Они прощались коротко. Проводница на подножке вагона нервничала и с осуждением поглядывала на нетрезвого молодого человека с дорогим чемоданом в руке. Тепловоз истерично кричал. С крыши вокзала ему отвечали огромные мутировавшие птицы.

Он действительно был порядком пьян, история Фридмана оглушала, хотелось спать.

Пыльный состав уходил куда-то в ночь, неровно дергая красными фонарями на последнем вагоне. Следователю не хотелось домой. Он долго смотрел вслед уходящему поезду, с тоской констатируя, что выговорился, а легче не стало. Груз остался. Со всем этим надо как-то жить. Надо что-то делать. Он ссутулился, повернулся к вокзалу спиной и устало побрел в сторону дома. На дорогу ушло сорок минут. Этого времени оказалось достаточно. Завтра он достанет тонкую папку и возобновит расследование. Своей волей. Тайно. Когда придет время, он поставит в известность и шефа, и Москву. Сейчас рано.

Слово ваше да будет всегда с благодатию, приправлено солью.

Кол. 4:6

Директору ФСБ России

Совершенно секретно

Экземпляр единственный

Довожу до Вашего сведения, что на подведомственной мне территории действует организованное преступное сообщество, организовавшее и наладившее систематические хищения драгоценных металлов с предприятия СФ-14. Хищения осуществляются систематически, до настоящего момента. В какой момент схема была налажена – в настоящее время установить не представляется возможным. Масштабы хищения устанавливаются. Участники ОПС устанавливаются.

По сообщению агента «Секретарь», дело должен был принять к производству следователь областной прокуратуры Фридман, однако, по непонятным причинам, это сделано не было. Единственный задержанный в рамках предварительного расследования покончил с собой в камере изолятора временного содержания. Вскрытие не проводилось, труп кремирован.

Прошу Вашей санкции на проведение специальных мероприятий, а также на неофициальную беседу с Фридманом. Жду дальнейших указаний.

Начальник УФСБ России по Рязанской области.

Сергей Баринов дописывал рапорт, когда на столе заорал внутренний телефон. Майор с ненавистью посмотрел на белый пластиковый аппарат без диска и выругался вслух. Вечер уже. Планы были. Все летит псу под хвост, все. За годы службы Сергей Матвеевич безошибочно научился чувствовать неприятности, особенно те, что исходили от высокого начальства. Какое-то шестое чувство всякий раз подсказывало ему – просто так звонит «вертушка» или стоит ждать беды. В этот раз предчувствие уверяло – все очень, очень плохо.

Баринов взял трубку, выслушал несколько отрывистых фраз, односложно ответил. Поправив галстук, одернув мятый пиджак, вышел из кабинета и запер дверь. Бесшумный лифт поднял на три этажа выше. Истертые ковровые дорожки гасили звук шагов.

У железной двери, перегораживающей коридор, майор нажал кнопку звонка. Лязгнул засов. Тетка в форме с погонами старшего прапорщика придирчиво разглядывала удостоверение целую минуту, сличала потускневшую фотокарточку с оригиналом, близоруко щурясь. Убедившись, что перед ней все же не враг и не шпион, тетка взяла телефон и что-то пролаяла. На другом конце провода раздался аналогичный звук. Опустив трубку, прапорщица глазами показала – иди.

Баринов прошел еще два таких же кордона, прежде чем попал в кабинет, о существовании которого предпочитал никогда не думать. Не те чины, не то положение. Сюда вызывают только в двух случаях – или для того, чтобы вручить Героя, или для того, чтобы отдать какое-нибудь отвратительнейшее распоряжение. Сломать жизнь, проще говоря. Героя сегодня ждать не приходилось.

Директор говорил долго. Минут пятнадцать. Сергей Матвеевич еще никогда не слышал, чтобы первое лицо так много времени уделяло какому-то оперативнику, пусть и по особо важным делам, пусть и заслуженному. Но – простому оперу. Сергей Матвеевич еще никогда не видел, чтобы директор, разговаривая с кем-то из сотрудников, отводил глаза в сторону.

