— Когда позовешь на свадьбу?

— Позову… Придет время.

Антон угостил Илью сигаретой, и братья задымили.

— Что-то нам, Илья, надо делать с нашей матерью, — сказал Антон.

— Ты о чем?

— Все о том же… Хватит е, й бегать на ферму. И сегодня чуть свет понеслась. Мы подъехали к порогу, а она тут же убежала к своим телятам. — Антон взял со стола будильник. — Вот эта штуковина подала сигнал, и ты видел бы, как наша мама заспешила… А ведь уже немолодая.

— Эту ее торопливость я вижу каждый день.

— Не в ее годы быть такой проворной и старательной.

— Это, Антон, все хорошие слова, а мать в них не нуждается. И отлучить ее от фермы, как я думаю, нельзя…

— Почему? — удивился Антон.

— Не сумеет жить без телят, без хлопот.

— Еще как заживет! Вот переедет на Щуровую улицу и пусть расстается с телятами. Три сына, что, мать не прокормим?

— Не поедет она на Щуровую улицу.

— Как это не поедет?

— А так, что и этот хутор, и ее хатенка, как я вижу, ей милее новой квартиры… Напрасно, Антон, старался.

— Я заботился о всех хуторянах.

— Так они все и не хотят покидать Прискорбный.

— Ну, это ты загибаешь, Илья! — Антон рассмеялся, расхаживая по комнате. — Хутор-то аварийный, в нем жить опасно… Скоро Кубань унесет.

— Привычка…

— Извини, это уже дурость, а не привычка. Даже если бы не было половодья и улица была цела, то все одно жить здесь нельзя. Ну, посмотри на нашу хатенку. Мы в ней родились и выросли. Хатенка ветхая, стены сырые, света и воздуха мало. Крыша сгнила, двери перекосились, потолок скоро провалится… Пещера, а не жилье. При чем же тут привычка? А в новых домах такие удобства, в каких наши казаки еще не жили. И вода в доме, и света много…

— Ты что? Меня решил агитировать? Я вот женюсь и перееду на Щуровую. Я к Прискорбному пуповиной не прирос.

— Не могу, Илюша, понять, почему те, для кого все это сделано, не хотят переехать в новые дома… Чудеса, и только… А как же быть с коммунизмом? Так и оставаться в этих хатенках? Вот это, Илья, и не укладывается в голове…

— В голове такое, верно, не может уложиться, — согласился Илья. — Но есть у нас чудеса и посмешнее.

— Какие?

— Чулан во дворе Василия Хрена, а в чулане, под замком, находится моя невеста Сте-ша… И я, как дурак, сижу с тобой, а думаю о Стеше, но сделать ничего не могу. Посоветуй, Антон, как мне быть?

Что ответить брату? Антон покручивал усик, курил и думал. Не верилось, что Василий Хрен совсем выжил из ума и решил силой заставить Стешу разлюбить Илью. Да и как можно запретить дочери любить парня? Запереть в чулан? Антону казалось, что Илья над ним подшутил. Когда же Илья, бледнея и сжимая кулаки, сказал, что разрушит чулан, и освободит Стешу, и сделает это сегодня же, Антон понял, что здесь не до шуток.

— Зачем же, Илюша, разрушать чулан?

— А затем, что я люблю Стешу! Антон подсел к брату и, заглядывая ему в хмурое лицо, хказал, чтобы Илья не разрушал чулан и не учинял драку. Илья усмехался. Антону казалось, что брат склоняется на его сторону. В это время Леонид и Клава внесли корыто с водой. Густым косяком в корыте плавали усачи и голавли. Приседая к корыту и смеясь, Клава легко и просто ловила рыбу. Илья вышел из хаты.

В то время, когда гости, склоняясь над корытом, любовались рыбой, хозяйка хаты была на, ферме. Она принесла оберемок свежей, только что из-под косы, травы. Клала траву в ясли и думала о том, почему и ее дети, и вообще молодые люди не умеют делать то, что умеет делать она. Самый близкий пример — Надежда. Женщина как женщина, и собой веселая, и при здоровье, а корову подоить не умеет: «Я ее боюсь». Вот тебе новость! Женщина боится коровы, — вот это и удивляло. И не одна Надежда боится коров. Ей. простить можно. Выросла в городе, у свекрови на хуторе была раза три, не больше, а на ферме впервые, Евдокия Ильинична сказала: «Бери траву, рассыпай ее в корытца». Не сумела. Валится трава из рук. Ну, что с нее возьмешь! Зубы лечить умеет, и ни к чему ей уметь доить корову. Огорчает Елизавета: по работе не пошла в мать. Обидно, что родная дочь не умеет доить корову. Ни в хуторе, ни в станице об этом никто не знал. Если бы знали соседи, что бы они сказали? Дочь лучшей в районе доярки, а такая недотепа. Стыд! Как-то мать взяла дойницу и подвела Елизавету к корове. «Садись, дочка, на этот стульчик, ставь между колен дойницу, бери соски, всеми пальцами. Вот так, как я, смотри на мои руки и учись…» Елизавета и кривилась и усмехалась. Нехотя присела и стала доить. Она доит, старается, а молоко в дойницу не попадает, течет по рукам. Расплакалась и убежала. «Мамо, из меня доярки не получится, и вы меня силой к этому не приучайте…» Не захотела, вот и не получается. Вон Стеша. Умеет же доить корову. А почему умеет? Горе научило. Осталась без матери…

