Здешние диковины бесценны, некоторые экспонаты мне неизвестны. Перьевая ручка, фетровая шляпа, картина в зловещих тонах, изменяющихся в зависимости от угла зрения. Платье, которое надевала Стела Века, леворукая перчатка Синистры, старые карманные часы Барона Эфира… может, украсть? Амулеты, щиты, лучевые ружья. Зловещие изваяния. Крошечная крепость под стеклянным колпаком. Музыкальная шкатулка. В отдельном шкафу — книги и чертежи. Я мог бы набрать целую охапку, но это привлечет внимание.
Лет десять назад «Чемпионы» бились с женщиной по имени Кукла. Она делала миниатюрные зловредные игрушки — ковбоя, тигра, карету. Игрушки действовали, каждая по-своему. Способность необычная, на любителя, но Кукла обладала некоей концентрированной изобретательностью. Почему только игрушки? Должно быть, они для нее что-то значили…
Игрушки хранятся в дальнем углу. Создательница пыльного миниатюрного луна-парка за стеклом ошибочно именуется «Кукольницей». Sic transit gloria mundi.[10] Крошечные карусели, маленькое чертово колесо, миниатюрные слоны и органчик-каллиопа — у каждой игрушки дурное предназначение. Гений миниатюризации; таких мастеров, как она, уже не осталось. Здесь полный набор, но я вскрываю замок и беру лишь одну вещь, нужную для плана.
Гравитацию представляют по-разному: то волной, то частицей, то силой. Для Куклы она заключается в ясном взгляде крошечного ухмыляющегося толстяка, в тончайшем луче, способном делать людей предметы тяжелее или легче. Никто не знает, как она этого добилась.
В моих руках Кукла получит признание. Она не была знакома с Лазератором, но их творения превосходно дополняют друг друга.
Жезл силы позванивает все громче; похоже, я слишком задержался. Едва успеваю переодеться в форму уборщика, как в коридоре появляется чья-то тень. В вестибюле стоят (точнее, парят) трое — Дева, Черный Волк и Лили. Может получиться очень неудобно.
Дело давнее… В последний раз — той ночью в баре… Кровь приливает к груди, я не могу пошевельнуться. Она здесь, в двух шагах. Черт! Протяни руку — коснешься спины, прямо под лопаткой.
Что делать? Непрофессионально! Надо нападать, пока сохраняется эффект неожиданности. Через секунду меня заметят! Выйдет ли она на бой со мной? На глазах у друзей?
Нет, не обращать внимания, иначе ничего не получится! По плану рановато, но это не имеет значения. Жезл силы заряжен… С «Супер-Эскадроном» я провел ничью, сражусь и с этими! В полной боевой готовности выхожу на свет.
Меня не замечают. В вестибюле работает телевизор — новости. Сполоха нашли.
В то утро мне показалось, что я в тюрьме, просыпаюсь под наблюдением камер, жду, когда меня развяжут охранники. Но в комнате никого нет. Тикает будильник. Меня окружает безликий уют мотеля «Звездный свет». Прошло четыре дня.
Я медленно и тщательно одеваюсь, соответственно случаю. Не могу привыкнуть к цивильной одежде — полы и складки, застежки и карманы однобортного пиджака кажутся нелепыми, излишними после экономичной простоты моего императорского облачения. Гладко зачесываю волосы назад, подстригаю бороду — этакий бледный, немного усталый Люцифер. Я постепенно старею, несмотря на все мое могущество. Отхожу, осматриваю результат своих трудов — в зеркале отражается жалкий научный сотрудник, с которым я распрощался двадцать пять лет назад. Я выгляжу, как обычный человек. Лузер.
Лицо обнажено, беззащитно — даже темных очков не надел. Серьезный риск. Одиннадцать лет назад я последний раз появился на публике без маски. Одиннадцать лет обыватели не дрожат при моем появлении, не вызывают полицию. Сажусь в подземку, пересекаю реку. Раньше я над ней пролетал. Доктор Невозможный прибыл в Манхэттен…
Медленно иду по Амстердам-авеню, к 112-ой улице. Никто даже бровью не ведет, когда я сворачиваю за угол, туда, где приземлился первый Антитрон. Попрошайка нахально вперился мне в лицо, уставился на карманы брюк. Стискиваю кулаки. Меня никто не узнает!
