Весены забыли, а летни знали: если Бог пожелал человеку смерти — человек умрёт.

Эрлих не мог предугадать, что отряд во главе с послом Марбе не станет дожидаться расправы. Уванг недооценил противника? Он, как и Хин, не видел и малейшей возможности честного союза. Да и союза — с кем? Зная, что Лодак отправил войско во владение Одезри, что там завязалась схватка, он пришёл к единственному разумному выводу: соседи удачно сцепились между собой. Глупцы!

Или переоценил? Решил, что при таком раскладе (а даже и если бы Марбе не разедлил своё воинство), оставалось Лодаку только одно: униженно просить Онни о мире. Вбил себе в голову, что уан понимает это, и уцепится за малую надежду, даже если сознаёт, как велик шанс, что завоеватель не остановится. Почему он думал, что Лодак не унаследовал манию отца? Что он не станет из ложной гордости и тщеславия сам себя толкать к пропасти? Или что предпочтёт служение — он, убивший брата — красивой гибели?

Зачем он устроил переворот? Оттого что совет не отправил бы посла с прошением о мире? Или как раз напротив?

Никогда ещё не доводилось Эрлиху так отчаянно жалеть о своей болезни. Переоценил или недооценил? Да кому важны эти меры с их загадками? Он проиграл потому, что не смог понять своего врага.

Ночь накануне коронации утекла по капле чернильной водой из небесных часов. Эрлих смотрел, как дождь гасит пламя, бушующее у горизонта — должно быть, вместо зари, украденной тучами.

Лицо его выражало удивление, но губы кривились презрительно, а полузакрытые глаза проникали в неведомое человеческой душе, раз уж не могли заглянуть в эту душу. Возможно, на его манер — это была прощальная улыбка, но что или кого он провожал, никто не смог бы проведать. Да и его самого — как живое существо, не как правителя — понять не удавалось, только придумать. Как эльфов.

Позже летни стали передавать из уст в уста, как за одну ночь грозные древние Боги стёрли нечестивый Город с лица земли, ввергли его в геену огненную. История вышла славной: герои бросали вызов судьбе, сражались и побеждали, любили и расправлялись с предателями. История, как и положено легендам Лета, обволокла соринку правды переливчатым жемчугом.

Сказители загадочно улыбались, когда нетерпеливые юнцы спрашивали их, что сталось с красавицами или правителями — на то были свои сказки. А легенду о человеке и древнем Боге, нашедших общую явь, заканчивали так.

Есть у иноземцев предание, будто люди некогда жили в довольстве тела и пустоте духовной: не было у них ни фантазии, ни разума, ни свободы. Называлось то место Раем. Людям всё дозволялось — ибо немногого они тогда желали — но только нельзя им было есть плоды с древа познания. Змий искусил женщину, та отведала запретный плод и дала его мужчине. И стали люди такими, какие они сейчас, но хозяин изгнал их из райского сада.

Есть и у нас предание, будто нашёлся мужчина, который не захотел взять плод, как его ни манили, как ни грозили, обманывали или убеждали. Тем самым, он отверг мир людей, но и не остался в утробе Рая — ушёл вслед за Змием. Их дорога уводит в небо, ведь человек мечтал научиться летать. А если Змий полетел, так, верно, то был дракон, которого люди поймали и научили жалить. Всё же он не утратил душу до конца, распались цепи одиночества, вот он и расправил крылья. И хотя его характер остаётся скверным, иногда он счастлив.

Москва, август 2008 — март 2009

© Шавина В.В.