Обижало, то, что от матери Елизавета взяла лишь красоту. Но одной красоты для жизни мало. Смотрит на дочь и видит себя девушкой. Те неё глаза, те же вьющиеся у висков волосы, та же родинка на левой брови. Важно, конечно, унаследовать от матери красоту и дородность, а еще важнее иметь характер матери и ее прилежность в труде. Вот у Антона характер в точности такой, как у матери, а лицом он похож на отца. Такой же белобрысенький, худощавый. Теперь еще отрастил шелковистые усики, и Евдокия Ильинична без улыбки смотреть на сына не может, — Иван Голубков в молодости, да и только. Зато сердце у Антона мягкое, на людское горе отзывчивое — это от Евдокии Ильиничны. Трудолюбие досталось Антону тоже от матери. Но на этом и кончается сходство сына с родителями. Скажут, сходство немалое, бывает и поменьше. Верно, бывает и поменьше. Но приглядитесь к Антону поближе и попристальнее. Отец и мать — самые что ни на есть закоренелые верхнекубанские казаки. А сын-первенец? Будто и есть в нем казачьи приметы, будто и казачий дух из него еще не выветрился, а все манеры у него городские, казалось, он специально родился для того, чтобы жить в большом городе. Поставьте Антона рядом с отцом Иваном Голубковым и посмотрите не на их белесые чуприны и не на пушистые усики, а загляните им в души. И тогда вы скажете: «Да ведь это чужие люди!»

Так говорила не только Евдокия Ильинична, но и ее сын Илья. О сердечной тайне матери он ничего не знал, и отцом своим считал Ивана Голубкова. Видел он его не часто, то в станице на собрании, то в бригаде. Иногда приезжал Иван Голубков из района на тачанке и заходил к ним в дом. «Пришел проведать, как вы тут без меня». — «Живем хорошо, можешь не проведывать», — отвечала мать. Илья молчал. Ему было противно даже думать о том, что его отец, этот располневший, хвастливый мужчина, бросил их мать… А брата Антона Илья любил. Нравился ему Антон. И теперь, глядя на него, Илья думал: «Какая между ними разительная несхожесть! Иван Голубков — одна серость и бескультурность. Умел водку хлестать и волочиться за бабами. Как-то еще удалось ему выдвинуться. Даже руководящие посты занимал. Время было такое, вот и легко выдвинулся…»

Трактовцы о Иване Голубкове говорили: бросил Дусю с детишками и пробился в начальники. Но знал Илья, что и на больших должностях отец его оставался таким же серым и некультурным, — таким он, наверное, и останется до самой смерти… А вот Антон — человек образованный. Подумать только, архитектор, глава по строительству в большом городе, всеми уважаемый. «Так что, как говорится в. народе, далеко куцему до зайца, так и отцу до сына». А сколько у Антона дел, и какие дела! И при такой занятости Антон нашел время и помог трактовцам построить Щуровую улицу. «Трудолюбивый Антон, как наша мать, ничего не скажешь… И такой же, как мать, добрый…»

Или вот о чем еще часто задумывалась Евдокия Ильинична. В хате собрались четыре женщины, и три из них, в том числе ее дочь Елизавета, не сумели почистить и пожарить рыбу. А может, не захотели? Может, рассудили так: пусть Евдокия Ильинична потрошит голавлей, а мы постоим и посмотрим?.. А что тут такого — пожарить рыбу в муке и в масле? Ну, пусть не умеют. это делать женщины городские. А Елизавета? Выйдет замуж за того же Хусина. Хусин рыбалит, придет домой с уловом. Кто пожарит рыбу? Чужая тетя?.. Эх, видно, все же повинна мать. Не приучала дочку к домашней работе. «У птиц и то получается складнее, — думала Евдокия Ильинична, обсыпая мукой крупного голавля и укладывая его на горячую сковородку. — Выпорхнул, к примеру, скворчонок, а родители тут как тут, прыгают, беспокоятся и обучают, как ему сидеть на ветке, как летать и как отыскивать пищу… А как же иначе? На то они и родители…»