— Глянь-ка — ну и дела! — крикнул мастер своему подручному, указывая на три стеклянных окошечка.

— Да-а. Первый раз такое вижу, — согласился подручный. — Три глаза. Видать, старая бандура.

— Точно. Всех этих игр теперь и не упомнишь, заметил мастер, краном опуская игральный автомат на ленту конвейера, ведущего в плавильню.

— Ха, три глаза. Бывает же. Три карих глаза. — Он рванул рубильник — и лента повезла Босса в ванну расплавленного металла — в ревущий ад печи.

Три карих глаза.

Три карих глаза, что выглядели такими усталыми. Такими загнанными. Такими обманутыми. Всех этих игр теперь и не упомнишь.

На третий год свой смерти я встретил Пиретгу. Встретил совсем случайно. Просто она занимала палату на втором этаже, а мне были разрешены прогулки по первому этажу и садам для принятия солнечных ванн. Первое время казалось странным, что мы вообще встретились. Ведь она оказалась в Доме после того, как в 1958 году ослепла- Я же был одним из тех стариков с молодыми лицами, что пережили Вьетнам.

Честно говоря, этот Дом, не смотря на высокую ограду из гладкого камня и навязчивую опеку миссис Гонди, все же не был мне так противен. Я твердо знал, что когда-нибудь объявшая меня мгла рассеется — и у меня снова появится потребность с кем-то поговорить. А тогда я смогу наконец этот Дом покинуть.

Только все это в будущем.

Не то чтобы я с надеждой предвкушал этот день, но и не искал для себя прибежища в размеренной жизни Дома. Я как бы висел в забытьи — меж интересом к этой жизни и намерением ее оставить.

Я был болен. Вернее, мне сказали, что я болен. Только что бы мне там ни говорили, я был мертв. И не видел никакого смысла хоть чем-то интересоваться.

Совсем иное дело — Пиретта.

Нежное личико, словно выточенное из нефрита. Голубые глаза — будто тихая гладь мелкого озера. Ее тонкие руки всегда находили себе какое-нибудь пустяковое занятие.

Повстречались мы, как я уже сказал, совершенно случайно. В то самое время, которое она потом назвала "временем ока", Пиретта стала какой-то беспокойной — и ей удалось удрать от своей мисс Хейзлет.

А я, свесив голову на грудь и заложив руки за спину, как раз прогуливался в нижнем коридоре, когда Пиретта стала спускаться по массивной спиральной лестнице.

У этой лестницы я частенько останавливался и наблюдал за пустолицыми женщинами, что оттирали ступеньку за ступенькой. И всякий раз возникало странное чувство, будто они спускаются в ад. Начинали они сверху и отмывали все до самого низа. У всех одинаковые седоватые волосы вроде пакли или слежавшегося сена. Работали они с методичной обреченностью. Это явно было их последнее занятие перед могилой, и они яростно цеплялись за него, вовсю орудуя тряпками, мылом и водой. А я стоял и смотрел, как они шаг за шагом спускаются в ад.

Но на сей раз там не было коленопреклоненных рабынь.

Я слышал, как Пиретта движется вплотную к стене нежные кончики ее пальцев касались деревянной обшивки, — и сразу понял, что она слепа.

Причем не просто страдает недостатком зрения. Нет, совсем слепа.

Во всей ее внешности было нечто неуловимое — и оно мгновенно проникло в мое мертвое сердце. Я смотрел, как она спускается с величавой медлительностью — будто под неслышную музыку, — и все мое существо неудержимо повлекло к ней.

— Простите, быть может, вам помочь? — услышал я свое вежливое предложение. Пиретта резко остановилась и подняла голову с чуткостью полевой мыши.

— Нет, благодарю, — столь же вежливо отозвалась она. — Большое спасибо, но я и сама вполне могу о себе позаботиться. А вот до той особы… — она кивнула в сторону верхней площадки —..это, похоже, никак не дойдет.

Одолев оставшиеся ступеньки, Пиретта ступила на бордовый безворсый ковер. Потом остановилась и резко выдохнула — будто только что завершила кругосветное путешествие.

— Меня зовут… — начал было я, но она, слегка фыркнув, тут же перебила:

— Зовут, как и звали. — Девушка мило захихикала. — Ну что в самом деле могут значить какие-то имена? — В ее голосе звучала такая убежденность, что я просто не мог не согласиться.

