Выдержал Сергей недолго. Наскучила ему и тщательно продуманная конспирация, которая вначале казалась забавным приключением, и постоянный риск разоблачения, отчего Сергей, как честный человек, временами испытывал отчаянный ужас. К тому же он вскоре убедился, что работа его – просто сбор компромата на отдельных начальственных личностей, а не борьба с мошенниками и казнокрадами. Никто из тех, чьи махинации он разоблачил, не был снят с должности или понижен в ранге, никто не отдан под суд. Его коллега, Лида Лукьянова, работавшая в одной из центральных газет, уже весь подоконник заставила кактусами – она покупала новый цветок каждый раз, когда после публикации ее материала очередного бюрократа снимали с работы. А у него, у Рябинкина, не было никакого, сколько-нибудь заметного результата.
Но больше всего удручало Сергея то, что он начинал терять квалификацию. Снимки его все больше становились «техническими» – а какие еще снимки нужны для деловых досье? Он реже стал печататься в центральных изданиях и почти ничего не мог предложить для фотовыставок, которые регулярно устраивали его коллеги.
Тогда-то, в трудную минуту, он и пришел к Марине – за советом и поддержкой. Она уже руководила Объединенной редакцией ведущих советских журналов мод и набирала сотрудников в штат. Предложила Сергею работу фотохудожника. Она думала, что Рябинкину будет трудно уйти из агентства, но наступали другие времена, и простейший довод «иду работать туда, где больше гонорар» оказывался убедительнее любых идейных, а тем более идеологических соображений. Рябинкин стал снимать для Марины моду, немало преуспел в этом и тогда же получил свое новое имя – Серж, которое не нравилось ни ему, ни Марине.
Мода очень скоро наскучила Рябинкину, как когда-то конспиративные съемки для партийных досье. И он стал работать в крупнейшем в стране частном медиа-холдинге, выпускающем не только богато иллюстрированные журналы, но и несколько толстых цветных газет, которые выходили ежедневно. Работы было много, он мог выбирать то, что его больше всего интересовало в творческом плане. Очень скоро Серж приобрел завидную известность, но, как и прежде, держался скромно, «не высовывался», за что его любили и те, кто в ином случае мог бы стать врагом. Для него не существовало закрытых дверей. Его приглашали даже туда, куда зовут немногих избранных или – скажем помягче – далеко не всех.
– Извини, Серега, – сказала Марина, когда они наконец оказались одни в ее кабинете. – Сама не знаю, что это с Ольгой… Истерика за истерикой…
– А она что говорит? Ты ее спрашивала? – поинтересовался Сергей.
– Она… Ссылается на перегрузки на работе… – ответила Марина. – Что есть, то есть. Но не могу я сейчас идти к начальству с просьбой увеличить штат. Мы получили то, что просили…
– А ты все же сходи, – посоветовал Сергей. – Скажи, что ошибалась.
– Схожу, надо только выбрать подходящий момент, – согласилась с ним Марина и, помолчав, добавила: – Только у Ольги, по-моему, личные проблемы… не знаю какие…
– А ты узнай! – Сергей проявлял настойчивость, которая обычно ему не была свойственна. – Потом сама будешь жалеть, что не помогла ей, когда она больше всего в этом нуждалась…
– Ты как всегда прав… Но…
– Почему – но? – искренне удивился Сергей. – Что тебе мешает?
– Да вроде бы ничего. Только я не умею вести эти «разговоры по душам», не позволяю себе лезть в чужую личную жизнь… Наверное, я не права.
Она замолчала. Сергей не спешил рассказывать о том, что привело его к ним в редакцию. А времени у Марины не было – номер надо было сдавать, сроки поджимали…
– Ладно, говори, с чем пришел? – Марина задала вопрос, демонстрируя максимум дружелюбия, не хотела обидеть Сергея, но все же напомнила: – Номер сдаем. Спешка. Ты уж извини…
– Так сразу бы и сказала. – Сергей был человеком понятливым и начал без предисловий: – Павла Ершова застрелили, знаешь?
– Знаю. Это я его труп обнаружила…
– Ну ты даешь! – поразился Сергей.
– Его в нашем дворе застрелили, он у нас дворником работал…
– Ты ничего не путаешь? – еще больше удивился Сергей. – Павел Ершов, еще недавно подающий надежды модельер, в последнее время – один из самых востребованных манекенщиков, у вас работал дворником?
