Келеф заговорил сухо, торопясь избавиться от слов, так не подходивших сказочному краю за его спиной:

— Войны не избежать, — обращение, недосказанное, повисло в воздухе. — Но меня это уже не касается. И тебе я не помощник. Уедешь сегодня.

— Не уеду, — спокойно и сдержанно возразил Хин. Сил'ан отвернулся, промолчал. — И почему не касается? Ты же воин воздушной армии.

— В прошлом, — добавило дитя Океана и Лун подчёркнуто ровно. — И потом, дело не во мне. Такова позиция семьи. Попробуй убедить Вальзаара, что человечье побоище и для нас не пройдёт бесследно, а я посмотрю, как у тебя получится. У совета вот не вышло.

Злорадная интонация, прежде несвойственная Келефу, заставила правителя подобраться.

— Уезжай, — подтвердил Сил'ан, не настойчиво — безразлично. Он не стал ничего добавлять о путях и судьбах двух народов, или о том, что время надеяться и в ком-то нуждаться — прошло.

Хин и сам не представлял, как избежать разлуки, войны и гибели. Он не ведал даже и того, как вернуть милую, рассеянную ласковость чужому взгляду. Чанакья толковал о воле, но как понять, не был ли он сам, да и Эрлих, игрушкой в руках Основателя? В конце концов, чья воля поспорит с Дэсмэр, владычицей судеб?

Так значит, делай, что должен, свершится, чему суждено?

— Кузнечик не преградит ножками путь грохочущим колесницам, — с насмешливым сожалением подытожил Келеф.

Говорил ли он о человеке или о себе? Одезри не разобрал, но решил без сомнений:

— Вернёмся вместе. Раз ты убеждён, что мы бессильны, то должен согласиться: два дня ничего не изменят.

Сил'ан больше не стал спорить: молчал, но почему-то и уходить не торопился, напротив, удобно устроился на подоконнике.

Сознание вернулось к Хину, а с ним болезненный жар и пугающая беспомощность. Он ещё не осознал, что произошло и почему он очутился в темноте, как живот мучительно скрутило, к горлу подступила тошнота. Открыв глаза, он увидел, как Сил'ан, поджав губы и наморщив нос, разглядывает испорченное платье. Одезри ощутил жгучий стыд, затмивший разом и недоумение, и боль, и смертную слабость, но вместе с тем облегчение — он успел испугаться, что вся весенняя история лишь привиделась ему в горячечном бреду. По крайней мере, Келеф в самом деле был рядом.

— А чего же ты хотел? — удивлённо спросил паук, продолжая разговор. Спросил не у Хина.

Келеф удостоил советчика коротким красноречивым взглядом, лятх тотчас убежал, всего скорее, за гранулами очищающего зелья. Сил'ан снова возложил правую руку, не защищённую перчаткой, на лоб человека, однако сам на сей раз предусмотрительно остановился за изголовьем.

— Не беспокойся, — пробормотал он, наткнувшись на взгляд правителя и, видно, кое о каких чувствах догадавшись по этому взгляду.

Хин ощущал, как всё тело — словно диковинный инструмент — откликается на едва ощутимое касание: боль, жар и слабость исчезали с волшебной быстротой, и даже голод словно притупился. Мысли прояснились, Хин начал вспоминать.

— Твари! — ахнул он.

Келеф отнял руку, быстрее обычного поплыл к двери.

— Да, — согласился невесть когда возвратившийся паук, и тон у него был мрачный. — Отравили-таки. Не думал, что дойдёт до подобного.

«А я ещё как думал», — про себя отметил Одезри.

— Они охотились на меня, — напомнил он, садясь.

Синкопа отмахнулся:

— Да ну. — Так вяло, словно давно разгадал причину, но хотел потянуть время. — Не может быть, чтобы взаправду, иначе ведь давно бы съели.

Притворство неприятно удивило Хина.

— Значит, вернувшись без их приглашения, я им особенно сильно досадил? — усмехнулся он. — Или что?

Лятх посмурнел: подобрал все лапки, вздохнул, ничего не ответил, будто поступок тварей и вправду не укладывался у него в голове. Хин этому не верил не мгновения. Он только видел, что паук колеблется, и, значит, скажет что-то скверное. После радостной встречи и доверительных признаний?

