– Замолчи! Ты бы видел ту девчонку! Ей же теперь всю жизнь на лекарства работать! А ты даже вспомнить не можешь… Ты рассуждаешь как… убийца!

– Ладно. – Он резко затормозил. – Ты меня достал. Выходи. Убирайся.

– Тебе даже неинтересно, в какой она больнице?

– Нет.

– Сволочь ты, – шепчу я, глядя, как черная «ауди» быстро уносится прочь. Отчего так невыносимо больно в груди? Словно это меня сбил Кирилл на ночном шоссе.

– Кирилл, ты сволочь! – ору я. Поднимаю камень, бросаю вслед.

– Эй, парень. – Что-то упирается мне в бок.

Оборачиваюсь. Передо мной омоновец с автоматом. Другой стоит поодаль.

– Руки!

– Ребят, вы чего? – Я поднимаю руки вверх. – Я же свой.

– Садись. – Он указывает дулом на стоящий рядом джип с синими номерами.

– Да чего вы, обалдели?

Но он берет меня за шиворот и заталкивает на заднее сиденье. Я знаю: не стоит спорить с человеком, когда в руках у него автомат. Даже в мирной демократичной Москве.

В участке меня вновь обыскивают с головы до ггят.

– Могу я спросить, в чем, собственно, дело?

– Какого хрена ты кидал камни в машины на правительственной трассе?

Я говорю, что понятия не имел, какая это трасса. Мол, поругался с другом, тот меня высадил, я со злости выругался и бросил камень. Вот и все.

– Нет, не все. – Это говорит вошедший не пойми откуда, точно призрак из стены, человечек в штатском с въедливым взглядом, какой иногда видел я у Кирилла. – Может, вы готовили теракт?

– Какой теракт? – ору я. – Охренел, что ли? Я за ваши долбаные теракты полгода задницу под пули подставлял! Все, хватит, я ухожу.

Я делаю шаг… Острая боль под лопаткой сбивает с ног. Я защищаю голову от тупых широких носов ботинок. Удары сыплются со всех сторон, заставляя меня ерзать по полу, ломаться и корчиться, как нанизанного на крючок червя. Эти ребята умеют бить. Получше «чехов» на болоте. Те были дилетантами, а эти – профи. Вот кого нужно туда — давно бы все закончили.

Меня поднимают, снова спрашивают о каком-то дерьме. Я чувствую соль во рту и на веках. Я говорю:

– Мне нужно позвонить.

Они ржут:

– Кому? Адвокату?

– Нет, моему другу. Он из ваших. Кажется, майор. Кирилл Смирнов. Проверьте, он подтвердит…

И называю номер его мобильника.

Не знаю, сколько проходит времени. Секунды склеиваются в бесконечность, и мне кажется, будто маленькие стрелки моих отдельно взятых часов уже повернули вспять и, окончательно свихнувшись, пошли вразрез со своим центральным циферблатом. От меня настоятельно требуют подписать бумажки, по которым я будто бы готовил покушение на президентский кортеж. Я говорю, что я не идиот и сейчас не тридцать седьмой. Человечек в штатском гадко улыбается и отвечает, что как раз я самый что ни на есть настоящий идиот, потому что у меня не спрашивают дат, а лишь просят поставить подпись. После чего я буду свободен. А иначе тотчас отправлюсь в СИЗО, и там уже церемониться со мной не станут… Я интересуюсь, что, у них – план по террористам, который они не могут выполнить и потому хватают всех подряд? Человечек снова усмехается и уходит. Приходят крепкие парни в форме…

И я вдруг, снова вижу заросли камыша и чужую жирную землю под щекой… Я ощущаю ее тошнотворный приторный вкус… И слышу речь, из которой не разбираю ни слова, но шестым чувством, инстинктом травленого зверя понимаю: это может кончиться скверно…

И вдруг появляется Малик. Он присаживается на корточки возле меня и говорит, не разжимая губ:

– Ну что, снова попался, солдат?

– Вытащи меня отсюда, – прошу я.

Он качает головой печально и сердито:

– Это уже не в моей власти.

– Тогда просто побудь рядом.

– Тебе страшно?

– Да, мне страшно.

– Как тогда?

– Пожалуй…

– Но ведь ты среди своих.

– Нет. Сейчас ты – друг. Они – нет.

