— Правда, — лукаво взглянув на него, ответил Градианов. И на несуществующих тоже.

— Скажите что-нибудь на языке филистимлян, — попросил американец.

Градианов быстро произнес почти одним горлом несколько непонятных слов.

— Что это значит?

— Это значит «не задавайте праздных вопросов…».

Все рассмеялись.

Чуть поодаль ветлугинского дома стояли дед Андрейчик и Ваня Цыбулькин. Проводив прибывших глазами, старик-радист сказал:

— Вот тебе на! Нашествие на Россию «двунадесяти языков».

— Точно! — подтвердил Цыбулькин.

Столяров помог Градианову раздеться. Снимая шубу, ученый-языковед вдруг сказал, обращаясь к Ветлугину:

— Я не хочу есть…

Ветлугин переглянулся с Ириной, и та нерешительно произнесла:

— Но может быть вы все же пообедаете с нами? Вы с дороги…

— Нет! Я не о том! — громко произнес Градианов, так, чтобы слышали его корреспонденты, столпившиеся в маленькой передней. — «Я не хочу есть». Вот что сказал мальчик.

— Ах, да-да! — вспомнила Ирина.

— И больше он ничего не говорил? — спросил Градианов, обращаясь к старушке в белом чепце.

— Нет, батюшка, ничегошеньки, — со вздохом сказала Анна Егоровна.

— Идемте! — объявила вдруг Ася, беря за руку Градианова. — Я вас познакомлю с ним.

Послышался веселый смех.

— Ах, ты моя красавица! — воскликнул языковед. — Ну, конечно! Я очень хочу познакомиться с твоим другом.

Маленькая гостиная Ветлугиных не могла вместить всех желавших присутствовать при беседе Градианова с темнокожим мальчиком, да и многолюдство могло смутить приемыша Ветлугиных, поэтому журналисты со своими магнитофонами устроились в передней, где благодаря открытой двери могли слышать все сказанное в гостиной. В комнату вошли только Градианов, Ирина, Одарка и няня с Асей.

Градианов увидел уютно устроившегося в уголке дивана худенького темнолицего мальчика, устремившего на него большие настороженные глаза, которые перед этим внимательно разглядывали яркие картинки какой-то детской книжки. На мальчике был надет зеленый бархатный костюмчик, белый шелковый бант на груди выглядывал из-под его воротника.

«Нечто среднее между каким-то инфантом на картине Ван-Дейка и маленькой таитянкой Гогена», — подумал Градианов и, приветливо улыбнувшись мальчику, сказал:

— Кхаро!..

Огромные глаза мальчика смотрели на Градианова завороженно.

— Кхаро… — едва слышно произнес мальчик.

— Я поздоровался с ним, — пояснил Градианов.

— Ин чхо разро? — спросил Градианов и тут же вполголоса перевел: «Как тебя зовут?».

— Та бай сгино, — тихо ответил мальчик.

— «Я не знаю», — перевел Градианов и, взяв из рук мальчика книгу, спросил: — То чхо разро?…

— Та бай сгино, — вновь ответил мальчик.

Градианов подсел к нему и ласково заговорил на странном гортанном языке курунга. Мальчик внимательно слушал и отрицательно качал головой, повторяя время от времена: «Та бай сгино», то есть «Я не знаю».

Все находившиеся в гостиной и в передней слушали этот необычайный разговор, затаив дыхание. Особенно волновалась Ася. Ей очень хотелось поговорить со своим молчаливым другом, но она боялась помешать Градианову. Наконец Ася не выдержала и спросила:

— А как меня зовут, ты знаешь?

Градианов привлек ее к себе, усадил рядом с мальчиком на диван и, указав на хорошенькую девочку пальцем, задал какой-то вопрос своему неразговорчивому собеседника. Тот покачал головой.

— Та бай сгино.

— Ася… — подсказала Ася. — Меня зовут Ася.

Мальчик улыбнулся и с трудом повторил:

— А… СЯ…

— Ну, вот видишь! — радостно воскликнула девочка. — А тебя как зовут?

Градианов перевел ее слова и ткнул пальцем в грудь мальчику. Тот растерянно глянул на него, потом на Асю, его глаза, полные напряжения и тревоги, скользнули по лицам Ирины и Одарки, наконец, он постучал тощим кулачком по своей груди и выдохнул какое-то странное короткое слово.

— И?… — быстро спросил Градианов.

