Дженни свернула направо, в сторону кладбища автомашин. Горы железяк при ближайшем рассмотрении оказались нагроможденными друг на друга остовами искореженных грузовиков и легковушек.

– Вот здесь мы с отцом и живем, – объявила она. – До того как проложили новую трассу, аварий здесь было немерено. Папа собирал утильное железо, запчасти. Теперь он прикован к постели, на него рухнули шасси тягача и раздробили кости ног на мелкие кусочки. Но в любом случае металлолом здесь, на отшибе, теперь больше никому не нужен.

Подступы к авторазборке[8] защищали несколько рядов колючей проволоки, придававших этому месту сходство с военным лагерем. Все кузова проржавели от дождя.

Дженни показала на допотопный рефрижераторный фургон, установленный на бетонном основании, и Пегги поняла, что в этом прицепном вагончике она и живет. К нему был подключен блок электропитания, а также водопровод в виде бочки с дождевой водой, приделанной к самой верхушке столба.

– Заходите, – сказала Дженни. – Вам надо переодеться, иначе подцепите насморк и вами займется доктор Скелет. Не хватало еще, чтобы он притащился сюда из-за вас!

Она протопала по деревянной лесенке и распахнула задние дверцы вагончика. Пегги, Себастьян и синий пес проследовали за ней, стуча зубами от озноба. Внутри прицепа платяные и кухонные шкафы были приставлены к металлическим стенкам, это напоминало стандартную городскую квартирку. В полумраке алел электрообогреватель. В глубине помещения лежал на шезлонге седоволосый мужчина. Нижняя часть его тела была закутана пледом.

– Это Мэттью, мой отец, – сказала Дженни. – Не обращайте на него внимания, он немножко того. Садитесь ближе к радиатору, я дам вам сухую одежду.

Она подошла к Себастьяну и оттерла его жесткой щеткой, словно он был лошадью. Мальчик так обалдел от такой святой простоты и незамутненного простодушия, что беспрекословно подчинился. Дженни бросила ему ковбойку и протертые до белизны джинсы. Одежда была великовата, зато сухая. Пока он переодевался, Дженнифер занялась Пегги и энергично ее растерла. Затем она зажгла газовую плитку и приготовила кофе. В глубине дома-холодильника вдруг конвульсивно задергался ее отец, обнаружив присутствие посторонних.

– Нет, – вопил он. – Не хочу! Не уводите меня! Я не хочу чуда… Нет! Хочу остаться таким, какой я есть. Мне и так хорошо! Да говорю же вам, не хочу я лечиться.

Голос его, звонко отражаясь от стенок, звучал все громче. Глаза Пегги Сью привыкли к полутьме, и она увидела сильно исхудавшего, широкоплечего мужчину с мускулистыми руками и мощными кулачищами.

– Не заставляйте меня лечиться! – повторял он. – Дженни! Грязная маленькая негодяйка! Ты зачем привела сюда этих чертенят? Если они меня пальцем тронут, я им всем бошки поотрываю… Это ведь санитары доктора Скелета, разве не так? Пусть только попробуют меня с собой увезти, я их как тараканов передавлю!

Этот словесный взрыв ничуть не смутил молоденькую крестьянку. Она разлила обжигающий кофе по металлическим кружкам и добавила всем по капельке яблочной водки из керамического кувшина. Пегги с Себастьяном уселись на плетенный из ивовых ветвей стул. Свисавшая с потолка голая лампочка тускло освещала прицеп. В приоткрытую заднюю дверь была видна равнина и обе деревушки: настоящая и фальшивая.

– Для чего весь этот маскарад? – спросила Пегги. – Лилипутский хуторок, переодетые в людей животные?

– Из-за паломников, – ответила Дженни, садясь на пол.

Она была девушкой приятной наружности, но как бы в нагрузку к симпатичному лицу у нее было тяжелое крестьянское тело с квадратными плечами и широкими бедрами. Можно было не сомневаться, что она долгое время помогала отцу, пока он горбатился на кладбище машин. Ей приходилось перетаскивать с места на место тонны железяк, что не могло не сказаться на фигуре: эта девушка имела мускулатуру мальчика-культуриста. А коротковатые пальцы на руках с грубыми, в заусенцах, ногтями вполне могли принадлежать мужчине.

– Так почему две деревни? – упорствовала Пегги. – Одна в натуральную величину, а другая – ее уменьшенная копия?

– Городок животных – это завлекаловка…. Приманка, – прошептала Дженни. – Обманка, чтобы одурачить доктора Скелета.

– Ничего не понимаю, – начал злиться Себастьян, до этого момента сидевший тише мыши.

– Некоторое время тому назад, – начала Дженни, – здесь случались великие чудеса. Отовсюду люди валом валили. Сюда привозили калек, слепых, увечных, и они уезжали здоровыми. Полностью здоровыми.

– Полностью? – переспросил Себастьян, и в глазах его блеснул луч надежды. – Даже калеки?

– Да… даже калеки, – подтвердила Дженнифер. – Просто на них требовалось чуть больше времени, вот и все, но безногие уходили на своих двоих, чем хочешь могу поклясться. Здесь была настоящая фабрика чудес!

Пегги Сью на секунду почувствовала дурноту и качнулась из стороны в сторону. Ей бы не хотелось, чтобы суеверная крестьянка засоряла голову Себастьяна всякой белибердой.

«Он же поверит в эту дурь, – подумала она, – потому что надеется на чудо. А потом, если ничего не получится, будет так страшно разочарован, что мне никогда не удастся его утешить».

– Думаешь, я идиотка и вру как сивый мерин? – захихикала Дженни, угадав ход мыслей недоверчивой Пегги Сью. – Все правда, я ничего не придумываю. Я тогда пешком под стол ходила, но помню все.

И, уставясь на ланды, которые словно подминал под себя туман, она стала набрасывать картинки из прошлого – как в деревню стекались молчаливые толпы больных. Носилки, прикрученные веревками к крышам машин, калеки вперемешку с овощами в кузовах грузовиков зеленщиков… Они прибывали издалека, и женщины с грустными лицами поддерживали мужчин, у которых отрезало ногу жнейкой-косилкой. Создавались целые бригады калек с производственными травмами – одноруких, одноногих, хромых. Они приходили за исцелением. За чудом! Им грозили страшными муками, если они, на свою беду, расскажут кому-нибудь об этом необъяснимом феномене. Воспользоваться этим чудом должны были только избранные, только свои – истинные сыны земли, а не чужаки-прощелыги, богатеи, считающие, что им все позволено. Чудо было реваншем бедняков за несчастную судьбину, за неудачи, за невезуху… Оно было тем, что происходит здесь для того, чтобы исправить все несправедливости жизни.

Чудо действовало там, где наука ученых оказывалась бессильна. Оно делало возможным невероятное, восстанавливало больные органы, выращивало новые кости на месте старых, возвращало гибкость сломанному позвоночнику…

Дженни продолжала говорить, не обращая внимания на реакцию подростков. Время от времени она прерывала рассказ, чтобы глотнуть горячего кофе. Ее взгляд, казалось, блуждал где-то там, на затуманенной равнине.

– Их убеждали не болтать, но они не умели держать язык за зубами, и с каждым месяцем число паломников возрастало. Деревенские улочки заполонили носилки, и чтобы сходить в бакалейную лавку, надо было перешагивать через кучу больных… Я хорошо это запомнила. Папа говорил, что все это кончится худо, что творятся слишком невероятные вещи и что к этому приложили руку не одни только боги.

– Да что же творилось-то? – не смогла удержаться от вопроса Пегги Сью.

– Увечных раздевали, – как во сне, бормотала девушка, – надевали повязку на глаза, а затем опускали на землю у подножия Великой стены, она стоит там, вокруг бывшего монастыря в черном замке… Их клали в грязь и быстренько уходили, не оглядываясь.

Да, калек, инвалидов уносили одного за другим по равнине. Деревенские старики советовали завязать им глаза, чтобы они не видели, что происходит в миг совершения чуда: смертным не стоит знать подробности того, как действуют высшие силы, если эти люди не хотят оказаться в психушке.

– А дальше-то что было? – изнемогая от любопытства, спросила Пегги.