А почему, собственно говоря, неудавшейся? Марина неожиданно поняла: написать о том, что происходило сегодня в бутике, можно по-разному. Можно вообще проигнорировать то, о чем говорила Марина, и сообщить читателям, зрителям и слушателям, что все товары в бутике были распроданы в первый же вечер…

«Я все испортила», – с отчаянием думала Марина. Она ругала себя за несдержанность, за разговор с Илоной… «И Иван неслучайно был таким удрученным, даже растерянным, – поняла она. – Я вела себя, как дешевая интриганка на коммунальной кухне…»

Настроение у нее совсем испортилось. И поговорить было не с кем. Да и вряд ли кто-нибудь смог бы ее понять. Игорь? Он вообще ни о чем не должен знать. Будет ругаться, говорить: «Я знал, что все бабы – дуры, но не до такой же степени…»

Она проигрывала различные варианты его реакции, снова и снова вспоминала все, что происходило несколько часов назад… Вспоминала свои реплики, разговор с Илоной и Говоровым, и то, как он смотрел на толпу покупателей, расхватывающую товары с лейблами, тайно подписанными Серегиным… «А ведь теперь им придется заказывать новые этикетки», – сообразила Марина. Однако она не была уверена в том, что это надо было делать – из чисто юридических соображений. Может, ничего криминального в подписи Серегина и не было. Все зависит от того, на каких условиях он продал свое дело, как был зарегистрирован им его бренд и, наконец, может быть, что он его тоже продал … Можно было, конечно, позвонить Серегину и все у него выяснить, но Марина не стала этого делать.

После нескольких часов мучительных переживаний, размышлений о том, правильно ли она поступила, Марина решила, что никаких последствий ее действия иметь не будут. «Много шума из ничего» – такой она сделала вывод. И успокоилась.

Где-то около девяти утра ей позвонили. Она решила, что это Иван Миронов хочет сообщить, когда он за ней заедет. Она чуть было не сказала в трубку: «Иван», но голос звонившего был ей незнаком. Марине сообщили, что ее машина, припаркованная возле редакции «Воздух времени», этим утром была взорвана, и ей надо срочно приехать на место происшествия. Марина обещала, что будет в самое ближайшее время, и в ужасе повесила трубку.

«Ну вот, Говоров и расквитался со мной за свое унижение!» – Марина не сомневалась – это был его ответ на ее победительную реплику – «Какой успех!» «Нашла, с кем связываться», – отругала она себя. Надо было звонить Игорю, но Марина боялась сообщать ему эту новость. К тому же вот-вот должен был подъехать Миронов, и Марина позвонила ему – узнать, выехал ли. Иван уже находился поблизости и сказал, что минут через десять она может спускаться, он припаркуется у нее во дворе. «Успею позвонить Магринову», – решила Марина и набрала его номер. Следователя на месте не оказалось, абонент был недоступен. «Игорь мне не простит, если я ему не скажу…» – Марина стала звонить мужу, но он почему-то трубку не взял.

– Что-то случилось? – спросил Иван, открывая ей дверцу машины.

– Случилось, – Марина села рядом с ним, и они отъехали от подъезда. – Мою машину взорвали… На стоянке, возле редакции…

– Ну и дела… – мрачно сказал Миронов.

Некоторое время он молчал, потом спросил нервно и почему-то требовательно:

– И вы, конечно, считаете, что это случайность?

– Честно?

– Конечно…

– Я воспринимаю это как ответ Говорова на мою прощальную реплику… Кажется, я ему сказала: «Какой успех!»

– Это точно, я слышал… Он еще как-то странно посмотрел на вас…

– Мне тоже так показалось… Он был растерян и зол. Просто не в себе…

– Но это к делу не подошьешь…

Миронов вел машину нервно, то сбрасывая, то набирая скорость, то обгонял идущие перед ним машины, то терпеливо стоял на перекрестках в ожидании, когда переключится светофор.

Спешить, откровенно говоря, было некуда. Им предстояли допросы, выяснения обстоятельств, разбирательство. Марина не была уверена, что ей следует рассказывать о вчерашней презентации – то, что ей – и, возможно, Миронову – кажется очевидным, люди посторонние вполне могут посчитать ничтожным пустяком. А ее будут воспринимать как склочницу, стремящуюся оговорить известных, достойных уважения людей.

