Мы поднялись в спальню, по пути раздевая друг друга. Я увидела, что зеркало сдвинуто с места. Сейчас оно стояло в ногах кровати, наклоненное на несколько градусов вниз, так, что лежа в кровати, мы могли видеть самих себя. Так устроил Мэсон. Я ничего не сказала, но мне это не понравилось.

Ему было необходимо смотреть на себя, занимаясь любовь со мной? Он хотел в этот момент видеть своего двойника? Я вспомнила фразу девушки, с которой работала в юридической фирме. «Сделай копию, и все будет в порядке», – любила говорить она к месту и не к месту.

До меня дошло, что телевизор включен, и я повернулась, чтобы взглянуть на экран. Мэсон смотрел ту сцену из «Галы», где я вставала с кровати, покинув Аннабель, и шла к своему демону-любовнику.

– Выключи! – пламя свечей около кровати замигало и наклонилось под углом в сорок пять градусов. Одна из них погасла, и вверх поползла струйка дыма. Неужели я закричала? Мэсон выключил телевизор.

– Где ты узнал об этой кассете?

– От Джо Рэнсома.

Значит, Джо узнал меня. Гадство. Джо мне сразу не понравился. Но теперь это уже не имеет значения. Тайны рано или поздно перестают быть тайнами. Мэсон отвел взгляд от зеркала.

– Скажи мне – что ты подумала обо мне, когда впервые увидела? – Мэсон сжал мою голову ладонями. Он не собирался отпускать меня, пока не получит удовлетворявший его ответ. Неужели он мысленно вернулся в коридор отеля и хочет, чтобы я призналась, что была там? Мне уже приходилось отрицать это. Нужно раз и навсегда покончить с этим вопросом.

– Когда я впервые увидела тебя? Это было на крыше «Бель-Аж». Ты плавал в бассейне.

Он вспомнил тот день и с кем тогда был. Но он не помнил меня. Я призналась ему про другие случаи, когда видела его, следила за ним. Мэсон был явно смущен. Я надеялась, что он отбросил свои подозрения об отеле в Артезии.

Люди думают, что признание – это сознание в вине. Но признание может быть и могучим оружием Признание кажется победой тому, кто его выслушивает. В действительности же оно ослабляет того, к кому направлено. Оно подрывает его желание узнать что-нибудь еще. Оно отнимает у него желание наказать, потому что он ощущает себя соучастником того лица, которое признается.

Мэсона затопили новые эмоции, с которыми он не мог справиться.

Я легла на спину, глубоко дыша. Я видела нас в зеркале. Обнаженная пара, отражающаяся в зеркале, как на картине. Но все же мы были разделены, подобно натурщикам, как будто художник не совсем сумел передать отношения между нами.

– Чего ты на самом деле хочешь от меня? – спросил Мэсон.

– Я хочу разделить с тобой жизнь.

– Неужели моя жизнь настолько интересна?

– Для меня – да.

– Мы в каком-то смысле теперь связаны, ты не находишь?

– Надеюсь, что да.

– Я не понимаю тебя, Урсула.

– Мэсон, я – очень простая личность.

– У меня такое чувство, что ты ожидаешь слишком многого.

– Это уж мне решать.

– Ты уже столько всего нарешала!

– Извини.

– Не надо извиняться. Это полезно. В данный момент я не слишком здорово соображаю.

– Я знаю. Я хочу помочь тебе.

– Боюсь, я не стою твоих стараний.

Я вдруг вспомнила, как Фелисити говорила мне про Мэсона: «Черт возьми, он никогда не поймет вас».

– Чем больше я тебя трахаю, тем больше ты мне нужна, – сказал Мэсон. – Получается: шаг вперед, два шага назад. Ужас.

– Спасибо.

– Не обижайся. Ты понимаешь, что я имею в виду.

– Нет, не понимаю. – Я разозлилась на него, не зная толком, почему. И я сказала: – Может, хватит на сегодня?

– Что?! – он был в панике. – О чем ты?

– Кончим с этим. Хватит. Скажем друг другу «спокойной ночи». – Я ждала ответа, опираясь на локоть.

Наступила очень длинная пауза. Я, как идиотка, открыла ему путь к свободе. Он прикоснулся рукой к моей груди.

– Иди сюда, – сказал он.

Вздохнув с облегчением, я подчинилась. Он позволил мне сорваться с крючка.

