внимание. Но этот слишком памятливый чернокожий спутал все его планы. И теперь придется использовать аварийный вариант. Потому, что уцелей хоть кто либо из команды «Ахилла», и тогда… При мысли о том, что будет тогда, руки становились непослушными, на лбу выступала испарина… Но он решил не поддаваться слабости и заставил себя думать о своих помощниках: «Ворон», «Кондор», «Чиновник»… Так назвал их Шеф. Он не был знаком с этими ребятами раньше, не знал, можно ли на них положиться. Словом, все было смутно, и от этого на душе становилось непривычно тревожно.

Выпив стакан виски и несколько успокоившись, мнимый Ботсос тщательно уничтожил ставшие теперь ненужными бумаги, переложил из своего чемоданчика в специально сделанные внутренние карманы в спасательном поясе флаконы с химикалиями для зашифровки и прочтения тайнописи, невинные с виду автоматические ручки, каждая из которых по своим огневым возможностям соответствовала крупнокалиберному пистолету, радиопередатчики и приемники, способные уместиться в миниатюрном портсигаре, зажигалки-фотоаппараты. С величайшим благоговением вложил он в особые чехольчики пояса несколько цилиндриков, сделанных из легкого светлого металла. Соединенные воедино, эти цилиндрики превращались в грозное оружие. Оно должно было стать главной силой, главным козырем во всей его экспедиции.

Начинив свой спасательный пояс смертоносными новинками промышленной державы Гюпона, старший помощник капитана вновь обрел спокойствие и продекламировал про себя хвастливую речь о том, что никогда еще ни один разведчик не имел снаряжения такого легкого, малогабаритного и безотказного, каким снабдил его всесильный Гюпон.

Наконец, сборы были завершены. Ботсос надел теплое, сделанное из непромокаемой ткани белье, потуже закрепил спасательный пояс, натянул непромокаемый свитер и брюки, взглянул на часы: в его распоряжении оставались почти целые сутки. «Нужно получше выспаться», — решил он. Не снимая спасательного пояса, опустился на кровать, закрыл глаза и приказал себе уснуть.

Ботсос проснулся от сильного стука в дверь. Ночь уже прошла, через неплотно прикрытые шторами иллюминаторы в каюту пробивались яркие солнечные лучи. Открыв глаза, старший помощник капитана недовольно выругался: он не любил, когда ему в чем бы то ни было мешали. Стук повторился. Опустив ноги в стоявшие у кровати мягкие туфли, Ботсос повернул ключ в дверях:

— Войдите.

На пороге с подносом, уставленным судками и стаканчиками, стоял осунувшийся, еще сильнее потемневший за время этого рейса Боб Гаррис…

«Ага, это тот черномазый, который припомнил мои какие-то давние делишки», — усмехнулся про себя Ботсос. Но против воли страх острой иголочкой вновь кольнул его в сердце. Чтобы избавиться от страха, старший помощник с легкой усмешкой спросил:

— Вы, Боб, давно сделались стюардом?

— Боцман освободил меня от вахты, господин старший помощник, и велел разнести обед.

— Уже обед! А я заспался, Боб! — он усмехнулся. — Проклятая лихорадка трясла меня всю ночь, забылся только под утро. Ну, показывай, что ты там принес.

Но Боб не спешил опускать свою ношу на привинченный к полу каюты стол. Словно завороженный, глядел он на старшего помощника. Он снова услышал этот голос и смех, и прежний ужас вселился в него. Ради того, чтобы услышать это и укрепиться в своем подозрении или освободиться от него, и напросился Боб разносить обед, но вот теперь, оказавшись с глазу на глаз с этим пугающим человеком, он оробел, смешался, и эта робость сгубила его.

Ботсос, разгадав состояние матроса, спросил — теперь уже не скрывая издевки:

— Ты что уставился на меня, Боб, в первый раз видишь, что ли?

Боб молчал, а старший помощник закурил сигарету и теперь дымил, забавляясь положением. Как бы между делом, он крутил в пальцах одну из своих авторучек.