Он хочет что-то сказать, но другой, чужеродный голос вклинивается в нашу беседу:

– Вот он.

Я открываю глаза и вижу одного из амбалов, а позади Кирилла. Я спрашиваю, где я. Как он меня нашел? И тут вспоминаю где… Тогда я повторяю ему все, что хотел, и прибавляю кое-что сверху. Голова раскалывается как орех… Я зажимаю ее ладонями. Тут меня выворачивает наизнанку, и я блюю какой-то зеленью в стоящее в углу камеры ведро. Боль такая, словно выходят кишки.

– Извини, – говорит он сочувственно, – я ж не знал, что шишки ехать должны. Я все уладил. Щас домой поедем.

– Пошел ты… Ваши уроды хуже бандитов. И ты не лучше.

– Перестань. С каждым может случиться…

Заходит человечек в штатском и разводит руками, как пришедший под утро супруг:

– Извините, товарищ. Ошибочка получилась.

«Товарищ…»

Мне вдруг становится смешно. Я бы и впрямь расхохотался, если б не резанувшая боль в спине.

Последние несколько дней я лежу на диване, тупо уставившись в потолок. Виктор Степаныч прощупал меня всего и заверил, что переломов нет, сотрясения тоже. Повезло.

– Надо бы сдать анализы, – добавил он. – Все-таки по почкам били, гады.

– Ладно, как-нибудь.

– Ты отлежись недельку, – велит Степаныч. – Больничный не бери. Что деньги терять? Свои люди – разберемся. С каждым может случиться, не приведи господи…

– Это точно, – удрученно кивает Анатолий.

«С каждым…»

Именно эта фраза долбит в мозги, заставляя их ворочаться больше и сильнее, чем обычно. То же самое сказал Кирилл, когда мы вышли на улицу.

«С каждым…»

Я помню, как солнечный свет ударил в лицо, и я зажмурился, словно не видел его целую вечность. Помню, как меня стал бить озноб, будто, как в детской сказке, апрель уступил место суровому январю. Помню, я был готов, рыдая, упасть и целовать вонючий асфальт… Я чувствовал себя освобожденным из плена. Мне хотелось бежать стремглав подальше от этого страшного места и от спасителя Кирилла с виноватым выражением глаз, видеть которое у него мне доводилось нечасто. Но я позволил запихнуть себя в черную «ауди» и отвезти домой, лишь заметив дорогой:

– Так вот, значит, какая у тебя работа.

– Нет, – хмуро ответил Кирилл. – У них своя, у меня своя. Не будь ребенком. Досадное недоразумение. С каждым может случиться.

– Ну и кто следующий?

– Что ты от меня хочешь? – Неожиданно его голос дрогнул. – Я не могу ничего изменить.

Отчего-то в ту секунду что-то оборвалось внутри меня. Что-то очень хрупкое и важное, с превеликим старанием возрожденное и взлелеянное после моего возвращения оттуда…

Мы все под колпаком. И незримые пастухи ведут нас, как овец на заклание, в вечный бой, который в любой момент может стать последним для каждого…

Как бы я хотел повидать Огурца! Быть может, он сумел бы угомонить гудящий рой в моей голове. Он всегда умел найти подходящие слова. Наверно, станет хорошим писателем. Настоящим… Если только…

Нет, с ним все будет в порядке. Он вернется. Огурец всегда возвращается. Последний романтик, неисправимый мечтатель, философ… И настоящий друг. Последний…

Вера говорит, что у меня просто депрессия, вызванная перенесенным шоком. Что это скоро пройдет. Что скоро настанет лето и принесет с собой много солнца, тепла и радости. А все плохое забудется, как дурной сон.

Включаю телевизор. Сразу попадаю на «Вести»: обстановка на Северном Кавказе находится под полным контролем федеральных сил…

Кто сказал, что по-прежнему уже не будет?

Снова понеслись прокладки. Супертонкие, с крылышками. Улетают в далекие края… Боже, что за чушь лезет в голову.

Легкий шорох в углу. Это скребется в клетке, шебуршит сеном Дунька. Я подхожу, извлекаю животное из плена, вновь ложусь на диван, посадив зверюшку себе на живот. Маленький невесомый комочек шерсти. Глажу ее теплую спинку. Она тотчас начинает вертеться, посвистывать и обнюхивать мои пальцы, выпрашивая яблоко или морковку.