— Вы… возбуждаетесь, когда наблюдаете за ними? — поспешно спросила Виктория.

С каждым вдохом и выдохом шелк халата ласкал ее соски. Ей казалось, будто о них трется не ткань, а наждачная бумага. Она чувствовала, как ее кожа, словно перезрелый фрукт, близка к тому, чтобы лопнуть.

— Это бизнес, — прямо ответил Габриэль.

Бизнес, построенный на удовольствии.

Виктория вступила в него, когда выставила на аукцион свою девственность.

Если бы она тогда знала то, что знает теперь, хватило бы ей смелости сделать это, задумалась она. Продала бы она себя, зная, что сексуальные отношения затрагивают не только тело, но и душу?

Мужчина отвинтил крышку на банке и положил ее и саму банку на тумбочку.

Виктория всеми силами пыталась контролировать дыхание.

— Что находится в банке?

— Крем-смазка.

Эти слова ворвались в ее влагалище.

Виктория вдруг поняла, что она вся мокрая.

И Габриэль знал это.

Был ли он возбужден?

— Во всех спальнях находятся банки… с кремом-смазкой?

— Да.

— Мужчина… ласкал ее, — сказала Виктория дрожащим голосом. — Женщине ведь не нужна искусственная смазка, чтобы… принять его.

Серебристые глаза в зеркале перехватили взгляд Виктории.

— Это зависит от того, куда он войдет в нее. И чем.

Куда.

И чем.

Без слов было понятно куда. Но…

— Что вы имеете в виду под этим «чем»? — осторожно спросила она.

Наблюдая за мужчиной. Наблюдая за женщиной.

— В каждой комнате есть определенный набор, — он на мгновение замолк, заколебавшись, — godemichés.

Виктория была одновременно очарована неуверенностью Габриэля и неизвестным французским словом.

— Что такое… godemiché?

В отражающихся в зеркале глазах мужчины сверкало чистое серебро.

— Это кожаное приспособление, имеющее форму пениса.

Влагалище Виктории невольно сжалось. Она видела минутами раньше, как мужчина вставляет в женское тело искусственный фаллос.

И они оба, похоже, получали наслаждение от процесса.

— Этот набор… он содержит приспособления разных размеров? — спросила Виктория.

Отражение Габриэля переместилось поверх немолодой женщины и ее любовника. Его рубашка была расстегнута, обнажая темные волосы на груди.

— Да.

Их длина меньше, чем девять дюймов? Или больше?

— С помощью каких еще приспособлений мужчина может войти в женщину?

— Смотрите, мадмуазель, и сами все увидите.

Женщина легла спиной на шелковые простыни. Ее волосы беспорядочно раскинулись по покрывалу. Мужчина встал на колени между ее ног.

Виктория, не отрываясь, смотрела на них.

Он… целовал ее. Там. Между бедрами. Он прикасался губами к самой чувствительной женской плоти.

Виктория чувствовала, как пульсирует кровь в том месте, где находятся ее половые губы.

— Ему ведь не нужна смазка, чтобы целовать ее, — сказала она, резко втянув в себя воздух.

Когда-то она наблюдала подобную сцену снова и снова в течение ночи, но сейчас смотреть, как мужчина целует самую сокровенную женскую плоть, и одновременно чувствовать всем телом стоящего позади Габриэля — это вызывало совсем иные ощущения.

— Он готовит ее, — бесстрастно ответил Габриэль.

Он не был невосприимчив к тому, что видел. Жар его взгляда обжигал ей кожу.

— К чему он ее готовит? — не отступала Виктория.

Женщина подняла ноги. Ее пятки теперь находились на крае кровати. Она притянула к себе голову мужчины, удерживая ее.

Виктория сплела пальцы.

Мужчина выскользнул из рук женщины. Дотянувшись до белой банки на тумбочке, он зачерпнул крем правой рукой.

Габриэль — левша.

Эта мысль явилась из ниоткуда.

Мужчина положил правую руку между разведенных женских ног.

Виктория сжала бедра.

Женщина откинула голову назад. Черты ее лица исказились от исступленного восторга экстаза или, возможно, всепоглощающей муки агонии.

— Что он делает? — выдохнула Виктория.

— Он растягивает ее.

Виктория чувствовала проникновение в тело женщины, как в свое собственное.

