– Не трофейные, – усмехается Кирилл, вытаскивая «Яву». – Жаль. Слабоваты.

Я смотрю на своих друзей. Кирилл в сером вязаном джемпере и потертых джинсах совсем не выглядит «солдатом удачи». Даже взгляд слегка потеплел, будто оттаял после долгой зимы. Просто парень, зашедший пропустить пару кружек и потрепаться с приятелями. Огурец, сменивший свои легендарные «стекла на резинке» на довольно стильные, в тонкой оправе, да еще напяливший пиджак, слегка ему узковатый, видимо «выпускной», – ни дать ни взять – студент. Интересно, как со стороны выгляжу я?

– А у тебя на лбу написано «солдат удачи», – ржут они на мои пространные рассуждения. – Почти Гарик… Кстати, как там наш крутой Рэмбо?

– Не знаю, – пожимаю я плечами. – Ему не дозвониться.

– Зазнался. Небось ходит павлином по своему Митину, телок цепляет. И до утра рассказывает им про свои ратные подвиги.

Мы громко ржем, невольно привлекая внимание посетителей. Молоденькие девушки за соседним столиком, улыбаясь, строят нам глазки. На спинке стула коротко стриженной блондинки висит коричневая меховая шубка, похожая на Иркину.

– Ничего. матрешки, – оценивает Кирилл, – пригласим?

Но Огурец против. Во-первых, он настроился на мальчишник. Во-вторых, ему не нравятся девушки, которые знакомятся в барах.

– А я предпочитаю шлюх, – откровенно заявляет Кирилл. – С ними проще и дешевле.

Они начинают вялый благодушный спор, а меня призывают в арбитры. Я еще раз бросаю беглый взгляд на выпирающие из тонкого трикотажа тугие мячики грудей, холодный азартный блеск сквозь томные тени ресниц, выпуклые яркие губы, тонкие нежные пальцы в наперстках хищных, цвета запекшейся крови ногтей, обнимающие длинные дамские сигареты… В моем мозгу беспорядочной чехардой проносятся обрывки фраз о туфельках, ночном клубе вперемешку с холодным звоном падающих капель… Сейчас мне нужно не это. Не знаю точно что, но не это…

– Да ну их… – Я отворачиваюсь, медленно вращаю кружку с остатками жидкого янтаря в запотевшем граненом стекле.

– Ну, это вы напрасно, мужики, – качает головой Кирилл. – Айн момент.

Он легко снимается со стула, подваливает к возбужденно заулыбавшимся, встрепенувшимся девицам, предлагает сигареты, перебрасывается несколькими фразами. После чего все трое поспешно что-то черкают на салфетке, и Кирилл возвращается к нам.

– Порядок, – удовлетворенно отмечает он. – Девочки на любой вкус. Звякну на досуге. Захотите, с вами поделюсь. Я не жадный.

– Тебе Гарика нужно в пару, – язвит Огурец.

– Значит, тебя все-таки комиссовали по зрению? – спрашиваю у него.

– Ага. Представляете. – Он усмехается презрительно и возмущенно. – И кому только в голову пришло перепроверить? Один козел, как намерял мне «минус восемь», глаза вытаращил и спрашивает: «Как же вы там… э-э… по цели попадали?» А я ему: «Да я и сейчас не промахнусь. Хочешь – тащи пушку и вставай – проверим».

Мы снова гогочем так, что девицы за соседним столиком начинают ерзать, а официант – многозначительно прохаживаться мимо нас. И тут я некстати брякаю:

– Думаете, Гарик очухался?

За нашим столом вмиг повисает молчание.

– Почему нет? – пожимает плечами Кирилл. – Война для него закончилась.

– Мне кажется, Славка прав, – опустив голову, Огурец проводит рукой по ежику волос, – пока ни про кого из нас нельзя сказать, что он в полном порядке.

– Говори за себя, – неожиданно резко возражает Кирилл, облокотившись на столик. – Лично со мной все нормально. Я выполнял свой долг, уничтожал врагов. Почему я не должен быть в порядке?

– Значит, тебе никогда не снится война?

– Вот еще, с какой стати? – удивляется Кирилл. – Пусть она снится тому, в кого я промахнулся… А тебе, Огурец?

– Бывает. Но это моя работа. Я сам ее выбрал и не жалею. В ней – моя жизнь. Я просто теперь не смогу иначе. Не могу писать всякое дерьмо типа кто сколько сожрал на чьей-то презентации… Кстати, поздравьте. Меня только что официально зачислили в редакционный штат…

– Да? – оживляется Кирилл. – Надо отметить. Ребята, как хотите, а мне это пойло не в кайф. Нужно взять что-то посерьезнее. – Кирилл жестом подзывает официанта, и мы заказываем «посерьезнее».

