- Мы ему не сторожа, - говорили они вполне по-каиновски, хотя Ликтор даже при почтительном отношении к своей персоне никак не тянул на роль праведника Авеля.

Тем не менее, чужак сердечно поблагодарил настороженных зуевцев и прямиком зашагал к ликторовому жилищу.

«Новенький, - перешептывались позади. - Дружок, небось. Как будто мало нам одного непонятного - вдвоем они развернутся, привадят чертей, ученые… Ликтор хоть вылечит, когда захвораешь, а чего ждать от этого - пес его разберет».

Благодеяния Ликтора на какое-то время были - в известной степени - забыты, но ненадолго.

Страх давно поселился в Зуевке. Кем бы ни был Ликтор, односельчане покамест не имели повода вменить ему в вину какое-либо лиходейство, но все безоговорочно сходились в том, что от этого бородача не приходится ждать ничего доброго.

Поначалу… Впоследствии это мнение радикально переменилось. С некоторых пор Ликтор внушал не столько страх, сколько трепет вперемешку с почтением. …Приближаясь к конечной цели своего путешествия, Пантелеймон Челобитных нащупал в кармане рукоять пистолета и крепко ее стиснул. Если он прав, то Ликтор непременно свяжет два события: его появление и молчание передатчика-зомби.

Последнее наверняка не могло не обеспокоить Ликтора.

Ведь ясно же, что Челобитных почти наверняка останавливался в Крошкино.

Протодьякон тронулся в путь на рассвете, щедро расплатившись с Дрыном, который не знал, радоваться ли ему уничтожению мертвеца или ждать новой беды, которую враждебные силы нашлют на него в отместку. На деньги он посмотрел довольно равнодушно - в Крошкино все, как, впрочем, и в Зуевке, давно предпочитали натуральный обмен. Если что и закупали в огромных количествах, так это сахар для самогонки, поставлявшийся все тем же Ступой, который занимался в сравнительно цивилизованном Бирюзове откровенной спекуляцией.

- Смотри по солнцу, - предупредил он протодьякона.

Челобитных достал компас и молча показал рыбаку. Тот презрительно сплюнул:

- Можешь выкинуть. Компасу в здешних краях доверять нельзя. С ним черти балуются, они тебя заведут…

Дрын не соврал: едва Челобитных вошел в лес, как стрелка взбесилась, и через пару минут он уверился, что от компаса и в самом деле не будет никакого прока.

Он испытал неприятное сосущее чувство под ложечкой - состояние необычное.

Но необычной была и сама обстановка.

Прежде Пантелеймону еще никогда не приходилось действовать в лесах; нечисть, с которой он бился, и ее живые последователи предпочитали все больше места культурные, развитые, оседали в городах, стягивались в обе столицы. Разного рода сатанисты предпочитали собираться на квартирах да на городских кладбищах. И всякий раз оказывалось, что область, попадавшая под влияние нечисти, имела строго очерченные границы - была, так сказать, локализована. Здесь же царил полный простор, и не было возможности точно установить, где заканчивается нормальное, Божье, и начинается дьявольское.

Гнус облепил протодьякона, и тому пришлось натянуть перчатки. Накомарник ухудшал видимость, и Пантелеймон всецело доверился слуху. Любой шорох представлялся ему подозрительным, и он был готов стрелять в ответ на каждый хруст сушняка, на шум крыльев или на промельк птичьего силуэта. И он даже выстрелил дважды, естественно, без всякого результата.

Пантелеймону мерещилось, что нечисть играет с ним, откладывая до поры расправу.

Губы протодьякона непрестанно шептали молитвы и псалмы, он крестился без устали и ничуть не стыдился своего страха. Не боится только безголовый дурак. Отважный боится, но продолжает делать свое…

День, на его счастье, выдался солнечный, и ориентироваться было легко.

Протодьякон сумел бы разобраться и в пасмурную погоду - слава Богу, обучен был всякому, да только не знал, стоит ли доверять в здешних краях обычным приметам.

Солнце и вправду казалось надежнее - вряд ли местному отродью хватит сил совладать со светилом.

Конечно, можно изменить восприятие, нарушить психику, чтобы виделось несуществующее, но пока у протодьякона не было повода заподозрить неладное.