Рано утром в воскресенье я встала и вымыла мотоцикл. Я превратила эту нудную обязанность в ритуал очищения. С тех пор как я прочла «Дзен и искусство обращения с мотоциклом», я рассматривала свой «Триумф» как Путь, а не средство передвижения. С неподдельным рвением я терла зубной щеткой по спицам. Протирая машину, я воображала, что стираю отпечатки пальцев с орудия убийства.

Мой интерес к мотоциклу заинтриговал Мэсона. Для него в отношениях между хрупкой женщиной и тяжелым механизмом имелось что-то несовместимое. Возможно, если бы у меня была огромная грудь и широченные бедра, соответствие было бы соблюдено.

– Когда-нибудь я возьму тебя покататься, – пообещала я.

– Я хочу сейчас.

– У меня нет для тебя шлема.

– Это неважно. Ничего со мной не случится. Я почувствовала себя его ангелом-хранителем.

– Ездить без шлема опасно. Если произойдет несчастный случай, отвечать буду я.

Отвечать? О какой чепухе я думаю?!

Наконец, мы отправились в путь – Мэсон без шлема. Я дала бы ему свой шлем, но он ему не годился.

Сперва я была очень осторожна. Я не хотела превышать скорость. Не такой был момент, чтобы попадаться полиции. Кроме того, я боялась за своего драгоценного пассажира, сидевшего за моей спиной, обхватив меня обеими руками.

Мотоцикл пробирался вперед в потоке транспорта. Этот зверь создан для того, чтобы обгонять, мчаться, и проезжать там, где не могут пройти автомобили. Мой «Триумф» был скорее зверем, чем машиной. Он был моим продолжением. Нет, не просто продолжением, а выражением чего-то или кого-то, сидевшего внутри меня, кто мог вырваться из клетки повседневной жизни, только стремясь вперед. У мотоцикла нет заднего хода. Он мчится только вперед. Наконец, когда мы направлялись по автостраде на север, я не смогла сдержаться и прибавила газу. Мэсон вцепился в меня крепче. Понемногу привыкая к скорости, он постепенно ослаблял хватку, и наконец, на скорости 120 миль в час чувствовал себя почти уютно.

Я гнала мотоцикл около двадцати минут и предложила остановиться где-нибудь в Вэлли и выпить кофе. Мэсон не расслышал моих слов. Он не хотел, чтобы я останавливалась. На обратном пути я сохраняла скорость в пределах пятидесяти пяти миль.

На въезде в Беверли-Хиллз дорогу перебежал енот. Я легко объехала его.

– Чересчур близко! – крикнул Мэсон. Он мыслил как водитель автомобиля.

Внутренним зрением я увидела трехногую собаку на шоссе в Нью-Мексико. Затем вернулись грустные воспоминания об Аннабель. Если бы только Аннабель больше походила на Риту и не была такой затраханной. Надо позвонить Рите, когда вернемся.

Но я не позвонила. После гонки Мэсон был в сильном возбуждении и хотел немедленно заняться любовью. Он даже не дал мне раздеться до конца. Его семя попало на мою куртку и быстро высохло, как пятновыводитель. Любовь после бешеной езды неожиданно показалась мне сном. Путешествие продолжалось. Мэсон стал моим зверем-машиной, тем самым существом внутри меня.

– В следующий раз поедем ночью, – сказала я. – Это совсем по-другому.

В понедельник через несколько минут после того, как мы прибыли в офис, Мэсону позвонили. Полиция хотела его видеть, и он не знал, зачем. Почему-то он думал, что все уже кончилось.

– Вероятно, они напали на след и хотят сказать тебе об этом.

– Думаю, тут что-то другое.

– Что?

– Думаю, они хотят поговорить со мной о том, где я находился в ту ночь, когда моя мать была убита.

– Почему ты так думаешь? – я ощутила его нервозность.

– Меня и раньше спрашивали. И я сказал им, что работал в офисе, затем вышел поесть, вернулся и лег спать.

– Тогда в чем проблема? – конечно, я знала, в чем проблема. Он лгал.

– Беда в том, что никто меня не видел. Никто не может подтвердить моих слов.

– Это абсурдно. Наверняка тебя никто не подозревает.

– Может быть, и нет, но может быть, они думают, что я знаю, кто это сделал.