Потому и сказал:

— Да, похоже, что так.

Пиретта негромко засмеялась и пригладила свои спутавшиеся со сна рыжеватые волосы

— Не похоже, — заключила она, — а так и есть.

Все ее слова казались мне очень странными. По многим причинам. Во-первых — какая-то путаная непоследовательность. Хотя тогда это в глаза не бросалось- А во-вторых, она была первой, с кем я заговорил с тех пор, как два года и три месяца тому назад меня поместили в этот Дом.

И все же я почувствовал привязанность к этой девушке и попытался развить наше поверхностное знакомство.

— А все-таки, — отважился я возразить. — Надо же как-то отличать одного человека от других. — Я еще осмелел и выпалил нечто совсем отчаянное: — Особенно если человек этот кому-то нравится…

Бесконечно долгое мгновение Пиретта обдумывала сказанное, одной рукой по-прежнему опираясь о стену, а другую поднеся к своему бледному горлу.

— Если вы так настаиваете, — подумав, ответила она, — можете звать меня Пиретта.

— Это ваше настоящее имя?

— Нет, — честно ответила она, и я понял, что мы подружимся.

— Тогда вы зовите меня Сидней Картон. — Я выпустил на волю давнее заветное желание.

— Недурное имя, если такие вообще бывают, — признала девушка, и я кивнул. Потом, поняв, что кивка ей не услышать, пробормотал что-то лаконично-одобрительное.

— Хотите, я покажу вам сад? — прозвучало затем мое рыцарское предложение.

— Было бы мило с вашей стороны, — иронически отозвалась Пиретта, — как видите, я совершенно слепа. Превращая свою неловкость в игру, я подхватил:

— Правда? А я даже и не заметил.

Тогда Пиретта взяла меня под руку, и мы вместе прошли к стеклянным дверям, что вели в сад. Но тут по лестнице послышались торопливые шаги — и девушка судорожно ухватилась за мою руку.

— Это мисс Хейзлет! — выпалила Пиретта. — Скорее! Пожалуйста, скорее!

Я сразу понял, в чем дело. По лестнице спускалась ее сиделка. И тут же до меня дошло, что Пиретте не разрешают выходить, что теперь ее разыскивают. Но я никак не мог допустить, чтобы ее вернули в палату прямо сейчас. Сейчас, когда я только-только ее нашел.

— Положитесь на меня, — прошептал я девушке, уводя ее в боковой коридор.

Отыскав кладовку уборочного инвентаря, я провел Пиретту в темное, прохладное убежище. Потом аккуратно притворил дверь и на всякий случай подпер спиной стоял совсем рядом с девушкой, прислушиваясь к ее частому, неглубокому дыханию. Все это напомнило мне Вьетнам — те несколько часов перед рассветом, когда мы с трепетным страхом ожидали, что принесет нам утро. Сам не сознавая, что делаю, я обнял Пиретту — и тут же почувствовал, как ее руки тоже обвили мое тело. Так мы и стояли обнявшись. Впервые за два с половиной года во мне стали пробуждаться какие-то чувства. Ох, и глупо же было мне тогда мечтать о любви! Я стоял рядом с Пиреттой, дрейфуя в океане противоречивых чувств, — и ждал, пока ее мисс Хейзлет смоется наконец из коридора.

Время пролетело слишком быстро — и вскоре мы услышали те же размеренные шаги, что удалялись вверх по лестнице. В шагах так и слышались беспокойство, раздражение и досада.

— Все, ушла. Теперь мы сможем посмотреть сад, — сказал я и тут же ощутил острое желание откусить себе язык. Ведь Пиретта ничего не могла «посмотреть»! Впрочем, исправлять оплошность я не стал, подумав: "Пусть ей кажется, что я не обращаю внимания на ее недостаток. Так даже лучше".

Осторожно приоткрыв дверь, я выглянул наружу. Никого — если не считать старика Бауэра, что шаркал по коридору в сторону от нас. Я выпустил Пиретту из объятий — и она как ни в чем не бывало снова взяла меня под руку.

— Как мило с твоей стороны, — поблагодарила девушка и слегка сжала мой локоть.

Мы вернулись к стеклянным дверям и вышли в сад.