- Вот же, чертяка, - сказал хозяин. - Я ждал от него подлянки, но не думал, что у него хватит наглости… Милостив Бог, жив Господь! Хвала Ему, что надоумил меня взглянуть. Еще минута - и было бы поздно…
Пантелеймон с трудом пробормотал: -… Он говорил, что все это ты…
- Что значит - все?
- То и значит… Убил, поджег…
- А-а, ты про это… Ну, пусть говорит. Собака лает, а караван идет. На самом деле никого я не трогал, кроме их брата.
- Он утверждал, что ты и есть оборотень; охотишься на них, перекраиваешь на свой манер…
- А вот это не лишено смысла. Да ты сейчас все сам поймешь. Уже начинается. Ну-ка, мил человек, поднимайся, пока еще можешь. А то скоро снова отрубишься. Живо вставай и ступай к зеркалу, взгляни на себя…
Челобитных обнаружил, что как-то странно чувствует себя в вертикальном положении.
Его почему-то тянуло… опуститься на четвереньки.
Что за притча?!
Прихрамывая, до странного неуверенной походкой он заковылял к мутному зеркалу, не ожидая увидеть в нем ничего иного, кроме всклокоченного, сильно избитого человека. Но он ошибся, его ожидал сюрприз!
Чтобы не упасть, протодьякон схватился за зеркало, сорвал его со стены и все-таки рухнул с ним на пол. Зеркало, выскользнув из его рук, треснуло пополам.
Ликтор осуждающе покачал головой:
- Ай-ай! Плохая примета… Не смотрись в него больше, беда будет…
Челобитных знал об этом. Отражая, зеркало посылает трещину в астральное тело человека - проще говоря, в его душу. И трещина эта может привиться, что чревато самыми нежелательными последствиями.
Зеркало, однако, странно притягивало Пантелеймона. Он не удержался и искоса бросил на него взгляд. И вновь ему ответил уродливый лик, наполовину покрытый шерстью!!!
Отчасти человеческое лицо, но больше - волчья морда…
Глава 13
Начало расследования Следовало испугаться, но этого не случилось.
Уместными были бы возмущение и отвращение, однако и этих чувств Челобитных не испытал. Напротив, ему захотелось всецело отдаться неожиданному восторгу, опробовать силы, неожиданно прихлынувшие к нему.
Без всякого колебания он опустился на четвереньки, обнаруживая, что так стоять и ходить намного удобнее, хотя и прямохождение пока что оставалось доступным. Его распирало во всех направлениях, энергия искала выхода.
Он запрокинул голову и тут же издал ликующий клич.
Ликтор смотрел на него снисходительно и ласково, с видом родителя, который наблюдает за первыми шагами своего отпрыска-карапуза.
- Выйди и побегай вокруг хаты, пока ночь на дворе, - предложил он. - Сбрось напряжение. Но дальше не суйся, рано еще тебе.
Рот у Пантелеймона остался человеческим, но язык не послушался, когда он вознамерился возразить. Эта неожиданная лингвистическая беспомощность сделалась ложкой дегтя в бочке, как мнилось протодьякону, меда.
Ликтор понял его затруднения:
- Неизбежные издержки трансформации, - развел он руками. - Звери не разговаривают. Со временем и рты сменяются настоящими пастями. Потерпи, ты недолго пробудешь в этой шкуре. Я ввел тебе совсем немного. Больше нельзя, с непривычки можешь загнуться.
Довольствуясь малым, Челобитных рванулся к двери; одежда лопнула на нем и опала лохмотьями. Он почти совсем уже как животное заскребся, упрашивая выпустить его наружу.
- Вокруг хаты и дальше ни-ни, - строго повторил Ликтор.
Он отворил дверь, и протодьякон вырвался на волю.
Чуждое, жутковатое ночное безмолвие стало понятным и приятным; он чувствовал себя как рыба в воде. Бросился нарезать круги вокруг дома; при заходе на третий у него вывалился язык - длинный и острый. С языка капала вязкая слюна.
Тишина сохранялась и в то же время каким-то неуловимым образом отзывалась на это превращение и бег по кругу; ночь приветствовала неофита, и протодьякон восхищенно приветствовал ее в ответ.
«Благословенная, благословенная тьма!» - выстукивало сердце.
Он знал, что отныне могуществен, как никогда, и перед ним теперь отступит любая нежить. Он понял, чего боялся наглый бес; вервольфы, созданные Ликтором, имели силу вредить не только людям, но и бесплотным существам, обращая их в новых вервольфов и ставя себе на службу.
