БЛОНДИНКА НА БУКВУ «Л»
— А ну-ка, постой, — сказал Гришкин. — Стой, не дергайся!
И он снял с моего рукава длинную белую нитку.
— Ого! — загоготал Мишкин, — Блондиночка вбабахалась. А говорил — не любишь блондинок.
— А это не он их любит, — встрял Машкин. — Это они его. Чем меньше мы блондинок любим, тем больше нравимся мы им, Хи-хи-хи!
— Минуточку, — сказал Гришкин и стал мотать нитку на палец.
Нитка кончилась на «Л».
— Лена, — сказал Мишкин. — Или Леля. Ну влип ты, старик.
— Да это не он влип, — уточнил Машкин. — Это она влипла.
— Ох, и трепачи вы! — сказал я. — Ну и трепачи. В этот момент подошел мой троллейбус.
— Пока, — сказал я и прыгнул на ступеньку.
— Эй, а нитку! — крикнул Гришкин.
— Оставь себе! — махнул рукой я.
— Везет же некоторым, — завистливо вздохнул Машкин.
— В такого крокодила и влюбилась блондинка.
— Сам ты крокодил! — обернувшись, сказал я. Впереди меня в троллейбусе стояла блондинка. «Начинается! — усмехнулся я. — Хорошо, что этой банды рядом нет».
И стал смотреть в окно.
Лицо блондинки отражалось в стекле. Она была ничего.
Миленькая.
«Интересно, как ее звать?» — подумал я.
Тут парень, стоявший еще дальше, поднял руку с билетами и крикнул: «Я взял!»
Блондинка кивнула.
Муж, — догадался я. — Или жених. Ну что она в нем такого нашла? Правда, высокий. И широкоплечий. Лицо благородное.
А нос все-таки подгулял. На боку чуть-чуть нос.
Даже здорово на боку.
Так в ухо и целит.
Собственно, трудно понять, где нос, а где ухо.
До чего женщины бывают неразборчивы!
«Нет, — решил я, выйдя из троллейбуса. — Это не дело — искать свою блондинку в городском транспорте. Одних автобусов, говорят, выходит ежедневно 150 штук. А там еще трамваи, троллейбусы вот, такси. И вообще, о чем это я думаю, идиот! Глупости какие! Буду лучше думать о своем насосе».
В коридоре института мне встретилась техник Каридазова.
— Здравствуйте, Пал Семеныч! — сказала она.
— Здравствуйте, Леночка! — ответил я.
И будто меня чем по голове ударили. Леночка! Блондинка! То-то я все замечаю… Вот это компот-изюм! Ай-ай-ай!
— Позовите-ка техника Каридазову, — на ходу бросил я рассыльной, — с чертежами.
Вошла Леночка.
— Ну садитесь, милая. — сказал я. — Рассказывайте, как дела?
Леночка зашуршала чертежами.
— Нет-нет! — удержал я ее руку. — Бог с ними. Я про другое. Совсем про другое, Леночка. Вот смотрю — грустная вы какая-то. Какая-то сама не своя. Может, случилось что? Вошло, так сказать, в жизнь? Какое-нибудь большое чувство, а?
Леночка опустила глаза.
«Эге! — смекнул я. — Так оно и есть. Ах ты, пичуга!»
— Ну что же вы молчите? — как можно нежнее произнес я. — Блондинка на букву «Л».
— Я не на «Л», — сказала Леночка. — Я на букву «Е» — Елена.
— Вот как!
— Да, — вздохнула Леночка. — Елена.
— М-гу… Ну, а если у вас ничего не случилось, — раздраженно сказал я, — никаких таких потрясений, то работать надо, Каридазова. Работать! А не по углам мыкаться!
Вот ребус, а! А может, перемотал этот Гришкин? Может, все-таки «Е» выпадало? Палец у него тонкий. Какой там к черту палец. Шило, а не палец… А если не перемотал, кто же тогда? Людмила Федоровна не полная блондинка. Скорее шатенка. Люка Изяславовна — благодарим покорно. Пусть она в подъемный кран влюбляется. Или в семафор. Софья Куприяновна? Софочка? Конечно, чистая блондинка, хоть пробу ставь. Но ведь на «С».
— Вас к Лиане Матвеевне!
— Куда?!
— К Лиане Матвеевне, — повторила рассыльная. Мать честная! Какой остолоп! Ну, конечно же, Лиана!
«Ах, Павел Семеныч, этот привод у вас такой оригинальный! Ах, Павел Семеныч, вы считаете, как арифмометр!»
Ха-ха! Привод! Повод, а не привод! Только круглый дурак мог не догадаться!