Баринов вышел из кабинета, почти бегом бросился в сортир. Рывком распахнул окно, начал расстегивать верхнюю пуговицу на рубашке, которая всегда болталась на его тощей шее, а сейчас – удавом душила, аж глаза на лоб лезли. Оторвал пуговицу. Ослабил галстук. Нашарил сигареты и зажигалку, долго прикуривал.

Все очень плохо – стучало в голове. Все гораздо хуже, чем я думал. Все очень-очень плохо.

Баринов вернулся в кабинет, быстро собрался, сбросив в портфель все бумаги со стола. Отпер сейф, достал табельное. Проверил, снял с предохранителя, сунул за пояс. С тоской оглядел унылый, но такой неожиданно родной кабинет.

– Ох…ть, – сказал Баринов вслух, обращаясь то ли к «вертушке», то ли к вырезанному из доски Железному Феликсу. – Ох…ть, – повторил он, глядя в окно. – Я вот ведь и не знаю, что тебе теперь делать, парень.

Начальнику УФСБ России по Рязанской области

Совершенно секретно

Экземпляр единственный

Доложите о результатах дальнейшей проверки по факту, изложенному в Вашем последнем рапорте. Немедленно сообщите о лицах, осведомленных о ходе проверки – прямо или косвенно. Требую не допустить дальнейшего распространения информации по факту.

Любой ценой остановите действия, изложенные в Вашем рапорте. Установите круглосуточный контроль за следователем областной прокуратуры Фридманом, в контакт с ним входить категорически запрещаю.

Ждите дальнейших указаний.

Директор ФСБ России

Ночь кажется бесконечной. Человек в несвежей постели ворочается с боку на бок, чешется, сучит ногами под одеялом. Человеку неспокойно. Он уже в сотый раз думает о бутылке на кухне, но потом уверяет сам себя, мол, нет. Не пойду. Я не алкоголик.

Он не алкоголик, нет.

Просто какие-то невиданные тени ходят сегодня по стенам и потолку. Просто совсем не идет сон, а перед открытыми – вытаращенными – в темноту глазами все встают и встают какие-то бредовые картины. Чертова выставка современного искусства. Вернисаж больного сознания.

В этих картинах так много правдоподобия, но человек знает – этого не было и не будет. Он убедил себя в этом. Не было и не будет.

Черт побери. Как же хочется виски.

Как же.

Как же!

Он хлопает ладонью по тумбочке, находит мобильный телефон, открывает его и подслеповато смотрит в экран. Бл…ь. 5.42. Дурацкое время. Уже нет смысла уговаривать мозг успокоиться и дать возможность уснуть. И вставать рано. И идти некуда.

Он отбрасывает телефон в сторону, стремительно переворачивается в постели, со всей силы бросается вниз, зарываясь лицом в мокрую от пота подушку. Видения не уходят, не отпускают. Но от резкого удара меняют цвет. Картинка становится почти негативной, только с преобладанием красного. Жесткого насыщенного красного. Красного, цвета артериальной (или венозной? Черт, какая разница?) крови. Красные тени мечутся по подушке. Красные контуры меняются с невероятной скоростью. Движение красного отдается в голове тупой болью.

Спасибо, Господи, бормочет человек, что у меня нет пистолета. Хотя – еще пара таких ночей, и я обойдусь кусачками для ногтей. Не просто так ведь их запретили брать с собой в самолет.

Красные тени немного успокаиваются.

Видимо, им нравится ход мысли человека.

Человек трется лицом о подушку. Отвратительный звук – скребет о ткань щетина – возвращает его к реальности.

Под окном надрывно орет автомобильная сигнализация.

Над городом, в котором у него вообще никого нет – даже себя самого нет, – встает подобие солнца.

Город знает, что человек его ненавидит.