Пока он не находил в себе силы порвать даже мелкого демона, но знал, что это возможно, и дело лишь в дозе.
Он несся, очертя голову; из-под лап летели комья земли.
Высшее блаженство! Нет, еще не высшее, но все впереди. И Бог, гнездившийся в том, что оставалось человеческим, откровенно выказывал полное одобрение. Не в этом ли был замысел Виссариона, поручившего ему сперва следствие и только потом - ликвидацию, по обстоятельствам?
Инквизитор, должно быть, не осмелился выложить сразу всю правду - и это резонно, Пантелеймон наверняка бы воспротивился такой перспективе, не разумея своего счастья. Сколько же предрассудков живет в человеке, особенно если он глубоко религиозен!
Может быть, и сам Виссарион тайком колет себе местное снадобье?
Запросто. Худо ему, бедняге, если оно так - ни леса поблизости, ни даже приличного парка.
Самого Пантелеймона тянуло в лес, и он еле сдерживался, понимая слова Ликтора о том, что время еще не пришло.
Ликтор вышел на крыльцо и благосклонно следил за ним, попыхивая самокруткой.
Странное и недостойное занятие для сотрудника Службы, но протодьякону было глубоко наплевать на это мелкое прегрешение. В нем зародился новый порыв: метнуться к Ликтору и благодарно вылизать хозяйскую обувь. От полноты чувств можно и укусить.
Возможно, что с Ликтором тогда произойдет то же самое, и они побегут вместе…
Челобитных сдержал себя. Если бы хозяин того возжелал, то присоединился бы к нему без всякого укуса.
Бежать вдруг стало труднее, скорость замедлилась. В голове заварилась густая каша; два начала боролись, и человеческое мало-помалу одерживало верх. Это было отчасти похоже на пробуждение или, скорее, выход из наркоза.
С одной стороны, протодьякон переживал облегчение, открыв неожиданно, что все-таки привычное состояние ему желаннее нового. С другой же, возвращение к людскому существованию аукалось досадой, ибо в причудливом сне ему было намного интереснее и приятнее.
Конечности выпрямлялись на глазах, шерсть таяла, волчье рыло втягивалось и растворялось в костях обычного лицевого скелета. Еще немного - и протодьякон просто пошел, как обезьяна, - голый, болтая свешенными руками и ошарашенно озираясь.
Тьма снова стала чужой и выталкивала его, словно вода.
Вернулись и прежние опасения-подозрения, но теперь в нем жила память об удивительных минутах, проведенных в иной реальности. И память эта была сладостной.
«Это наркотик», - сказал ему Бог, еще совсем недавно благословлявший бессмысленный бег полуразумного животного.
«Опомнись, Пантелеймон».
И протодьякон знал, что это сущая правда. Вкусивши наркотика, однако, он убеждал себя в том, что не потерпел никакого ущерба и может позволить себе повторить. Не сейчас, позднее, но обязательно повторить, хотя бы чуть-чуть. Так начинаются все наркомании, и он это худо-бедно понимал.
- Оклемался? - осведомился Ликтор, раскуривая вторую самокрутку. Он завел руку за спину, нашарил какой-то драный тулуп, швырнул Пантелеймону. - Набрось на себя, прикрой срамоту. Да и ночь нынче холодная.
Челобитных, услышав это, сразу же застыдился и поспешил закутаться в эту неприглядную одежу.
«Дьявол! Кто сказал тебе, что ты наг?»
- Присаживайся, посидим на крылечке, - позвал его Ликтор. - Скоро рассвет, утренняя заря… или звезда. Торжество Люцифера, его победа… Теперь тебе ясно, чего от тебя ждет Господь?
Протодьякон неуверенно кивнул, присаживаясь рядом. Обратное превращение завершилось, и ему было немного дурно, как с похмелья. Волком он чувствовал себя куда лучше.
- Собственно говоря, ничего волшебного в этом нет, - сказал Ликтор, снисходя до объяснений. - Никто не отменял эволюцию, и онтогенез повторяет филогенез, а семь дней творения по человеческим меркам растянулись на миллионы лет. Ты знаешь, что зародышем человек проходит все стадии эволюции - от рыбы, скажем, до млекопитающего. И волки там тоже в известной мере представлены, хотя и не являются прямыми родоначальниками человеческого рода.