Тридцать верст незнакомым, нехоженым лесом - серьезное испытание даже для подготовленного и закаленного ликвидатора. Идя беспрепятственно, он одолел бы это расстояние часа за четыре, но буреломы с оврагами пожирали время, и это просто чудо, что он добрался до Зуевки еще до наступления вечера. Он сам того не ждал и подготовился к ночевке в лесу, которой отчаянно не желал.

Когда Пантелеймон вышел к деревне, он сам себя обругал последними словами за паникерство - ведь с ним не случилось ничего дурного! Одновременно он вознес хвалу Богу, охранившему Своего верного слугу.

Как протодьякон и ожидал, зуевцы оказались людьми темными и запуганными. Каждое слово приходилось вытягивать из них клещами, хотя он демонстрировал предельное дружелюбие. Он не рассчитывал получить от них сведения насчет интересовавших его событий - спасибо, что указали, где находится логово Ликтора. Про себя он уже записал последнего в негодяи, а жилище его как-то иначе теперь и не называл.

По пути к этому логову он обратил внимание на дымившиеся развалины. Знатный был пожар, отметил он про себя. Скоропалительных выводов делать не стал, но постановил для себя разузнать о случившемся при первом удобном случае. На время он выбросил пожар из головы, готовясь к знакомству. Для Ликтора у него была заготовлена легенда, и важно было заставить того хотя бы отчасти в нее поверить.

Дом предполагаемого оборотня ничем не отличался от остальных. Хозяин явно не стремился выделиться и жил, скорее всего, тишком да молчком. Помедлив секунду, Челобитных сделал глубокий вдох, толкнул незапертую калитку. Поднялся на скрипучее крыльцо и дважды постучал осторожным стуком.

Плохо, если Ликтора не окажется на месте. Впрочем, немногословные зуевцы наверняка сказали бы ему об этом в надежде, что чужак уберется несолоно хлебавши.

Хотя куда бы ему было идти, на ночь глядя?

Он не ошибся, в сенях послышались тяжелые шаги. Дверь распахнулась, чуть не ударив Пантелеймона, и на пороге застыл хозяин собственной персоной - чуть заспанный, угрюмый, заросший и неприветливый.

- Чего надо? - хрипло осведомился Ликтор, шаря глазками по наглухо застегнутым карманам протодьякона и особенно интересуясь единственным не застегнутым, где сейчас находилась протодьяконова рука.

Челобитных радушно улыбнулся:

- Вы будете Павел Ликтор, почтеннейший?

Тот пожевал губами:

- Допустим. И что из этого?

- Тогда я к вам, если не возражаете. Позволите пройти?

- С какой такой стати? - Ликтор упер руки в бока. - Я никого не жду. Кто ты такой?

«Это повальное тыканье сведет меня с ума», - подумал благовоспитанный Пантелеймон.

Протодьякон вздохнул:

- Да, - молвил он огорченно. - Не зря мне сказывали о сомнительном гостеприимстве местного населения.

Ликтор вдруг смягчился:

- В лесу, почитай, живем, людей лихих в округе полно, да и не только… Не серчай, господин хороший, мы тут давно бы все перемерли, не будь осмотрительными. - В голосе его звучали извиняющиеся нотки. - Говори, кто ты, да откуда, и почему меня знаешь - тогда, глядишь, и пройти разрешу…

Протодьякон назвался своим подлинным именем. Если перед ним друг, то ничего страшного, а если неприятель - тот все равно не жилец.

Далее он завел старую шарманку.

- Про вас… - подумав мгновение, он поправился: - Про тебя… мне сказывали про тебя крошкинцы. Выходит, что мы с тобой как будто коллеги. Тамошние величают тебя ученым и побаиваются, потому что ты, как им мнится, знаешься со всякой чертовщиной. А они предпочитают не тревожить лиха. Для них что наука, что бесовщина - все едино, ибо скверно заканчивается.

Слушая его, Ликтор одобрительно кивал, словно заранее знал, что тот скажет.

- Это довольно условно сформулировано - ученый, - заметил он. - Кот, который по цепи вкруг дуба ходит, - он ведь в некотором роде тоже ученый…