– Да, это он, – ответила Марина и уточнила: – Похоже, что он… Я его не знала ни в одной из этих ипостасей…
– Как же так – не знала? – на сей раз Рябинкин был возмущен. – Ты же была в жюри национального конкурса молодых дизайнеров Нины Риччи?
– Ну была…
– Тогда ты должна его помнить! У него была интересная коллекция – платья-трансформеры… Потом он уехал за границу…
– Возможно, но я не помню – в ту пору меня интересовали другие художники… Вот и Ольга мне рассказывала о Павле, о его последних коллекциях. Но пойми, все это как-то прошло мимо меня…
– Твоя «девичья» забывчивость просто поражает! – Рябинкин явно не поверил Марине и решил, что по каким-то своим причинам она не хочет признаться, что знала Ершова в те годы, когда его на самом деле мало кто знал.
– Но видишь ли, многие студенты подавали надежды, многие успешно начинали свою взрослую карьеру, но потом стремительно пропадали, уходили со сцены… С подиума, я хотела сказать… И не забывай, последнее время я видела Ершова только издалека, в безликой одежде дворника, у меня и в мыслях не было, что он может иметь какое-то отношение к моде! Только после его убийства я узнала, что он был фотомоделью, увидела его фотосессию в журнале «Повеса»… Кстати, это ты мне его подарил!
Марина оправдывалась, хотя смысла в этом не было – она не обязана ни помнить всех, с кем сталкивалась в жизни и по работе, ни знать, как и почему сломалась чья-то судьба. Это была своеобразная защитная реакция человека, имеющего слишком широкий и разнообразный круг общения. Но Марина считала это своим главным недостатком, даже и в чисто профессиональном плане.
– Ну ладно, с тобой все ясно, – похоже, Сергей примирился с ситуацией или принял ее такой, какой она была. – Видишь ли, его убийство связывают с мощной рейдерской компанией, которую он выставил на деньги…
– Не поняла! Объясни.
Рябинкин вздохнул: вот так всегда – сначала торопят, а потом требуют подробностей, на которые тоже нужно время.
– Ну раз ты ничего не помнишь – или не хочешь помнить, – рассказываю. После возвращения из Италии или Франции – не суть важно, на Павла обратили внимание два деятеля, бывшие комсомольские функционеры, которые поспешно подбирали все, что в ходе реформ в тот момент оказалось бесхозным. Всякого рода собственность – предприятия, как успешные, так и дышащие на ладан, интеллектуальную собственность – в виде отдельных талантливых личностей, на даровании которых можно было со временем построить прибыльный бизнес. По большому счету мода их мало интересовала, хотя двух-трех молодых дизайнеров они решили раскручивать. Вложили деньги и в Ершова, он уже поработал за рубежом, таких шустрых у нас в то время практически больше не было. Оплатили первую коллекцию, подарили дорогую иномарку, которая должна была демонстрировать его успехи в бизнесе и поддерживать престиж. Устроили пышную презентацию в «Балчуге»… Открыли фирменный магазин – бутик, сама понимаешь. Только модели из коллекции Ершова никто и не собирался тиражировать, нужен был бренд, даже всего лишь лейбл, этикетка, которая могла бы украсить и поднять в цене завезенное из-за границы сейловское барахло…
– Об этом мне Ольга рассказывала, я знаю, – заметила Марина. Пока в этой истории для нее не было ничего нового.
– Я знаю продавщиц из ершовского бутика, – продолжал Рябинкин, – они ночами спарывали с привезенных из-за границы уцененных вещей старые этикетки и нашивали ершовские шикарные лейблы. Гладили все это дешевое барахло и развешивали на фирменные плечики… На упаковке там не экономили, все как в лучших домах – тончайшая «папиросная» бумага, лакированные пакеты – все честь по чести…
Теперь Марина вспомнила наконец эту историю. Она слышала о ней когда-то, но подобные вещи в те времена мало кого удивляли. Такое рассказывали и о других, теперь ставших популярными модельерах. А установить, где правда, а где ложь, было нелегко. Марина не доверяла слухам – многие были вызваны обычной человеческой завистью, и предпочитала судить о модельерах по их авторским коллекциям на публичных показах.
