– Что, голова?

– Черт бы ее подрал, – цедит сквозь зубы Денис.

Я быстро собираю пестрый листопад, аккуратно укладываю обратно в книжицу. Подаю Денису руку, но он, упрямо мотнув подбородком, поднимается сам:

– Все нормально. Просто резко нагнулся. У меня такого давно не было. Давно…

Он твердит это с нарастающим жаром, точно старается уверить медкомиссию. Или себя самого. Мне остается только кивать и соглашаться. Если бы я мог, то с удовольствием поменялся с ним местами – у меня нет машины и не предвидится. Пусть бы моя башка изредка кружилась, а он вернулся к своей суматошно-колесной жизни…

– Все уляжется, – настырно бубнит Денис. – Не завтра – послезавтра, через год я снова буду водить. И всех вас прокачу. С ветерком.

Он убирает фотографии. Не хочет демонстрировать их Огурцу и, тем более, Кириллу. Они не поймут… Возможно, Денис прав. Я и сам прежде не понял бы. В той жизни. До Веры и ее, нет, нашего Мишки…

За окном нервно миллиметрует средь соседских авто Огурец. Взад-вперед. «Пятерка» ворчит и кряхтит, словно пожилая дама, которую неугомонный супруг заставляет заниматься опостылевшим сексом.

– Чё он там?! – восклицает Денис. Его руки машинально исполняют слаженные движения, точно переключают передачи. – Вперед, налево… дурила… – шепчет он под нос. И даже стучит по стеклу. Но Огурец, разумеется, не слышит. На заднем стекле его железного коня красуется изображение громадного чайника, из носика которого выходит густой пар.

Наконец Огурец причаливает. Вылезает наружу. Красный, будто из сауны, пот градом, хоть включай дворники, дышит, будто всю дорогу волок машину на себе. Снимает очки, протирает линзы выбившимся кончиком шарфа. Водружает обратно на переносицу и, узрев наши застекленные-зарешеченные физии, под-боченясь, машет радостно и гордо. Прямо-таки Шумахер.

Откуда ни возьмись, вспоров тупым носом весенний гомон, вспугнув собачников и пенсионеров, торпедой влетает в наш тихий дворик смоляная «ауди». Лихо вписывается в поворот, вздыбив из-под колес фонтаны талой грязи, снизу доверху обдав огурцовскую тачку, и замирает посреди проезда, намертво заперев всех местных «жигулят».

Из затонированной каюты вылезает Кирилл. Темно-синее кашемировое полупальто – шик с отлетом, будто только с витрины, в зубах неизменная сигарета. Наши с Денисом челюсти бряцают о подоконник. Огурец возмущенно демонстрирует ему разводы на «пятеркином» боку. Кирилл понимающе кивает, вытаскивает из кармана платок, отирает дверцу, а смущенный Огурец начинает возражать: мол, спятил, какие мелочи… Статус-кво восстановлен, платок летит под колеса «пятерки». Кирилл с Огурцом обмениваются рукопожатиями. Огурец совершает экскурс вокруг надменной иномарки, брезгливо взирающей на заплатанные бока старенького дома, а сбоку нарисовывается сосед, которому как раз необходимо выехать. Кирилл спокойно его выслушивает, морщится, что-то вяло отвечает и удаляется в подъезд, увлекая с собой еще не отошедшего от поездки Огурца. А сосед обреченно бороздит своей «Нивой» весьма скользкий газон.

– Кирилл всегда умел убеждать! – покачав головой, замечает Денис.

– Слушай, Кирилл, не в службу, а в дружбу – передвинь тачку, – прошу я. – Ты ж весь выезд загородил.

– Неохота, – упрямо хмурит брови мой несговорчивый друг. – Я хорошо встал. Мне очень удобно.

Если Кириллу что втемяшится в башку – спорить бесполезно. Я решаю предпринять следующую попытку восстановления дворового перемирия чуть позже.

– Полагаю, нам есть что обмыть, – оживляется Денис.

– Я не буду, – категорично возражает Огурец, выкладывая на стол свою долю в виде холостяцких консервов и пластиковой колы. – Я за рулем.

– А кто не за рулем? – удивляется Кирилл, вытаскивая из Плоского, с кодовыми замками кейса несколько нарезок, от одного вида коих начинается обильное слюноотделение, и плоский, вишневого цвета бутылек с иностранными буквами на этикетке. – «Мартель», мужики. Почти трофейный. А это, – он бросает на диван огромный фирменный пакет с логотипом «Леголенд», – твоему новообретенному беби.