Добрался, наконец. Мемориальная служба подходит к концу, люди толпятся на ступеньках собора. Кто-то рыдает, сжимая подписанные фотографии. Многие просто пришли посмотреть на знаменитостей — Деву, Черного Волка, Эльфину, самых телегеничных героев. Интересно, где Эрика? Она надолго исчезла, изредка продолжая публиковать статьи о Сполохе. Местонахождение свое держит в секрете. Похоже, это моя вина.
Я давно к этому стремился… Пробираясь между рядами гостей, скорбящих под тусклыми, глухими сводами собора Иоанна Богослова, не могу понять, зачем я здесь, чего хочу. Вижу места впереди, отгороженные бархатным шнурком. Меня туда не пустят, но интересно посмотреть, кто пришел.
Пытаюсь не искать ее взглядом. Она, должно быть, там, на возвышении, среди накидок и масок, в мешанине силуэтов легендарных персонажей, для которых отгородили VIP-зону. Не заметить ее просто — в полумраке она кажется скоплением огоньков, отражением пламени свечей. Главное — углядеть якобы пустующее сиденье.
Вот и она — между Дикарем и девушкой с морским коньком на груди. Неподвижна, слушает, чуть склонив голову. Я не в силах отвести глаз. Кого она хочет обмануть? Я видел, как она, смеясь, голыми руками сорвала дверь с инкассаторского броневика, за шкирку выволокла охранника. Я был рядом, когда ее ключицу оцарапали снаряды из обедненного урана. Мы покидали Манхэттен на крыше вагона метро, в поезде маршрута «Д», а Метамэн рыскал по Бродвею, пытаясь напасть на наш след… Когда нас обнаружили, мы вместе сиганули с Манхэттенского моста, выбрались на берег в Вильямсбурге, под одобрительные крики пьяных гуляк. В полумраке собора она кажется тенью среди красно-синих благодетелей человечества.
Я не убивал его. На похороны потенциального (пусть и неудавшегося) убийцу покойного вряд ли пригласят, а меня весьма волнуют приличия. Рано или поздно кто-то из «Чемпионов» непременно узнает Доктора Невозможного… Наверное, нападать на меня, когда я отдаю дань уважения покойному — тоже дурной тон, но в данном случае приличия — не самая надежная защита против сокрушительной артиллерии VIP-гостей.
Я никогда не понимал Сполоха, он мне не особенно нравился… Я так и не выяснил, как он действует, хотя и собирал любые обрывки информации — газетные статьи, украденные компьютерные файлы, показания свидетелей. К пущей моей досаде, он умел летать, причем без видимых усилий — нет чтобы для приличия крыльями махать или изнутри светиться. Казалось, это делается из чистого выпендрежа, напоказ; что в то время, как все мы подвластны гравитации, он плевать на нее хотел. Я его не убивал! Интересно, кто убийца? — ведь все думают, что я.
В новостях несколько дней подряд одно и то же — колонна пара, с квартал высотой, взметнувшаяся в небо над Индийским океаном. Вертолеты и всевозможные флаеры супергероев помельче зависли туманными силуэтами; все пытаются разглядеть, что там обрушилось в воду с таким жаром и мощью. Свалилось непонятно откуда. Это какая-то нелепица, жаловались ученые, не может быть, чтобы объект такого размера не распался в атмосфере! Наконец его подняли на поверхность — на вид вполне невредимого, как всегда безукоризненного. Падение вызвало погодные аномалии на тысячи миль вокруг.
Выступление мэра Нью-Йорка… У Сполоха всегда было много друзей. Он был быстрей, сильнее и отважней всех. Он неизменно отзывался на просьбы о помощи, никогда не снимался в «звездной» рекламе и никогда не проигрывал… Прибыл Барон Эфира, инвалидную коляску осторожно вкатили по пандусу два голема из полированной оружейной стали — создания Механика.
Стою в толпе, сжимая свою ношу, пропуская мимо ушей литанию Госдепартамента о добрых делах и службе на благо общества. Слева женщина средних лет начинает судорожно всхлипывать. У меня есть время вспомнить знакомые имена и лица. Некоторых знаю еще по школе Петерсона — тот еще питомник для всяких одаренных типов.