У нее перехватило дыхание.

— Всей рукой?

— Он начнет с одного или двух пальцев.

Виктория вспомнила пальцы Габриэля.

Она вспомнила, какие они длинные. И белые.

Мужчина наклонился вперед и поцеловал женщину между бедрами, не убирая своей руки.

Виктории не нужно было смотреть на то, что он делал, чтобы чувствовать то, что испытывала она.

Сейчас она дрожала… от желания, как раньше дрожала от страха.

— Что чувствует мужчина, когда проникает пальцами в женщину?

Даже голос Виктории дрожал.

— Он словно прикасается к горячему, мокрому шелку.

Гнев в голосе Габриэля захватил ее врасплох.

Его глаза в зеркале не смотрели на ее отражение, а вглядывались в комнату. Он видел перед глазами свое прошлое и всех тех женщин, с которыми был близок.

Женщин, которые умоляли его об удовольствии, а затем умоляли его о разрядке.

Но он не умолял их.

Габриэль лишь единожды умолял о разрядке. Насилие над чувствами.

Виктория видела в изгибе его губ то удовольствие, которое он дарил женщинам. В серебристых глазах она видела лишь боль Габриэля.

Голова женщины по ту сторону зеркала металась взад и вперед, ее тело скользило по шелковой простыне, волосы спутались, грудь дрожала, словно она участвовала в гонке.

В гонке за освобождение.

Габриэль участвовал вместе с ней.

Женщина открыла рот — Виктория не знала, для чего именно: то ли, чтобы вдохнуть, то ли, чтобы закричать.

Габриэль растворился — Виктория не знала, в каких конкретно воспоминаниях: то ли в воспоминаниях об удовольствии, то ли — о боли.

— Что ты чувствуешь? — спросила она Габриэля, нуждаясь в удовольствии, нуждаясь в боли. — Сколько пальцев ты вводишь в нее? Один или два?

— Пять, — резко ответил Габриэль.

Виктория не могла дышать.

Пять пальцев проникли глубоко в нее.

— Я хочу чувствовать ее удовольствие, — отрывисто сказал он. — Хотя бы раз я хочу быть частью ее удовольствия, а не отдельно от него. Я хочу быть частью женщины, которой я дарю наслаждение.

А не отдельно от нее.

Разве возможно одновременно раскалываться от боли и разрываться от удовольствия: именно это и происходило.

— Эта женщина. Она… — Виктория выровняла голос, — …наслаждается, ощущая пять твоих пальцев внутри себя?

На его лбу появилась капелька пота, которая в неярком свете сверкала словно бриллиант.

— Женское влагалище создано для того, чтобы растягиваться.

Но, очевидно, не для того, чтобы принимать в себя кисть целиком.

Тогда почему ее тело открылось навстречу, чтобы принять его руку?

— Как ты… входил в нее пятью пальцами?

— Один палец за раз. — Капелька пота исчезла в его брови. — Я потратил три часа, подготавливая ее тело.

Виктория представила, как принимает один палец, два, три, четыре, пять. Палец за раз. Час за часом. Затрудненное дыхание, отсчитывающее минуты… открытое навстречу тело… скользящая, покрытая кремом рука… проникающая в кольцо плоти.

Нарастание удовольствия.

Экстаз. Агония.

— Скажи мне, — попросила его Виктория. Она вдыхала и выдыхала тогда же, когда грудь женщины за стеклом поднималась и опускалась. — Скажи мне, что ты чувствуешь.

Серебристые огоньки мерцали в отраженном взгляде Габриэля.

— Я чувствую, как мой язык ласкает клитор женщины.

Клитор Виктории болезненно набух.

— Он такой твердый, словно жаждет расколоться, обнажив ее жажду оргазма. — Голос Габриэля царапал кожу Виктории. — Мои пальцы прижаты друг к другу, сложены горсточкой. Большой палец спрятан в них. Влагалище женщины такое горячее. Оно обжигает. Я чувствую, как ее плоть растягивается, принимая в себя кончики моих пальцев… пальцы… первые суставы… вторые суставы… ладонь. Стенки ее влагалища заставляют мои пальцы сжаться в кулак. Она — это все, что я могу видеть, обонять, слышать и чувствовать. Запах женского желания. Всасывание женской плоти. Напряжение женского живота.