– Да, попала я в переплет, – Марина вздохнула.

– Могу только согласиться с вами, выразить, так сказать, соболезнование, – Миронов говорил с иронией – то ли пытался сохранить таким образом некое душевное равновесие, то ли на самом деле проявлял к Марине сочувствие. Но к чему тогда ирония?

– Машину, конечно, жалко, – Марина продолжала размышлять вслух. – Они явно не собирались меня убивать…

– Иначе они подложили бы взрывчатку под мой автомобиль, потому что мы приехали вместе…

Марина только теперь поняла, чем объясняется шок, в котором явно пребывал Миронов. Посадив в свою машину Марину, он вместе с ней стал мишенью для ее врагов… «Боится, он очень боится, – подумала Марина и вспомнила, как Иван уговаривал ее не брать в редакцию Лизу Семенову, так как у нее влиятельные и мстительные враги. – А, кстати, это ведь тоже мотив…» Но Миронову говорить об этом Марина не стала – и так он был взвинчен до предела…

– Подъезжаем, – сказал Миронов. – Что будем делать?

– По обстоятельствам, – ответила Марина. – Нам с вами скрывать нечего…

– Конечно, – согласился Миронов. – Чего нам скрывать…

В его словах Марина вновь почувствовала плохо замаскированный иронический подтекст. Но сделала вид, что не заметила его. Она решила – никаких советов Миронову, как вести себя, что говорить, а что – нет – она давать не будет. Пусть ведет себя так, как считает нужным.

Въехать во двор, где была припаркована Маринина машина, они не смогли – уже на улице, перед аркой все было оцеплено: любой взрыв наводил на мысли о теракте, и компетентные органы проявляли особое рвение. Марина, погруженная в собственные проблемы, запоздало сообразила, что дела обстоят хуже, чем она могла предположить. Мина, уничтожившая ее машину, скорее всего, подорвет и ее собственную репутацию…

Марина вышла из машины. Миронов несколько замешкался, и она решила, что Иван не пойдет с ней к тем, кто ведет расследование. И, не дожидаясь спутника, одна направилась во двор под арку.

– Марина Петровна! – окликнул ее Иван. – Подождите! Я с вами…

Она остановилась. Миронов пошел с ней. Вид у него был решительный: Марину он в обиду не даст. Ей стало легче.

Их сразу же остановили: попросили предъявить документы.

– Так это ваша машина? – спросил ее человек в штатском, стоявший рядом с мужчиной в милицейской форме.

Марина кивнула – говорить что-либо у нее не было сил. Она уже увидела то, что осталось от ее любимой «Ауди», – изуродованный, обгоревший остов, груда железа, залитая водой, которая уже стала покрываться тонким слоем льда. Она бросилась к машине, словно пыталась ее спасти, но Миронов остановил:

– Не хватало еще, чтобы вы промочили ноги, Марина Петровна…

Она замерла.

– Это всего лишь автомобиль… – говорил Иван, держа Марину под руку. – Купите новый…

– Конечно, Иван, вы правы, – Марина отвернулась: чего травить душу, машину не вернешь, надо принять случившееся и смириться с этим.

– А кто ведет расследование? – спросила она.

Человек в штатском ответил:

– Следствие веду я…

Он представился, но Марина сразу же забыла и его должность, и его имя-отчество.

– Вы меня вызывали, я в вашем распоряжении, – Марина была настроена решительно. – Здесь холодно, давайте пройдем в редакцию…

Марине хотелось поскорее уйти, чтобы не видеть жалкие останки своей машины, озабоченные лица тех, кто изучал подробности происшествия, любопытствующих журналистов с телекамерами, зевак, столпившихся за красно-желтой лентой ограждения…

Охрана холдинга встретила Марину без обычной доброжелательности – настороженно, опасливо. Хотя, возможно, это ей показалось… Она спросила:

– Азаров приехал?

– Нет еще, – ответили ей.

Марина, Иван, следователь и еще двое мужчин, его сопровождающих, вошли в ее кабинет. Марина предложила им раздеться и сесть к столу.