В течение нескольких коротких мгновений она наслаждалась ощущением чистоты. Но и это, как все в ее жизни, вскоре ушло.

Ее наслаждение.

Ее чистота.

Виктория открыла глаза и устремила взгляд на меднокожую женщину с темными гладкими волосами.

Медные панели были покрыты капельками воды, словно окна после дождя.

Серебристая вода извилистыми ручейками медленно стекала по телу меднокожей женщины; ее очертания были размыты, сюрреалистичны, бесстыдно чувственны.

Женщина перед осуждением мужчиной.

Удивительно, но созерцание меднокожей женщины породило в Виктории чувство вседозволенности. Даже тогда, когда она вышла из медной пещеры, иллюзия силы не пропала.

Бледно-голубое полотенце, висевшее на деревянной вешалке рядом с ванной, было мягким, толстым, дорогим.

Виктория вытерлась полотенцем Габриэля.

Зеркало над мраморной раковиной было запотевшим, не способным изменить бледный образ с темными волосами на меднокожее отражение, как в душе.

Виктория Чайлдерс на несколько мгновений перестала существовать.

Несколько серебристых волосков застряли между зубьями гребня из слоновой кости.

Резкая боль пронзила ее грудь.

«Вы не хотите меня», — обвинила она Габриэля.

«Вы бы удивились, узнав, чего я хочу», — ответил он.

Виктория причесалась гребнем Габриэля. Ее потемневшие от воды пряди смешались с его серебристыми волосами.

Горячие слезы обожгли глаза.

Твердо решив сохранять иллюзию самообладания, Виктория открыла верхний ящик под мраморной раковиной. Ее внимание привлекла зубная щетка с рукоятью из слоновой кости.

Зубная щетка Габриэля.

Ее собственная деревянная зубная щетка была в ридикюле вместе с письмами и небольшим гребнем, зубья которого имели разную длину и размер.

Прошлой ночью на обеденном подносе стояли две чашки au chocolat. Возвращался ли Габриэль после того, как Виктория легла спать?

Выпил ли он вторую чашку au chocolati?

Что именно тот мужчина сделал с ним, из-за чего Габриэль не может прикоснуться к женщине?

Тщательно осмотрев ящик из атласного дерева, она нашла еще одну зубную щетку, точно такую же, как и у Габриэля. Было не похоже, чтобы ею кто-нибудь пользовался.

Виктория почистила ей зубы. Чтобы сполоснуть рот, она воспользовалась стаканом Габриэля, стоявшим рядом с мраморным умывальником.

Виктория была чистой, какой она не была уже многие месяцы. Это было возбуждающе.

Ее панталоны были все еще мокрыми. Оставалось только ждать, пока они высохнут. И надеть платье, которое было не таким уж чистым, не смотря на все ее попытки сохранить его таковым.

Дрожа от холода и ощущая прилипшие к спине и ягодицам влажные волосы, Виктория открыла дверь ванной комнаты.

За которой уже не было темноты.

Яркий электрический свет заливал спальню.

Маленькая женщина с огненно-рыжими волосами стояла около стула, на который Виктория положила свое платье прошлой ночью. На маленькой головке с элегантно завитыми волосами красовалась небольшая изящная голубая шляпка с пером павлина. Позади нее в зеркале-псише отражалась такая же изящная женщина с огненно-рыжими волосами, ее со вкусом подобранная голубая шляпка и перо павлина.

Обе женщины с презрительным выражением на лицах держали на расстоянии от себя шерстяное платье Виктории, будто боялись, что в нем водятся паразиты. Узкая спина гостьи была напряжена; ее румяное морщинистое лицо выражало крайнюю степень отвращения.

Едва Виктории осознала присутствие незваной гостьи, как женщина подняла глаза. Они уставились друг на друга в молчании: одна — шокировано, другая — критически.

Женщина с огненно-рыжими волосами рассматривала ее так же, как и те мужчины и женщины, что присутствовали на аукционе.

Шок уступил место возрастающему гневу.

Женщина не имела права судить Викторию — ни ее действия, ни ее одежду.

На шее гостьи блестело жемчужное ожерелье. На те деньги, что оно стоило, можно было бы накормить всех бездомных Лондона.