Так!.. Галстук на месте? Брр!.. Что за галстук! Тряпка, а не галстук! Удивительно даже, что, несмотря на это-галстук, такая женщина и… Нет, какой я все-таки осел!
— Сама вызывает? — остановила меня Софья Куприяновна.
— Сама Лиана Матвеевна! — с достоинством ответил я.
— Любопытно, что понадобилось этой крашеной мегере?
— Не понял. Что значит — крашеной?
— Боже! Как мужчины наивны! — сказала Софья Куприяновна. — Вы думаете, она натуральная блондинка? Черта лысого!
По дороге домой я ругал Гришкина последними словами. «Удавиться тебе на этой нитке, интриган!» — свирепо думал я.
— Ты ничего не замечаешь? — спросила жена, открыв мне дверь.
— А что такое я должен заметить?!
— Присмотрись внимательно, — сказала она.
— Пожалуйста! — я демонстративно посмотрел налево, потом направо. — Еще! Или достаточно? У нас появилась лишняя комната? Стал выше потолок?
— Нет, — сказала жена. — Просто я покрасила волосы… в рыжий цвет.
— Потрясающе! — всплеснул руками я. — Непонятно, почему дремлет радио!
И я ушел на кухню. И просидел там час. Но потом, подталкиваемый одной неотвязной мыслью, открыл дверь и крикнул:
— Люба! А, собственно, какого цвета ты была раньше?!
ОДИН
С работы я обычно хожу один. А на этот раз присоединился к Гайдукиной Марье Ивановне. Не то чтобы мы с Гайдукиной были в каких-то очень дружеских отношениях, а просто у нее изо всех наших сотрудников особенно доброе лицо. Отзывчивое какое-то. Вот я с ней вместе и подгадал.
Прошли мы некоторое расстояние, вдруг Гайдукина слегка так вроде бы занервничала и говорит:
— Что-то вы не торопитесь. Медленно очень шагаете.
— Да куда же, собственно говоря, торопиться? — сказал я. — Некуда мне больше торопиться, дорогая Марья Ивановна… Жена от меня ушла.
— Вот тебе раз! — удивилась Гайдукина. — Чего это она?
— Так ведь, знаете, как бывает, — горестно пожал плечами я. — Характерами, говорит, не сошлись.
— Ай-яй-яй! — сказала Гайдукина. — Ай-яй-яй… А я, знаете ли, тороплюсь. Спешу очень. За телефон надо успеть заплатить. А то грозились обрезать.
— Да-а, — вздохнул я. — Вот так… Не сошлись, говорит, характерами…
— И что это у них за манера такая — возмущенно сказала Гайдукина. — Чуть что — угрожать. За телефон не уплатил — обрежем, за свет немножко опоздал — обрежем. А телефон этот, прости господи, никуда не дозвонишься.
— Это уж точно, — согласился я. — Скорее бегом добежишь, чем по телефону.
— Мне бы кому чего обрезать! — сказала Гайдукина. — Ну, я направо. До свидания.
И она свернула. А я побрел дальше один. Так я прошел квартала два и неожиданно встретил хорошего своего приятеля Мишу Побойника.
— Миша! — сказал я. — Мишенька! Бог тебя послал. Давай зайдем куда-нибудь, выпьем по стаканчику.
— Ч-черт! — обрадовался Миша. — Ты как в воду глядел! Сам только об этом подумал, да очень уж одному скучно.
Мы зашли в закусочную, взяли по стаканчику.
— Хоть бы поинтересовался, с чего это я выпиваю, — грустно сказал я.
— Ас чего ты выпиваешь? — хмыкнул Миша. — Похмеляешься, небось?
— Хуже, Мишенька… Гораздо хуже. Жена от меня ушла.
— Совсем, что ли? — спросил Миша.
— Навсегда. Характерами, видишь ли, не сошлись.
— Это причина, — сказал Миша. — Это, брат, такая причина… Он покачал головой. — М-да… А я похмеляюсь. Вчера у Жорки Виноградова были, ну и налились, конечно. До помутнения. И, ты понимаешь, обратно шел — подошву оторвал. Штырь какой-то из асфальта торчал, представляешь? Я об него и царапнулся. Еще совсем новые туфли были. Импортные. Коричневые… И, главное, куда я эту подошву сунул, убей, не помню! Утром пошел в мастерскую. Ничего, говорят, сделать не можем, товар импортный, мы такого не имеем. Ты понял, а? Задрипанной подошвы у них нет. Мировые стандарты, понимаешь!.. Ну, пришлось другие купить. Во! Как находишь?
