– По-моему, мне нужен собственный шофер, – сказала Катринка однажды утром за завтраком, когда просматривала свой график на день. Сначала ей нужно было попасть на строительную площадку «Кабо», до которой она могла дойти пешком, но после этого нанести визиты в разных частях города. Был на редкость мрачный январский день, накрапывал дождь, такси невозможно было поймать, а Дэйв ничем ей не мог помочь, так как он должен был отвезти Адама в Бриджпорт.

– Конечно, – ответил Адам, поделив свое внимание между Катринкой и номером «Нью-Йорк таймс», который он читал. – Позвони Дэбби. Она все устроит. Ты хочешь машину, как у меня? – У него всегда был новейшей марки четырехместный «мерседес»-седан для деловых поездок и «феррари» или «порш» для всех других случаев.

– Да, только серую, пожалуй. И скоро мне нужно будет нанять секретаря. Мне может понадобиться помощь.

– Не знаю, почему ты ждала… – Он внезапно замолчал, быстро просмотрев еще раз статью, а затем протянул газету Катринке. Его лицо нахмурилось. – Посмотри нот это, – сказал он.

Она взяла у него газету и взглянула на ту статью, которую он ей указал. Она была короткой и ужасной.

– О, нет, – выдохнула она, и ее глаза наполнились слезами. Жена Марка ван Холлена, двое его сыновей и экономка погибли во время пожара в своем доме в Гринвиче. Когда случился пожар, мистер ван Холлен был в деловой поездке, сообщалось в статье. Причина оставалась неизвестной, но предполагалось, что все произошло из-за неисправной проводки в недавно отремонтированном доме. В статье подробно рассказывалось о жизни Марка, о том, как после нищего детства в Питсбурге он получил работу на неполный рабочий день в одной из местных типографий, как он пробился в Технологический институт Карнеги, окончил его и быстро создал издательскую империю с типографиями, переплетными мастерскими, журналами, книгами и газетами, включая такие влиятельные издания, как «Вашингтон диспетч» и малоформатные газеты «Нью-Йорк кроникл» и «Лондон глоуб».

Катринка взяла «Кроникл» и просмотрела ее в поисках дополнительной информации, но в ней сведений было еще меньше. У Марка ван Холлена была репутация человека, избегающего быть на виду, и издателям его собственных газет это было хорошо известно. Поэтому они избегали чересчур подробно сообщать о любом касающемся его событии. Здесь только добавлялось, что с тех пор, как ван Холлен купил «Кроникл», она превратилась из незаметной бульварной газетки в уважаемое и широко популярное издание.

Катринка протянула «Кроникл» Адаму, который, прочитав материал, произнес только:

– Уважаемое издание? Это все еще скандальный листок, примитивный и убогий. – Адама всегда раздражала слава Марка ван Холлена, словно превращение Марка из грязи в князи как-то обесценивало восхождение самого Адама от богатства к супербогатству.

– Я впервые встретилась с ним в Кицбюэле, – сказала Катринка, – в тот же самый день, когда встретилась и с тобой. Он был такой красивый. Как викинг.

– Ты решила, что он красивее, чем я? – Трудно было понять, что скрывалось за этим вопросом – любопытство или раздражение.

– Да, но не так привлекателен. В тебе было что-то такое…

– Сексапильность?

– Да, – засмеялась Катринка. Но тут же снова сделалась серьезной. – Он с женой был тем вечером в ресторане «Замка». Помнишь? Ты еще остановился поговорить с ними. И я тогда подумала, какая хорошенькая у него жена и как они, видимо, сильно любят друг друга. – Она разрыдалась.

– Катринка, – сказал Адам, скорее удивляясь, чем сочувствуя, – ты ведь едва их знала.

– Вот так потерять всю семью… Нет, это невозможно себе представить. Это самое ужасное, что может быть на свете. Какой он несчастный.

Образы Марка и Лизы ван Холлен не выходили у Катринки из головы, во многом лишив ее удовольствия видеть, как ее замысел реконструкции отеля «Кабо» понемногу становится реальностью.

Приехав в «Ла Гренвиль» к ленчу, Катринка обнаружила, что все уже ждут ее и состояние у них такое же подавленное, как и у нее. И настроение других посетителей ресторана ей показалось мрачным. Руперт Мердок, который беседовал с двумя мужчинами в итальянских костюмах, был хмурым и неулыбающимся; Синди Адамс казался рассеянным и почти не обращал внимания на старлетку, с которой пришел сюда; баронесса ди Портанова и Джоан Шнитцер, приехавшие из Хьюстона, вяло потребляли содержимое своих тарелок; Барбара Уолтерс и Ширли Лорд из журнала «Вог» никак не могли завязать разговор; даже жизнерадостность Рика Колинза несколько потускнела. Конечно, все это могло быть связано с погодой и уж, безусловно, не с делами, по Катринка в этом сомневалась. У Марка ван Холена, конечно, были враги, но тех, кто его любил и восхищался им, было гораздо больше. Он был уверен в себе, но не надменен, его считали хотя и жестким, но честным дельцом, его нежелание быть постоянно на виду не давало много пищи для пересудов тем, кто предрасположен к зависти. Все очень жалели его и в то же время жалели и самих себя, поскольку эта утренняя новость напомнила о том, что ни успех, ни богатство не могут защитить от несчастья.

– Как это ужасно, – сказала Александра. Она родила в декабре первенца, но не сына, как ожидала Нина Грэхем, а прелестную девочку, с мягкими рыжими волосиками на голове. Но Катринка все равно завидовала Александре и старалась скрыть свою тоску по ребенку. – Я проплакала все утро, – добавила Александра, которая все еще была в каком-то взвинченном состоянии.

– Кошмар, – согласилась Катринка, приветствуя ее поцелуем.

Когда им принесли салаты, они лишь слегка попробовали их.

– Хорошенькой малышкой была Лиза, – сказала Марго; ее угольно-черные глаза были печальными. – И такая милая.

– У нее была волшебная жизнь, так я всегда думала, – сказала Александра которая немного завидовала богатой и хорошенькой Лизе. – И вот как все обернулось.

– Мы вместе ходили в балетный класс, когда были детьми, – сказала Лючия. – В школу американского балета. Она была очень талантливой, но, конечно, недостаточно сильной для того, чтобы сделать карьеру в балете. Да и родители не позволили бы ей, как мне кажется. Они не одобряли и ее брак с Марком. «Не нашего круга», – сказали они ей. – В голосе Лючии явственно зазвучали неприязненные нотки, что относилось не только к родителям Лизы, но и к ее собственной матери, которая почти то же самое сказала о Нике, и к Нине Грэхем, которая вынесла похожий приговор Катринке.

В случае с Ником, подумала Дэйзи, есть больше, чем достаточно, причин для неодобрения, даже если Лючия отказывается это понять. Но она только сказала:

– Ужасные снобы эти Сэнфорды. Причем не имеют на то оснований. Они сделали состояние на консервировании. Как они еще осмеливаются задирать нос перед такими яркими людьми, как Марк ван Холлен? Во всяком случае, это опасное занятие, – добавила она, стараясь поднять настроение подруг. – Плохо влияет на глаза. – Сама Дэйзи, безусловно, не позволяла себе смотреть на кого-либо свысока, даже на дерзкую Шугар Бенсон, которая вышла замуж за ее Стивена, как только он оформил развод. Никто никогда не слышал, чтобы Дэйзи сказала худое слово в их адрес.

Но попытки Дэйзи развеять общее тоскливое настроение были безуспешны. В памяти у каждого еще слишком свежи были фотографии из утренних газет улыбающаяся темноволосая женщина и два прелестных белокурых мальчугана, точные копии своего красивого отца.

– Сэнфорды, должно быть, убиты горем, – добавила она через некоторое время. – Лиза была их единственным ребенком. А Марк, видимо, на грани самоубийства. Он обожал ее и мальчиков.

– Я должна ему написать, – сказала Катринка. – Но, Боже, что тут скажешь?

После ленча Катринка вернулась вместе с Дэйзи в ее машине в «Кабо» и выяснила, что на этот раз предложение подруги воспользоваться ее машиной было продиктовано не просто великодушием. У нее был скрытый мотив.

– Я хотела поговорить с тобой наедине, – сказала Дэйзи, как только они сели в машину и опустили стекло, отделяющее пассажиров от водителя.