— Рума! — уже ясно сказал мальчик. — Та Рума! — повторил он и еще раз стукнул себя кулачком в грудь.

— Его зовут Рума! — взволнованно крикнул Градианов. — Он вспомнил свое имя!..

В передней зашумели, кое-кто из корреспондентов даже попытался прорваться в гостиную, но Цыбулькин поправил свою папаху, стал на пороге и сурово произнес:

— Товарищи! Порядок!

— Рума! — радостно воскликнул мальчик, которого Ася уже успела поцеловать раз пять, приговаривая:

— Румочка ты мой хороший!..

Мягко, ласково Градианов стал задавать вопросы, будто приглашая Руму принять участие в отгадывании интересных загадок. Он то указывал на руку мальчика, то на его ногу, то на волосы. Иногда мальчик тихо произносил какое-нибудь слово, но чаще отрицательно качал головой и повторял уже знакомую всем фразу:

— Та бай сгино…

Неожиданно он закрыл глаза и, откинув голову на спинку дивана, затих.

— Что с ним?! — испуганно воскликнула Ирина.

— Обморок? — тревожно спросила Одарка.

Градианов наклонился над Румой, пощупал его пульс и произнес спокойно:

— Он уснул…

— Он еще совсем слабенький, — сказала Ирина и с материнской нежностью поправила волосы, упавшие на потный лоб спящего мальчика.

— Товарищи! — громким шепотом сказал Цыбулькин, повернувшись к корреспондентам. — Мальчик спит. Есть предложение выйти из помещения подышать свежим воздухом…

Цыбулькин вышел вместе со всеми корреспондентами и огляделся по сторонам: деда Андрейчика не было. Цыбулькин вспомнил, что старик собирался на дежурство. Молодой арктанинский механик решил рассказать старому радисту о беседе Градианова с приемышем Ветлугиных.

«Значит вспомнил?… Рума!..», — подумал он и направился к радиорубке.

Подле рубки уже стояли корреспонденты. Среди них не было англичанина Сайкса и Васенькина.

— Что случилось? — спросил Цыбулькин, имея в виду скопление журналистов подле радиостанции.

— Стали в очередь. Передаем сенсационное сообщение, — пояснил Топорков (Гасай). — Но антарктический корреспондент, оказывается, опередил всех нас и уже повис на аппарате.

Цыбулькин вошел в рубку и услышал разговор Васенькина с дедом Андрейчиком. «Антарктический корреспондент», видимо, только что явился к старому радисту.

— Мне очень нужно известить мою редакцию… — говорил Васенькин.

Но дед Андрейчик не слушал его. Он замахал руками и прошипел:

— Тихо!..

Не снимая наушников, старый радист слушал какую-то передачу. Рука его наносила карандашом на бумагу цифры, буквы, слова.

Цыбулькин и Васенькин заглянули через плечо деда Андрейчика и прочли его запись:

«Арктания. 21-Н. 13-0. 5-Х. 800+1. = 15, 74-У. ДЕ, Ч-ДН-Ч. 101. Норд».

Старый радист был очень взволнован. Продолжая записывать слышимую им передачу, он покосился на «корреспондента» и сказал:

— Прошу выйти…

Васенькин быстро извлек из кармана красную книжку и сказал:

— Я сотрудник органов безопасности. Прибыл сюда со специальным заданием… Откуда эта шифрограмма?…

Дед Андрейчик уже окончил свою запись и, не снимая наушников, внимательно осмотрел документ Васенькина.

— Очень кстати, — сказал он, возвращая красную книжку. Здесь с Арктании кто-то только что на коротких волнах передал шифрованную радиограмму… Шифр подозрительный. Я, кажется, с этим шифром уже встречался во время войны.

— Позовите ленинградского корреспондента! — обратившись к Цыбулькину, приказал Васенькин.

— Есть позвать ленинградского корреспондента! — четко по-военному ответил Цыбулькин и, подбежав к двери, выкрикнул:

— Товарищ ленинградский корреспондент! Вас просят войти!..

Столпившиеся подле двери рубки журналисты недовольно загудели, но Топорков уже юркнул в дверь, которую тотчас же захлопнул за ним Цыбулькин.

— Петро! Шифрованная радиограмма! — сказал Васенькин и протянул Топоркову запись старого радиста. — Только что передана откуда-то с Арктании.

Топорков взглянул на шифрограмму и вынул из кармана маленькую книжку. Полистав ее, он сказал Васенькину: