Седовласый мужчина сел на заднее сиденье видавшей виды «Волги». Старенькая машина издала необычно ровный и тихий звук, после чего сорвалась с места. В динамике разгона она, пожалуй, могла бы поспорить с суперсовременной спортивной иномаркой. Прежде чем исчезнуть за поворотом, «Волга» мигнула номерным знаком – на него упал свет уличного фонаря. На номере отчетливо читались три буквы – «екх».

Федор дежурил в районе Старой площади уже неделю. Он не совсем понимал, зачем это нужно, но заказчик платил исправно, даже больше, чем обещал. Все, что требовалось от Федора, так это вести несложный дневник наблюдений за природой – какая машина и во сколько появилась на стоянке или уехала. Федор считал себя – и не без оснований – идеальным агентом. Он чувствовал всех государевых людей, ментов проще говоря, за версту. А они его – нет. Он был обычным придурковатым старичком с шахматами на морозе. Играл сам с собой, все время выигрывал. На третий день, как и предполагал заказчик, к нему подошли и вежливо попросили документы. Серые парни в серых одеждах. Федор был предельно честен: кроме справки об освобождении – ничего нет. Серые брезгливо повертели бумажку в руках, что-то сказали в рукава серых пальто, что-то послушали в уши. Отдали бумажку и ушли. Старый уголовник никому не интересен в принципе.

Здоровенная, как поезд, «ауди», которая интересовала заказчика больше всего, сегодня не трогалась с места. Только «Волги» шныряли, служебные. И кредитные «мазды» с «ниссанами» – время бизнес-ланчей: клерки, одетые из дисконта, прыгали по окрестным кафе, приобщаясь к буржуазному образу жизни за двести рублей.

Федор доел бумажную шаурму и допил пиво. Его разморило и клонило в сон, следить не хотелось. Неожиданно из двери – да, именно из той двери – вышел молодой человек. Федор так долго рассматривал его лицо на блеклой газетной фотокарточке, что не мог ошибиться. Это именно он. Молодой человек нервно разговаривал по мобильному телефону, пытался защитить от ветра чахлый огонек зажигалки и при этом жестами кого-то к себе подзывал. Он!

Старик опустил руку в карман и дрожащим пальцем нащупал большую кнопку на мобильном телефоне. Нажав кнопку, он досчитал в уме до шестидесяти, а потом нажал еще раз. Его миссия исполнена. Его ждет покой. Его ждет, если повезет, старость, о которой он так мечтал в зоне вечной мерзлоты. Поперло.

На дороге валялся мотоцикл. У него еще крутилось заднее колесо, ржавое крыло, отогнувшись, смотрело в небо, где еще недавно мелькало какое-то подобие солнца. Тихонько чертыхнувшись, казенный водитель затормозил. Новая «авоська» вмуровалась в дорогу. Водитель вопросительно посмотрел в зеркало заднего вида, его молодой пассажир брезгливо поморщился, но, после короткого раздумья, кивнул. Водитель поспешно вышел. Мотоциклист лежал метрах в пяти – ноги неестественно подогнуты, руки раскинуты, ботинки – около мотоцикла. «Труп», – подумал водитель. Он склонился над мужчиной. Шлем снимать нельзя – вдруг шея сломана? Осторожно приподнял тонированное забрало. Столкнулся с живым и совершенно холодным взглядом. В следующую секунду – удар по голове.

Мотоциклист не спеша встал, отряхнулся, стянул с головы шлем. Достал из кармана пачку сигарет и зажигалку. Минуту повозился со всем этим, потом, сделав две затяжки, направился к машине. Открыл заднюю дверцу, плюхнулся рядом.

– Подержите сигаретку, пожалуйста.

Он поудобнее пристроил на коленях шлем, пригладил начавшие седеть волосы и забрал у ошарашенного пассажира «ауди» дымящийся окурок.

– Привет, – сказал мотоциклист, затягиваясь.

– Здравствуйте. – Молодой человек был напуган, но еще не терял самообладания. О чем-то подобном рассказывали на лекциях лет семь назад. Казалось, конечно, бредом и мистикой. – А вы кто? – почти нагло спросил он.

– А как тебе нравится? Кем бы ты хотел, чтобы я был? – конкретизировал свой вопрос мотоциклист. Не получив ответа, продолжил: – Я могу быть полным п…децом, а могу – не п…децом. Или – не совсем полным. – Чтобы сказанное быстрее дошло до аудитории, нежданный гость достал из-за пазухи «Макаров».

– Я знаю, кто вы! – неожиданно прозрел пассажир «авоськи».

– Ох…ть, – подтвердил его догадку мужчина.

– Я знаю, что вы хотите, – срывающимся голосом прошептал молодой человек. Мотоциклист вопросительно поднял бровь. – Но это все напрасно, слышите, – уже в полный голос закричал клерк. – Я вам ничего не скажу!

– Да что ты говоришь, – устало произнес собеседник. – Да что ты говоришь. Я просто в ужасе. Тем не менее. Я бы хотел, чтобы ты кое-что рассказал мне. Только не думай, что я охочусь за государственной тайной, боже упаси! Мне нужен список некоторых предвыборных мероприятий, не больше. С точной датой и временем проведения, местом, как ты понимаешь, и перечнем компаний, которые будут допущены к обслуживанию и организации. Вот и все, да? Это ведь совсем несложно!

Этой ночью сон опять разрывало на части. Он метался по постели, пытаясь найти какую-то неведомую удобную позу, переползал с места на место в поисках небольшого, хоть микроскопического кусочка холодной простыни. Но белье было горячим и влажным. В голове гудели голоса, нестройно, сбивчиво, как на переполненном вокзале. Этот рой посторонних звуков лишал рассудка, и никак не получалось унять его или хотя бы вычленить что-то связное. Он чувствовал, что сходит с ума.

– …а почему у тебя такая странная татуировка? – Тонкий палец с длинным наманикюренным ногтем проводит по руке.

– Долгая история. Тяга к мистике и прочей ерунде, не бери в голову…

– Нееет, ну скааажиии! – Голос становится противным и капризным, гласные бл…скирастягиваются и подвывают.

– Слушай, отстань!

– Ну… – Вот уже и надутые от обиды губы упираются в плечо. – Скажии!

– Хорошо. Это, – он отталкивает чужое лицо и садится на траве, – Один. Верховный Бог. Он висит, чтобы воскреснуть, чтобы получить вечную жизнь. Врубаешься? Вечная жизнь – только через мучительную смерть.

– Фу, глупость кака-а-ая-я-я, – Она теряет к нему всякий интерес, отворачиваясь в сторону…

– …слушайте, мы очень вас ценим, ваши материалы – это всегда здорово и в точку, но этот фильм не выйдет.

– Но почему?! Что не так?!

– Все так, просто, понимаете, момент сейчас не тот. О чем ваш фильм?

– О революционерах. О мальчишках и девчонках, они просто хотят жить в другой стране…

– А вы?

– При чем тут я?

– При том, что вы – автор. У вас ведь есть позиция?

– Какое значение имеет моя позиция? Я – репортер, я фиксирую, понимаете? Выводы делают зрители, разве не вы говорили мне это еще несколько месяцев назад?

– Я. Но какие выводы должен сделать зритель, посмотрев ваше расследование?

– Я– не зритель.

– Вы – автор.

– Хорошо, черт возьми. Он должен понять, что мир имеет, как минимум, два полюса. А еще есть стороны света, а еще…

– Достаточно. Вы – умный человек. Так будьте умны и сейчас. Яне могу поставить в эфир Первого канала ваш фильм.

– Это цензура?

– У нас нет цензуры.

– Тогда – почему?

– Я так решил…

– …знаешь, ты очень странный… – Он опять везет Лену домой в ее малые дальние выселки, она сидит рядом с ним, поджав под себя ноги, туфли сброшены на коврик под кресло.

– Почему? Чем я странный?

– Нет, ты меня не понял! – Она смеется. – У тебя жена, ты ее любишь, не изменяешь ей никогда, ведь так? И ни с кем из девочек в редакции у тебя никогда ничего не было. И меня ты возишь домой – просто так – уже год, наверное. И я всегда думаю – когда ты меня поцелуешь? – Лена закрывает глаза и откидывает голову назад, будто предлагая сделать это немедленно.