Официант приносит три рюмки и водку в прозрачном кувшине. Вопросительно скосившись, начинает разливать.

– Лей, лей, не бойся, – говорит ему Кирилл. – Ну. Давайте за всех нас…

Мы опрокидываем по сто.

– Слабовата.

– Чем будете закусывать? – уважительно интересуется официант.

– Да чё тут закусывать? – хмыкает Кирилл. – Ладно, тащи что-нибудь. Мяса побольше. А то накидают травы всякой, будто мы кролики какие… – Он возмущенно выбрасывает из тарелки лист салата.

– Ты намылил задницу своему «настоящему полковнику?» – вспоминаю я окопную мечту товарища.

– Не-а… – Облокотившись, Кирилл задумчиво морщится. – Понимаешь, как вышел я в первый день на работу, столько злости во мне накопилось… Думаю, убью гада. Открываю дверь в кабинет ногой. «Ну что, сука, – говорю, – как видишь, я жив…» И вдруг смотрю, а у него руки мелко так трясутся и челюсть вздрагивает… Вставная, наверное… На лысине пот проступил. Он его дрожащей рукой вытирает и смотрит тоскливо… ну, как пес нашкодивший в ожидании хорошего пинка. И так мне стало противно… – Кирилл передернулся, будто увидел в своей рюмке мерзкую мокрицу. – Плюнул я ему на стол, а он даже не пошевелился. Представляете? Я пошел, написал заявление. Вот и все.

Кирилл резким движением налил себе еще, залпом выпил, и в глазах его я вновь увидел серый пепел.

– Теперь я в спецназе. По крайней мере, мужская работа. Брали тут как-то наркодельцов. Одни «чурки». На джипах да на «мерсах», мразь… Наглые. Уверенные, что все им позволено за их вонючие бабки. А мы их вытаскивали из крутых тачек и швыряли мордами о капот… – Его руки сжались в кулаки, губы скривились в торжествующей улыбке, а сквозь золу потухшего взгляда вдруг пробился знакомый холодный блеск.

– Тебе легко держать в руках оружие?

– Что? – И на этот раз его удивление было совершенно искренним. – А как же? Это часть моей работы. На войне как на войне…

Я молчу, опустив глаза на промокшее стекло, осознавая нелепость вопроса. Кирилл глядит на меня как на недоумка. На тарелке, стыдливо прикрывшись листом салата, остывает бифштекс.

«Как на войне»… Как бы я хотел произносить эти слова с таким же убежденным спокойствием, как Кирилл. Или как Огурец: «Это моя работа». И, ложась в постель, видеть только тот редкий солнечно-песчаный сон, который я, как старая дева, упрямо пытаюсь разгадать, будто именно в этом видении заключен тайный смысл моей последующей жизни… Я вдруг понимаю, что мне трудно выразить словами все, накопившееся во мне. Я хочу, но не могу. Мой язык тяжел и неповоротлив, как и мой разум…

– Гомункулу не наливать… – Пробуравив меня телепатическим взглядом, цитирует бородатый анекдот Кирилл. В смысле, мне хватит…

– Знаете… – Сидевший доселе с задумчивым видом Огурец снял очки и, подышав на стекла, принйлся тщательно протирать их мятым платком. На его щеках, как у невинной девушки от скабрезной остроты, проступил яркий румянец. – Я все-таки пишу свою книгу. Про всех нао. Все как было… – Он надел очки и обвел нас смущенным и каким-то проясненным взглядом. – Хотите, поедем ко мне, покажу.

– Валяй, – сложил губы трубочкой Кирилл, покосившись на официанта, коршуном кружившего возле нашего столика. – А то здесь становится скучно и дорого. Но учти, мы будем твоей самой жесткой цензурой. Так, Славка?

Под томно-тоскливые взгляды девочек за соседним столиком мы выкатываемся из паба.

– В другой раз, куколки, – подмигивает им Кирилл. – Сегодня у нас мальчишник…

На улице Кирилл тащит нас к темно-зеленой «пятерке».

– Ты за рулем? – удивляюсь я.

– А ты что, против?

– Ты дорогу-то видишь?

– А как же, – бодро заверяет Кирилл. – Целых две.

Машина трогается, за окном убаюкивающе покачиваются темные силуэты прохожих, разноцветные огни, гирлянды иллюминации… И я, полузакрыв глаза, вспоминаю – скоро Новый год. Войну обещают к нему закончить.