– О черт! – не сдерживаюсь я от возгласа. – Черт! Космическая станция! Откуда ты…

– Не важно.

– Органы знают все, – весело встревает Огурец, разглядывая красочный проспект. – Ой, как интересно, глядите, раньше таких не было…

– Когда это «раньше»? – усмехается Кирилл.

– Ну-у, когда я был маленьким.

– Ты еще с двенадцатым годом сравни, де-.дуля.

Огурец смущенно сопит носом.

– Ладно, я тебе такой же подарю на день рождения, – великодушно обещает Кирилл. – Сколько тебе стукнет?

– Двадцать, – бурчит Огурец.

– Боже, – качает головой Кирилл. – Какие же вы все малолетки…

– А тебе сколько? – Я чувствую неловкость: тоже, друг, а таких элементарных вещей не ведаю.

– Много.

– Тачка у тебя классная, – тоскливо стонет Денис.

– Не жалуюсь.

– Новая?

– Естественно.

– И какая же в спецназе зарплата? – округлив глаза, интересуется Денис.

– Я уже не в спецназе. – Кирилл разливает пахнущий миндалем и навевающий смутные видения белоснежных пляжей, салатовых кипарисов и томных благоухающих красоток в умопомрачительных бикини коньяк в простенькие Верины рюмки. Его бледное запястье перехватывают неброские, но интригующие часы: на большом циферблате притулился еще один маленький…

– Интересная модель, – невольно замечаю я.

– Удобная, – отвечает Кирилл.

– Похоже на человеческую жизнь. Мы все – крохотные частички основного вселенского циферблата. И сами проживаем в основной жизни несколько маленьких…

Кирилл ставит пузырь на стол и смотрит на меня очень внимательно, приподняв широкие пепельные брови.

– Похоже, – резюмирует он, – начали без нас, Огурчик.

– Ничего подобного, – обиженно возражаем мы с Денисом.

– Я не буду, – упорствует Огурец.

– Хрен с тобой, – великодушно разрешает Кирилл. – Нам больше достанется.

– Ну. – Янтарные глаза Дениса загораются плохо скрываемым нетерпением. Он водит носом вдоль рюмки, точно пытаясь вобрать в себя терпкий, еще непознанный благородный аромат. – Сперва за ваших железных коней? Чтобы бегали – не спотыкались. Пусть дорога будет ровной, а гибэдэдэшники добрыми.

– Точно.

– Эх, – вздыхает Денис. – Я бы сейчас по-рулил…

– Порулишь еще, какие твои годы…

– Слушай, Кирилл, – поерзав на стуле, опустив глаза, тихо произносит Денис. – Не одолжишь мне рублей пятьсот на две недели? Любаша Машке массажиста хочет взять…

– Разумеется. Никаких проблем. – Кирилл достает из джинсов несколько сплюснутых сотенных бумажек.

– Я отдам с зарплаты, – густо покраснев, шепчет Денис, бережно разглаживая каждую денежку, прежде чем спрятать в нагрудный карман полосатой рубашки.

– Успокойся, – морщится Кирилл, – это не главное в жизни. С ребенком ничего серьезного?

– Нет-нет, – машет рукой Денис, – ничего особенного. Я говорил Любаше, что можно и подождать. Даже врач подтвердил, мол, пара месяцев погоды не сделают. Но вы же знаете женщин. Она уже договорилась с массажистом. И ни в какую…

– Интересное кино, – с оттенком легкого недовольства в голосе размышляет Кирилл, – а если у тебя нет денег? Что тогда?

– Тогда…. У мамы своей взяла бы… – Взгляд Дениса становится еще тоскливее, плечи понуро опадают.

Мне вдруг становится больно видеть его таким. После всего, что мы пережили, я и впрямь ощущаю наше родство, почти кровное. И мне тяжело оттого, что больше я ничего не могу для него сделать. Здесь не могу.

– Ладно, – резко распрямившись, произносит Денис с неожиданным ожесточением, – давайте лучше выпьем!

– Добро, – кивает Кирилл.

Огурец смотрит на друга задумчивым пристальным взглядом. За выпуклостями стекол его зеленоватые, в обрамлении светлых ресниц глаза кажутся огромными и чуточку печальными. Дожидается, когда Кирилл поставит опустевшую рюмку и блаженно откинется на спинку стула, и уж тогда, почесав переносицу, спрашивает:

– Кирилл, а ты что, перешел на повышение?