Паны и рыцарство стояли, опустив глаза. Вздыхали, крутили усы, позванивали доспехами.

Потоцкий продолжал:

— Шеин не только не покорился нашему христианнейшему королю, но своими грамотами, написанными вместе с ремесленниками и городскими мужиками, призывал и другие города к сопротивлению его величеству. Пока мы стояли под Смоленском, Ляпунов собрал войско и теперь окружил в Москве наших соотечественников, и бог знает, чем это может кончиться. Смоленск надо добыть немедля. Позор падет на головы рыцарства, если его величеству королю придется ни с чем отступать от этого грязного лукошка.

Из толпы полковников и капитанов вышел вперед инженер Шембек. От перебежавших в королевский стан Сущева и князя Морткина Шембек узнал, что подкопным делом в городе ведает не иноземный инженер, но простой холоп прозвищем Лисица. Холоп пустил на воздух не одну минную галерею, искусно выведенную королевским инженером. От обиды Шембек совсем осунулся, седые усы поникли, нос удлинился, почти дотянулся до нижней губы. Инженер поднял сухой палец, смотрел на Потоцкого немигающими глазами:

— О-о! Ваша милость, Смоленск не лукошко, но весьма сильная крепость, в чем мы имели время давно убедиться. То, что я слышал от господина Людоговского о ее строителе Коне, заставляет думать, что это был весьма искусный инженер, в совершенстве владевший наукой фортификации. — Шембек развел руками: — К сожалению, обстоятельства не позволили господину Людоговскому получить в свои руки точный план крепости, что значительно облегчило бы сейчас нашу задачу.

Потоцкий перебил Шембека:

— Русский дворянин Дедевшин, начальствовавший в крепости Белой и передавшийся на милость его величества, подробно указал нам слабые места в крепости. Изведенного за вчерашний день пороху хватило бы на месяц всему польскому войску. Наши тяжелые пушки сделали в стене только небольшую брешь, хотя это и было, как говорит дворянин, самое слабое место в крепости, ибо стены здесь ставились поздней осенью, когда известь и камень не имеют необходимой силы.

Шембек почтительно склонил голову:

— То истина, ваша милость. — Обвел глазами сидевших на скамье панов. — Я подробно беседовал с русским дворянином Дедевшиным. От него и узнал нечто, могущее даровать скорую победу над неприятелем. Сей дворянин, присутствовавший при строительстве крепости в качестве надсмотрщика, указал, что с северной стороны имеется проходящая под стеной водосточная канава, сделанная столь искусно, что извне она совершенно неприметна. Мина, которая может быть без всякого труда, тайно от русских, подведена под стену через эту канаву, произведет действие несравненно большее, чем подкопы, о которых осажденные успевают проведать, точно о наших намерениях им сообщает сам дьявол.

Пока Шембек излагал свой план, Бартоломей Новодворский не спускал с инженера глаз. Рыцарь долго изучал военное дело в Италии и был поклонником минного искусства. Новодворский поднялся. Латы с золоченой набивкой на груди колесом. Колыхнул пучком перьев на стальном шлеме:

— Приступать к городу надо с четырех сторон. И одновременно надо взорвать мину, заложив ее в водосточную канаву.

Совещались недолго. Решили сделать так, как советовал Новодворский. Ночью послали минеров отыскивать канаву. Приступ был назначен, как только будет подведена под стену мина.

Против Авраамиевских ворот стал сам Якуб Потоцкий с отборной польской пехотой и казаками. С северной, Крылошевской, стороны расположились кавалер Новодворский и маршал Дорогостайский с пешими рейтарами, волонтерами и венграми-копейщиками. Новодворский и Дорогостайский должны были идти на приступ, как только будет взорвана мина. Перед земляным валом, насыпанным русскими на месте пролома, еще осенью сделанного взрывом мины, стал Стефан Потоцкий с жолнерами и батареей легких орудий; рядом заняли место кнехты Яна Вайера. Мешки с землей и камнями, хворост заваливать рвы и широкие лестницы были заготовлены давно и в большом количестве. Пятнадцать тысяч польского войска готовились обрушиться на город, обессиленный голодом и обескровленный двадцатью месяцами осады. Чтобы придать бодрости войску, ротмистры говорили о богатых сокровищах, хранящихся в соборе Богородицы, и о том, что город защищают несколько сотен ремесленников и мужиков, и стыдно королевским людям возвращаться домой ни с чем. Приступать приказано было в темноте, без трубных сигналов, чтобы застать русских врасплох.

За полночь ротмистры подняли свои роты. Пошли, едва побелело на востоке. В смутных предутренних сумерках со стен увидели подступавшее к стенам королевское войско. У Днепровских и Молоховских ворот тревожным звоном залились колокола.

Первым пошел на приступ Стефан Потоцкий. Отборные роты вмиг завалили ров и стали приставлять лестницы. Потоцкий стоял у рва, размахивая саблей, криком подбодрял солдат. С вала раз-другой хлопнули пищали. Пуля ударила в доспехи Потоцкого, глубоко вдавила на панцире стальную пластину.

За жолнерами Стефана Потоцкого на приступ пошли немцы Вайера. Несмотря на тяжесть доспехов, кнехты шли беглым шагом. Приставив лестницы, проворно полезли на стены.

Железно звякнули от ударов доспехи. Сотнями здоровых глоток заорали:

— Gott mit uns!

— Herr lesus!

Немцы, точно вода в половодье, залили стену от Богословской до Малой Грановитой башни. Стенные мужики, человек двадцать, отступили к башням. Сбившись кучей, отбивались рогатинами и топорами от закованных в железо кнехтов. Падая, хватали немцев за ноги, валили, ножами сквозь доспехи добирались до живого тела. Из двери Грановитой башни выскочил Добрыня Якушкин и еще семеро ратных, все в кольчугах и панцирях. Добрыня, прикрыв щитом грудь, с гудом вертел над головою тяжелый чекан:

— За Русь! За святую богородицу!

Сунувшемуся вперед ротмейстеру проломил шишак. Кнехтов разметали, согнали к зубцам. Немцы, толкая друг друга, поползли по лестницам обратно. Некоторые в спешке сбрасывались со стены. Пятерых замешкавшихся изрубили в зубцах. Добрыня стащил с головы шишак, мазнул култышкой по лбу, смахнул копоть и пот, повел глазом по пряслу. На прясле, вперемежку, в лужах крови — битые немцы и свои ратные мужики. Немцев больше вдвое. Кровь ручьями стекала со стены, оставляя на кирпичах черные подтеки.

— На сей раз отбились…

Добрыня не договорил. В стороне Крылошевских ворот взметнулся желтый столб пламени. Стало светло, как днем. От грохота дрогнули стены. В наступившей следом тишине протяжно завыли трубы. На помощь королевскому войску шли свежие роты.

Рыцарь Новодворский сам наблюдал за работой минеров. Взрывом мины стену разметало на четыре сажени. Русские не ждали приступа с этой стороны. Сотни полторы пеших рейтаров по грудам кирпича и камня кинулись в город. Какой-то из проникших в пролом солдат бросил в двери Крылошевской башни пук горящей пакли. В башне никого не было. Натасканная зимою для тепла солома запылала. Огонь добрался к бочкам с порохом, заготовленным пушкарями. Взрывом далеко разнесло горящие головни. Запылали ближние дома и кровли на соседних башнях. Ямские мужики, стоявшие у Днепровских ворот с пятидесятником Постником Челюсткиным, бросились наперерез полякам. Столкнулись, завертелись в дыму под лязг железа, вопли и треск горящего дерева. Ямские мужики, исхудалые, отощавшие от голода, дрались один против десятерых. Насаженными на длинные топорища топорами крушили шлемы и панцири рейтар. Поляки подались, передние, давя задних, побежали. Но в разбитые Крылошевские ворота уже вступала венгерская пехота. Венгры шли плечо к плечу, выставив вперед копья, и пламя плясало на гребнях шлемов.

Венгры оттеснили ямских людей к Родницкому оврагу. Рейтары ударили на ямских с боков.

Добрыня Якушкин из окна башни видел, как бились стиснутые со всех сторон рейтарами и венграми ямские мужики. Крикнул своим, чтобы выручали. На выручку ямским со стены бросилось десятка полтора стенных мужиков. Оверьян Фролов, обогнав других, первым врубился в гущу поляков. За ним подоспели плотник Ондрошка и остальные. Оверьян, стиснув обеими руками древко бердыша, рубил, вертелся юлой. Двоих, не успевших увернуться, рейтаров свалил замертво.