Виктория могла спрятаться в ванной или прикрыть себя руками.

Или забрать то, что принадлежит ей.

Гордость.

Чувство собственного достоинства.

Свое платье.

Она подошла к женщине и резко выдернула из ее несопротивляющихся рук коричневое шерстяное платье.

Женщина была небольшого роста, не выше пяти футов; Виктории пришлось наклонить голову, чтобы взглянуть на нее с высоты своих пяти футов и восьми дюймов.

Прижимая платье к груди так, чтобы коричневая шерсть прикрывала тело от плеч до щиколоток, Виктория отступила с вновь обретенным чувством собственного достоинства.

— Боюсь, вы попали не в ту спальню, мадам, — холодно сказала она.

— Madame, — властно поправила ее женщина. — Я мадам Рене.

Она говорила так, будто была как минимум членом французской королевской семьи или, по меньшей мере, ее имя должно было что-то значить для Виктории.

— Тем не менее, madame, — огрызнулась Виктория, — сейчас вы находитесь в моей спальне. Поэтому будьте так любезны, покиньте ее.

— Эта chambre de coucher, мадмуазель, принадлежит не вам, а месье Габриэлю. У меня нет такой привычки, ходить по домам. Vite… не будем терять время даром. У меня есть клиенты, которые ждут меня.

Клиенты… мужчины?… которые ждут ее?

Эта женщина — проститутка?

Более сильные, чем у Виктории, руки вырвали шерстяное платье.

На одно мгновение Виктории показалось, что это Габриэль незаметно подкрался к ней сзади и выхватил ее одежду. Но в комнате не было никого, кроме изящной женщины неопределенного возраста, элегантно одетой по последней моде, и тридцатичетырехлетней бывшей гувернантки, на которой не было ничего, кроме мокрых слипшихся волос.

Женщина, которая назвала себя мадам Рене, обошла вокруг Виктории.

Виктория неотрывно следила за ее перемещениями, полная решимости вернуть свое платье.

Внезапно теплые руки приподняли и сжали ее грудь.

— У вас сносная грудь, мадмуазель. — Мадам Рене отпустила грудь Виктории, чтобы достать из бокового кармана рулетку. Отмерив ленту необходимой длины, она натянула ее своими маленькими узкими руками. На указательном пальце ее правой руки сверкнул бриллиант размером с голубиное яйцо. — Но у вас нет бедер и ягодиц. Поэтому в первую очередь нам нужны платья, которые будут подчеркивать вашу грудь, oui? А затем мы добавим объем на бедра и ягодицы.

Виктория в немом изумлении уставилась на маленькую женщину. Мужчины тискают женскую грудь; женщины не тискают друг друга.

Шерстяное платье лежало на полу между ними.

Виктория забыла о гордости.

Да, она стояла обнаженной перед Габриэлем. Но сейчас она не собиралась выставлять напоказ свое обнаженное тело женщине, которая хватала ее за грудь.

Виктория нагнулась, чтобы поднять платье.

Маленькая нога в кожаном ботинке отбросила его в сторону. Виктория, не отрываясь, смотрела, как ее одежда скользит по натертому до зеркального блеска деревянному полу.

— Вы сейчас на моем попечении, мадмуазель. — Многолетняя уверенность в своем праве повелевать прозвучала в голосе старой женщины. — Я не потерплю, чтобы моя женщина ходила в лохмотьях.

На моем попечении… моя женщина.

Неужели Габриэль хочет, чтобы ее обучили работе проститутки?

Взгляд Виктории поймал отражение свисающей груди на полированном деревянном полу. Остро осознавая всю уязвимость своего положения, Виктория разогнулась, ощущая, как тонкий ручеек холодной воды проложил себе дорогу между ее ягодиц.

Она сжала руки в кулаки.

— Мадам Рене, мне не нужна сводница.

Старая женщина выпрямилась во весь свой рост.

— Я — сouturiere, мадмуазель.

Модистка.

Габриэль сказал, что его дом не бордель. Тогда что здесь делает модистка?

— Madame, здесь явно какая-то ошибка, — ответила Виктория, ощущая при этом, как затвердели от холода ее соски. — Я не посылала за…сouturiere.