Синкопа подбежал к окну, выглянул наружу — удостовериться, что Келеф уже далеко и разговора не слышит. Хин быстро понял недосказанное, когда паук, наконец, решился. Сначала на одно веское слово: «Защищают», потом и на разъяснение.

— Они чуют беду.

Келеф подплыл к окну снаружи и поманил, как ни в чём не бывало:

— Идём.

— Куда? — спросил Хин, хотя сам подумал «А куда бы там ни было» и уже поднимался с кровати, на которую кто-то водрузил матрац обратно.

Сил'ан отозвался вполне в своём духе:

— Спасать тебя от голодной смерти.

Как позже выяснилось — к охотникам. Идти пришлось через ржавый редкий лес, путь указывали два маленьких жёлтых меховых клубка, паривших над вершинами, раскинув крылья.

Хвойные деревья сменились исполинами с пронзительно синей, яркой листвой. Завидев ручеёк среди мшистых берегов, Хин попросил об остановке и опустился на колени, не переживая о том, как измарается и намокнет нарядная весенняя одежда. Он долго плескал холодной водой в лицо, тёр щёки, силясь избавиться от прилипшего к нему ощущения нечистоты и скверного запаха. Келеф стоял поодаль, молча глядел на это, о чём-то думал. Наконец, он заговорил, быть может, давая Хину понять: довольно уже самобичевания.

— Я не знаком с Росами — людьми, к которым мы идём. Им, впрочем, известны правила гостеприимства, и хозяину они не откажут. Вальзаар пустил их во владение, следовательно, опасаться их вряд ли стоит. Тем не менее, в кёкьё вокруг этих охотников словно заговор молчания.

Хин сделал согласный жест, вняв предупреждению. Он был благодарен, даже немного удивлён, и тут его посетила — словно озарение — мысль, с нынешним разговором почти не связанная. Стал бы Келеф предупреждать, впрочем, что там предупреждать — стал бы возвращать человека к жизни, если б так мало дорожил им, как выходило из его слов прошлым вечером или этим утром? И мог ли он, правивший в Лете семнадцать лет, обманываться насчёт прочности положения Хина и его будущего? Тогда уж бросил бы его на потеху тварям, справедливо рассудив: сейчас ли гибнуть или пару недель спустя — всё одно, а к лятхам никакая власть не прицепится. Раньше, быстрее, легче — так даже милосердней выходило, словно бы в память о долгом знакомстве.

Но Келеф не бросил. Однако, стоило опасности миновать — и он вновь держался в стороне.

Зелёный полумрак реял меж облезлых розоватых стволов; пышные папоротники скрывали очертания берега, а далеко за ними вода густо блестела. Мошки роились над ней, расходились круги — мальки прыгали. А затем всё вновь заволакивала тень, падавшая на реку от сплетения ветвей. На круглых с загнутыми краями листьях мокли фиолетовые водяные цветы, испещрённые красными жилками; тонкий сырой аромат болота, сладковатый и острый, шёл от них.

Охотники облюбовали для стоянки груду серых камней, вымытых из почвы. Их переносная хижина походила на маленький шатёр — это был конус с открытым верхом: грубая кожа, раскрашенная на летний манер, обтягивала дюжину сухих жердин. Твари уселись на выступавшие концы палок, как на насест. Те прогнулись, едва выдерживая вес. Вся постройка грозила обрушиться, если бы Келеф, пощекотав провожатых под клювами, не отпустил их тотчас. Лохматые клубки взмыли ввысь, искусно лавируя среди ветвей.

Семья Росов оказалась многочисленной, на охоту взяли и стариков, и женщин и даже детей. Малышня чуть старше дочери Хина вела себя на удивление спокойно: под ногами не путалась, не любопытничала и не досаждала — дети оглядывали пришедших, стараясь не отвлекаться от своих занятий. Многие уже понимали, что ожившей чёрной статуе нужно поклониться, менее сообразительных напутствовали матери или сёстры — Хин понятия не имел, кто здесь кем и кому приходился.

Трое мужчин, по всей видимости, главные среди охотников, встретили Сил'ан тепло и почтительно. Их манеры напоминали скорее Синкопу, чем Мегордэ или других весенов. Келеф ли был их знакомым или кто другой, но детей Океана и Лун они знали не понаслышке. Келефу стоило лишь намекнуть и — «Конечно, хозяин Биё» — Хина тотчас окружили заботой.