— Ну, так что же ты молчишь, Боб, — повторил Ботсос.

Боб по-прежнему понуро молчал, а старший помощник, решив окончательно позабавиться, продолжал спрашивать:

— Может быть, я внезапно напомнил тебе кого-нибудь?

— Напомнил! — задохнулся Боб. Поднос с посудой задрожал в его руках. Посуда со звоном посыпалась на пол.

Ботсос привстал и, касаясь груди Боба своей смертоносной ручкой, почти завизжал:

— Что! Да как ты смеешь называть меня на ты?! Негодяй! Чернорожая обезьяна! Мерзавец!

Последние слова переполнили чашу терпения Боба. Горячая кровь предков — все, много лет попираемое, но не убитое человеческое достоинство, — все закипело в нем и, не помня себя, не понимая глубины нависшей над ним опасности, Боб закричал:

— Нет, это ты — мерзавец! Я узнал тебя! Ты долго прятался! Ты убил мою мать! Ты сжег целый город. Я ненавижу, я задушу тебя!

Старший помощник слушал внешне спокойно, но все больше хмурясь, мысли его вихрились: «Что с ним делать? Стукнуть в подбородок или просто бесшумно пальнуть?!»

Когда Боб Гаррис с криком: «Задушу! Убийца!» бросился к нему, старший помощник капитана, не раздумывая больше, хладнокровно нажал невидимую для постороннего глаза кнопочку на авторучке. Раздался легкий щелчок, и Боб, не добежав до своего врага, с тихим стоном рухнул на пол.

Старший помощник капитана, даже не взглянув, переступил через распростертое тело Боба, достал из ящика стола пистолет и два раза выстрелил в потолок.

На шум выстрелов в каюту вбежали капитан Франгистос, боцман, несколько матросов, в их числе и друг Боба — Ангелос.

Он первый бросился к лежащему на полу бездыханному товарищу.

Не обращая внимания на матросов, Кицос Ботсое шагнул к капитану, вытянулся:

— Господин капитан, матрос Боб Гаррис вошел ко мне, чтобы подать обед. Вел себя странно, бормотал о каком-то голосе. Потом, видимо, в припадке душевной болезни, бросился на меня с криком: «Задушу!» К счастью, в моем кармане был пистолет. Я выстрелил в потолок, но Гаррис не остановился. Тогда, чтобы защитить себя от безумца, я выстрелил в него.

Капитан Франгистос быстро оглядел молчавших матросов, картинно протянул руку старшему помощнику и четко, как слова приказа, произнес:

— Вы поступили мужественно, господин старший помощник. Убив безумца, вы спасли не только свою жизнь, но и жизнь всего экипажа «Ахилла». Трудно сказать, какие беды мог натворить Боб в припадке безумия. А то, что Гаррис был безумен, могут подтвердить кроме меня и боцман, и матрос Ангелос Ротос.

— Эдак каждого можно объявить безумным и застрелить, — закричал один из матросов.

Не слушая возмущенного ропота, Ботсос приподнял рукав свитера, взглянул на часы и, многозначительно глядя на капитана, спокойно сказал:

— Я за двадцать минут обязуюсь дать вам беспорные доказательства безумия Гарриса.

Правильно поняв смысл слов «двадцать минут», капитан Франгистос испуганно побледнел, но все же подхватил:

— И верно, ребята! Дадим господину Ботсосу время, которое он просит. Я убежден, что он приведет веские доказательства.

Старший помощник капитана вновь взглянул на часы и властно сказал:

— Поднимемся на верхнюю палубу. Неприятно беседовать по соседству с мертвецом. Там я при всех задам несколько вопросов боцману. — И раздвинув плечом молча расступившихся матросов, он первым шагнул к трапу, ведущему на палубу.

С палубы, слева по ходу, уже маячили вдали бело-синие гребни Кавказа. Взглянув на еле видимый берег, на пенный след бегущих где-то у самой суши прогулочных глиссеров, Ботсос обвел пристальным взглядом матросов, в третий раз взглянул на часы и чуть громче обычного спросил: