– Хочу, – услышала она и обернулась.

Он стоял рядом – тот самый парень, который смотрел на нее, когда она приехала. Он был совершенно наг и великолепно сложен.

– О'кей, едем в Лас-Вегас. Ха-ха, вот бы заявиться туда в таком виде!.. Слушай, у меня есть идея.

Сью привстала на цыпочки и что-то прошептала ему на ухо.

– Идет, – ответил он и, перемахнув через край бассейна, протянул Сью руку.

– А ты, видать, ненормальный, папулька, – везешь меня в такую даль, чтоб трахнуть. Да это можно сделать в любом мотеле. Или в машине. Слушай, мне очень даже нравится заниматься этим делом в машине.

– А мне нет, – сказал Анджей. – Я консервативен в своих привычках. Еще ни разу в жизни не занимался этим делом в машине.

– Так я тебе и поверила. – Девица вытянула свои длинные мускулистые ноги в ажурных колготках и выгнула спину, выпятив размером с куриные яйца груди. – Лас-Вегас… Хи. Выходит, я подцепила богатого клиента. Или ты блефуешь?

– Может быть.

Анджей усмехнулся, не глядя на сидевшую рядом девицу.

– Эй, тогда поехали назад. Слышь, папуля?

– Меня зовут мистер Глитс,[60] – сказал Анджей, разворачивая свой видавший виды «шевроле». – Помню, я представился тебе по всем правилам этикета.

– Плевать я хотела на твой этикет. Эй ты, мистер Блитс,[61] куда мы едем?

– В Пассадену, штат Калифорния, в тот самый бар на углу бульвара Трех Кривоногих Шлюх, где я тебя снял.

– Не хочу! – взвизгнула девица и ударила кулаком по переднему стеклу. – Хочу в Лас-Вегас. Ты обещал отвезти меня в Лас-Вегас.

Анджей остановил машину посреди пустынного в этот поздний час шоссе и, достав из «бардачка» колоду карт, протянул девице.

– Держи, мисс… Ха, но ведь ты меня обманула. Тебя зовут вовсе не Кэт.

– Какая тебе разница? Допустим, не Кэт, а… Черт, но меня на самом деле зовут Кэт.

– Твоя подружка называла тебя иначе. Она называла тебя… – Девица согнула ноги в коленях и поставила их на сиденье. От нее пахло дешевыми духами, и Анджей с удовольствием вдохнул этот аромат. – Все о'кей: Кэт, так Кэт, – сказал он. – Только у меня сломалась челюсть и мне будет трудно выговорить это имя. Я буду называть тебя мадемуазель Ностальжи.

Девица недоверчиво взглянула на него и хмыкнула.

– Бери карты, – велел Анджей и, когда она взяла колоду, подбил ее руку снизу, и карты веером разлетелись по машине.

– Что ты делаешь, дерьмо собачье?.. – начала было девица, но Анджей, весело хохоча, схватил карту, оказавшуюся в подоле ее желтого в черную крапинку мини-платьица.

– Бубновый король, – сказал он. – Ну-ка поглядим, что у меня. Ха, бубновая дама! – воскликнул он, извлекая откуда-то из-под себя карту. – Итак, ты хочешь в Лас-Вегас. Что ж, мадемуазель Ностальжи, ваше желание – закон. – Он сделал два круга вправо, потом, развернувшись, круг влево и остановился на обочине – навстречу на бешеной скорости мчалась машина. Пропустив ее, Анджей резко крутанул руль. – Вперед! – скомандовал он самому себе. – Туда, куда едут эти безумцы.

Он поддал газу. Стрелка спидометра, качнувшись возле цифры «100», уверенно поползла вправо.

Девица спустила ноги с сиденья и пристегнулась ремнем.

– Ты, чокнутый, мистер… как там тебя. Думаешь догнать их на своем допотопном драндулете? Эй! – крикнула она через минуту, – ты что, решил сделать из меня бифштекс с кровью? Псих ненормальный!

Она вцепилась обеими руками ему в локоть, и «шевроле», сделав крутой вираж, едва не свалился с насыпи.

– Мадемуазель, мы едем в Лас-Вегас, а не на тот свет, – сказал Анджей, нажимая на всю железку. – Эти, что впереди, не должны попасть туда первыми. Иначе… Словом, я задумал желание. Угадай, какое?

– Черт бы тебя побрал, мистер Псих. Ты попросту передо мной выпендриваешься. – Девица нервно закурила. – Один такой довыпендривался – родная мамочка не смогла опознать. А меня, представляешь, эта чертова штуковина, как ее… Словом, как дало под задницу, и я запахала носом по травке. Платье, колготки – все в клочья. Еще два ногтя там оставила… А у тебя в машине есть эта штуковина, что бьет под задницу?

– Нет, – сказал Анджей. – Но ты не бойся: если мы перекинемся или врежемся в столб, взорвется бак с горючим и мы сгорим заживо.

– Врешь, мистер Блеф. – Девица рассмеялась.

Наконец-то я тебя раскусила. Никакой ты не псих и не самоубийца – ты настоящий мистер Блеф. А я-то думала, подцепила миллионера. Ну да, есть такие придурки – разъезжают на старых тачках и в дырявых штанах, а у самих до фига зеленых. Эй, мистер Блеф, ты хоть за ужин заплатишь? У меня от голода колики начались…

Машина затормозила возле придорожной закусочной. Анджей открыл дверцу и, подав руку, помог ей выбраться из машины.

Сонный негр-официант принес пиво, салат и жареные сосиски. В закусочной, кроме них, никого не было. Официант включил магнитофон – зазвучала музыка из кинофильма «Серенада Солнечной долины», который Анджей видел еще до войны в своем родном Вильно.

– Мистер Блеф, если ты будешь дуть пиво и курить сигареты, мы точно попадем на кладбище раньше тех психов на «феррари». – Девица утащила с тарелки Анджея последнюю сосиску. – Уф, обожралась. Придется расстегнуть молнию, а то еще треснет платье. Эй, что ты на меня так пялишься? Я думаю, в этой захудалой кормушке наверняка найдется чулан с тюфяком, на котором ты сможешь меня трахнуть. Правда, мне так хочется спать.

Она скинула туфли, вытянула ноги и положила их на сиденье пустого стула. У нее были широкие ступни деревенской девчонки, и Анджея вдруг захлестнула волна симпатии к ней. Он протянул руку, намереваясь их погладить, но передумал.

– Мадемуазель Ностальжи, – сказал он, – я буду трахать тебя прямо здесь, за столом.

– Слабо. – Она зевнула и лениво потянулась за сигаретой. Он только сейчас обратил внимание, что она левша.

– Одна из твоих тезок тоже была левшой, – сказал он. – Но самое интересное, что я узнал об этом уже тогда, когда бросил и ее, и вторую твою тезку. Догадайся, как я об этом узнал?

– Очень мне нужно. – Девица выпустила в Анджея струю дыма. – Ты, мистер Блеф, совсем еще не старый мужчина, а ведешь себя так, словно эта твоя штуковина между ног превратилась в гнилой банан. Ну да, слыхала я про таких типов – берут девчонку и вместо того, чтоб ее трахать, изливают свою душу. Валяй. Только я все равно не поверю твоей трепотне.

Вы все мастера хвастаться тем, что бросаете женщин. Но это все брехня. На самом деле бросаем вас мы.

– Ты сама не знаешь, как ты права. – Анджей подозвал официанта и велел ему принести еще пива. – Да, бросаете нас вы, но делаете это так тонко и хитро, что нам кажется – наоборот. Вы знаете, как мы тщеславны и самолюбивы, и щадите наши самые сокровенные чувства. Вы отдаете себе отчет в том, что брошенный женщиной мужчина в ста случаях из ста становится пациентом психиатрической клиники либо алкоголиком. Приятель, ну-ка прибавь звук! – крикнул он дремавшему за стойкой официанту. – Мадемуазель Сонные Глазки обожает песенки тридцатых годов. Помнишь, моя дорогая, как я играл их тебе на рояле в той комнате под самой крышей? Ты еще не была тогда Ностальжи. Ты была просто девушкой. У вас в Америке есть штат с замечательным названием – Вирджиния. Я бы желал прожить в нем от самого рождения до смерти.

– Ха, дурачок. Тебе нужно было пойти в монахи, а не в миллионеры, мистер Блеф. Правда, у монахов это все притворство сплошное. Я знала одного…

– Мадемуазель Болтливый Язычок, за ужин плачу я, а потому извольте сидеть тихо. Я разрешу вам высказаться потом. И даже готов выслушать ваше резюме.

– Валяй, папуля, блефуй. Тебе это очень даже идет.

Девица расстегнула молнию на платье и поудобней устроилась на стуле.

– Похоже, я подцепил самую что ни на есть лучшую собеседницу во всем Западном полушарии. И всего за какую-то сотню долларов и ужин в забегаловке у Солнечной долины. Так вот, мадемуазель Первое Причастие, я потерял невинность не тогда, когда переспал в первый раз с женщиной, и даже не тогда, когда влюбился в Мари и бросил Джустину. И даже не тогда, когда занимался с ними обеими любовью в том таинственном доме у реки… В ту пору я был еще романтиком, верящим в то, что идеал не выдумка музыкантов и поэтов, а нечто реальное для достижения чего нужно приложить максимум усилий. И я старался изо всех сил. Я ушел от Мари и Джустины или, скажем, от Джустины и Мари, потому что они обе любили меня слишком сильно. Понимаешь, мадемуазель Ироничная Гримаса, эти две женщины любили меня каждая по-своему слишком сильно. И, что самое ужасное, любя меня, все больше и больше привязывались друг к другу. А мне хотелось бурных страстей, ревности, театральных сцен. Я чувствовал, как в этом стоячем болоте безграничного обожания и всепрощения усыхает с каждым днем моя душа. Понимаешь, мадемуазель Кривые Губки, я родился эготистом, а следовательно, эгоистом. Я не знаю, как чувствует себя арабский шейх в окружении своего большого гарема – мне было совсем нечем дышать в моем мини-гаремчике. И знаешь, что я сделал, мадемуазель Полное Безразличие? Да-да, ты догадалась: взял и слинял.