Зампред Центробанка меланхолично перекладывал документы на рабочем столе из одной стопки в другую. У него было невероятно много дел – нужно готовиться к очередному раунду международных переговоров, нужно разбираться с сотнями внутренних вопросов – но голова категорически отказывалась работать. Прошло уже несколько дней, но он так и не принял для себя никакого решения. Какая-то часть его сознания кричала, даже орала – забудь об этом навсегда. Другая – строго приказывала принять предложение Узбека.

Он в очередной раз взвешивал все «за» и «против». С одной стороны, если расследование пойдет достаточно быстро и в нужном направлении, у главы МВД есть неплохие шансы. Нет, конечно, человек с таким лицом и такой фамилией никогда (ну, по крайней мере, в ближайшие лет двадцать) не станет президентом России. С другой – превратиться в одного из самых влиятельных людей государства он может уже завтра. Есть лишь одно «но» – время. Прав будет тот, кто успеет первым. Поэтому, с одной стороны, нельзя медлить. С другой, с другой… А черт его знает!

Финансист в бессилии пнул ногой массивную тумбу под письменным столом. На сегодняшний вечер у него были назначены две встречи – плановое интервью для «Нью-Йорк тайме», о котором американцы просили еще несколько месяцев назад, а потом – ближе к ночи – очередная встреча с Худойбердыевым. Ехать на нее без четкого решения не имело смысла, просить перенести – и вовсе глупо. Министр может решить, что Зимин задумал какую-то свою игру, а что будет тогда – лучше и не думать. Узбек сам себя загнал в угол, он сейчас опаснее дикого голодного медведя. За свою жизнь, за свою правду, за свои цели он будет убивать. Если охотники не опередят.

От всех этих мыслей Борису стало нестерпимо тоскливо. Он оказался настоящим заложником ситуации, а выхода не видел.

– Ладно, – сказал финансист вслух, ни к кому конкретно не обращаясь. – Будь что будет.

Звонок секретаря вывел его из задумчивости. В приемной ждал Терри Уотсон. Зимин пригласил американца в комнату отдыха, расположенную сразу за кабинетом. Мужчины были знакомы уже давно – десятки раз встречались на международных форумах, общались здесь, в России. Зимину нравился этот журналист – компетентный, сдержанный, остроумный, он всегда схватывал самую суть, умел правильно построить и вести беседу, а главное, в отличие от многих западников, Уотсон не был оголтелым критиком всего российского. Он соглашался с тем, что реанимировать экономику и вывести ее на принципиально иной уровень одними лишь политическими заявлениями просто невозможно, понимал, что нынешний Кабинет министров на верном пути, а экономический блок, при прочих равных, нельзя назвать слабым. В стране усиливалось то, что многие политические обозреватели называли давно подзабытым словечком «реакция», но это касалось, в первую очередь, внутренней политики и силовых ведомств. В экономике и в самом деле царила свобода. Об этом писал господин Уотсон, и Зимин был благодарен: так уж устроен западный мир, что порой одна заметка в авторитетной газете стоит больше, чем многолетняя напряженная работа целой страны.

Борис и Терри уже давно были на «ты». Зимин предложил рюмку коньяка. Журналист согласился, скорее, из вежливости. Он сегодня как-то скован, заметил Зимин. Такое ощущение, что американец пребывает в нерешимости, хочет спросить о чем-то, но боится или стесняется.

– Итак, Терри, напомни, о чем ты хотел говорить? У меня, признаюсь, полный бедлам в голове. Надеюсь, это не помешает мне ответить на все вопросы.

– Нет сомнений, Борис, что я вижу перед собой одну из самых светлых голов современности, не сочти за лесть.

– Покорно благодарю. Впрочем, давай считать вводную часть законченной. – Мужчины немного посмеялись, после чего Уотсон, неожиданно ставший очень серьезным, сказал:

– Борис, ты можешь не отвечать, но мы всегда были с тобой честны друг перед другом, а потому – карты на стол, играем в открытую. У меня есть информация из надежного источника, что Россию, да и не только ее, может потрясти глубочайший кризис, который отразится на всех мировых рынках, а в вашей стране произойдет смена власти. Не факт, что бескровная. – Уотсон замолчал, внимательно глядя в глаза собеседника. Не нужно было быть физиономистом, чтобы понять – Зимин в панике, он уже не контролирует себя. Вопрос попал точно в цель, и Терри решил продолжить: – Прости, я вижу, что застал тебя не в лучший момент. Но вопрос уже задан, извини. Повторюсь, можешь не отвечать.

– Терри, я могу попытаться ответить на твой вопрос другим?

– Мяч на твоей стороне.

– Хорошо. Ты можешь хотя бы намекнуть на уровень твоего источника? Скажем так, насколько он высоко… ммм… скажем, относительно моего положения?

– Источник – аноним. Даже мне он неизвестен. Но в сообщении, которое я получил, слишком много ссылок на людей, на даты. Там тысячи цифр, которые, при желании, можно проверить. Десятки фамилий, описания встреч и даже стенограммы разговоров отдельных лиц. Поверь, я не стал бы беспокоить тебя из-за ерунды и подозрений. Это, скорее всего, правда. Да, Борис?

– Прости, Терри. Мой ответ – «нет». Ты можешь сам решать, к чему относится это «нет». Ты понимаешь, что у тебя в руках? Ты понимаешь, что не было еще ни одной бомбы мощнее? Что Хиросима, Нагасаки и Чернобыль – детский лепет?

– Спасибо. – Уотсон странно улыбнулся. – Я думаю, ты понимаешь, что ответил на мои вопросы. Я обещаю, что, если дело дойдет до публикации, я напишу, что господин Зимин категорически опроверг. Согласен? Я даже могу прислать тебе почтой ту часть, которая будет касаться тебя, для сверки.

– Спасибо, я тебе верю. Я прошу тебя только не делать этого. Пока не делать. Если все будет хорошо, хотя в этой ситуации никакого «хорошо» я себе даже представить не могу, то обещаю: я первым позвоню тебе. И ты получишь все. Гораздо больше, чем сообщил тебе твой источник. Уговор? – Зимин протянул руку, предлагая скрепить соглашение.

– Ты хороший переговорщик, Борис– Уотсон мучительно думал, пытаясь тянуть время. – Очень хороший переговорщик, и ты помнишь – я об этом писал. – Взаимная сдержанная улыбка, пауза. – Хорошо. Я согласен.

Один из самых влиятельных американских журналистов и человек, державший в своих руках половину русской экономики, молча пожали друг другу руки. Больше они не сказали ни одного слова. Забегая вперед, скажем – никогда. Уотсон ушел, а Зимин, обессилев, рухнул в кресло. Он выпил свою рюмку и только теперь заметил, что Терри не притронулся к коньяку. Подумав, финансист выпил и его. Ему удалось унять нервную дрожь, он встал и распахнул платяной шкаф: нужно было поменять рубашку: воротник и подмышки – насквозь мокрые. Завязывая галстук, глядя в глаза своему отражению в зеркале, Зимин сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Дьявол, а ведь он вынудил меня принять решение. Просто вынудил. Черт бы его побрал. И Узбека, и всех. Черт бы вас всех побрал, – сказал финансист своему отражению в зеркале и резким движением затянул узел галстука.

Тело тридцативосьмилетней Дарьи Ильинской, кандидата наук, эксперта, старшего лейтенанта ФСБ России, нашли в парке на окраине подмосковной Балашихи. Женщина не дошла до дома всего метров пятьсот. Поздним вечером, когда она шла с последней электрички, на нее напали наркоманы. Их было трое. Сначала они ограбили женщину, потом – немного придушили. Патологоанатом местного морга, описывавший повреждения на теле, пришел к выводу, что Дарью не меньше пяти раз изнасиловали, причем – извращенным способом. Последний раз над ней надругались уже после того, как она умерла, – сработала какая-то защитная система организма, и сердце просто остановилось.

Ильинская прослужила в органах госбезопасности более пятнадцати лет, но была, скорее, не контрразведчиком, а ученым. Она с отличием закончила Институт стали и сплавов и всю свою жизнь занималась исключительно научной работой. Дарью похоронили за казенный счет, со всеми подобающими почестями. Проститься с талантливым ученым пришли коллеги, ее студенты, многочисленная родня. Неожиданно для всех приехал и лично директор ФСБ. Он пожал руку вдовцу, смотревшему на мир пустыми выплаканными глазами, потрепал его по спине и при свидетелях пообещал – преступление будет раскрыто, а сыновья Дарьи, если они того захотят, всегда смогут найти себе достойную работу в органах государственной безопасности.