– А где ребята?

– Хуан остался в деревне, а Аркадио я послала на вершину горы, чтобы осмотрел сверху долину, покуда не стемнело.

– Это правильно, – сказал Побрезио. – Аркадио хорошо передвигается в джунглях.

– Он нас дождётся на перевале.

Похудевший на пять килограммов Эриберто Акока вяло втирал в свой непарный орган некое контрабандное снадобье, за которое Бетина Посседа не пожидилась отвалить каким-то барыгам из Веракрус изрядных денег. Тут открылась дверь, и двое незнакомых мужчин шагнули в его каморку. Сука, подумал Акока, ощутив предательскую слабость в области кишечника. Все-таки заложила ты меня, сука поганая, gamberra. Лучше бы я тогда остался у Ольварры…

Бесчисленное количество раз, полумёртвым ужом выползая из-под её запрокинутой на его бедро тяжёлой, как все грехи мира, ноги, он твердил себе это: продаст, продаст, заложит, – что ей… насчет особо страстной любви, о которой она принималась горячо и влажно распрягаться ему в покусанное ухо всегда за минуту и две секунды до оргазма, он иллюзий себе не строил: изголодалась баба под мужем-impotento, не более того… и вот оно, стало быть, случилось? пришли за ним?.. Она ведь, что греха таить, только этим его и держала при себе, тем, что в цивилизованном мире называется “шантаж”, “чёрная почта” – угрозою выдать его властям; а накопилось за ним немало для властей остросюжетного, начиная еще с той истории в Маньяна-сити, после которой он едва не загремел в кутузку надолго, спасибо Дону, старому кровопийце, вытащил мальчишечку, вытащил, чтобы впоследствии опалить как свинью, паяльной лампой… Акока неожиданно шмыгнул носом.

То, что он сидел голый перед двумя одетыми неприятными мужчинами, из которых один был просто неприятным, а другой – как у Гоголя, то есть неприятный во всех отношениях, Акоку мало беспокоило. Тень тесного мужского окружения на ближайшие лет пять, если не все тридцать пять, замаячила над ним вплотную. Он и раньше не особенно стеснялся мужчин. А теперь уже, пожалуй, и женщин. Непарный орган был натружен, как ладонь гробокопателя в разгар эпидемии чумы. Тюрьма его уже пугала меньше, чем круглосуточные гонки по горизонтали. Что тюрьма – и в тюрьме люди живут. А вот от непрерывного харева люди загибаются как лягушата в засуху.

– Ну что, Акока, – сказал один из мужчин, жуткий, как девятый вал на десятый день, и присел рядом с ним на край нечистой постели. – Укокошил, стало быть, комиссара полиции?..

Слова эти Акока принял как должное, ожидаемое. Ну да, он именно этого и ждал все последние дни. Соучастие в убийстве полицейского комиссара мало кому проходит даром. Так что за ним должны были прийти, и должны были прийти именно с такими словами. А только всё равно что-то было не так. Мозги его, замутнённые в последнее время, зашевелились, и он сообразил, что в мизансцене что-то было определенно не так. Ещё чуть-чуть, и он сообразит, что именно его смущает. Эриберто завинтил крышку тюбика с чудодейственным бальзамом и потянулся за штанами.

Непрошенный гость, присевший на краешек его постели, изобразил на своем лице крайнюю степень омерзения и носком начищенного ботинка отшвырнул штаны Акоки в дальний угол комнаты.

– Посиди как есть, красавчик, – сказал он, усмехнувшись. – Ты нам нравишься именно таким.

Акока тут же сообразил, что было не так: второй из мужчин не сел ни на кровать, ни на стул, а стоял возле двери, и физиономия его была неподвижна, как каменный ацтекский идол. И акцент, акцент! Э, дьявол, это не полиция, понял он. Но и не от дона Фелипе два гостинца. Тех он всех знает в лицо.

Кто же?

– Что это за хреновину ты втираешь себе в хрен? – спросил посетитель и, вынув носовой платок, через тонкую материю взял из его рук тюбик с мазью. – Йимоколино, – прочитал он. – Тибетский рецепт. Из плавников акулы. Откуда на Тибете акулы? А что от него бывает? Стоит как у молодого? Отрада вдовушкам невинно убиенных комиссаров? Или это так сладко, что его тебе всю ночь облизывают?.. Эх, Акока, Акока…

Акока терпеливо ждал. Похоже, что ничего дурного, кроме дурной работы, эти люди ему не принесли. А дурная работа – это то, чем он преимущественно всю свою жизнь и занимался. Жест пришельца, это отбрасыванье штанов голого человека ногой в лакированном штиблете в дальний угол – дешёвая штука, этакой ерундой профессионала не напугаешь, а Акока был профессионал, потому что сроду ничем иным деньги не зарабатывал, уму непостижимо, сколько раз он сам вот так небрежно и с брезгливой миной на физиономии отбрасывал в дальний угол какие-нибудь штаны, за которыми робко тянулся клиент, сползший со скользкой проститутки: раза, наверное, три, так что можно успокоиться и выслушать, что ему собрались сказать два неприятных господина.

– Вот что, Акока, – сказал тот, что сидел на кровати. – Есть у нас к тебе одно предложеньице.

Акока кивнул, облизал пересохшие губы и спросил:

– Что за предложеньице?

– Возвращайся к Ольварре.

Акока отпрянул от собеседника как от змеи. Мир определенно сошёл с ума.

– Он же меня убьёт, – сказал Акока, и голос его дрожал, переходя в фальцет, как жесть на ветру.

– Не убьёт, – сказал мужчина. – Мы тебе это гарантируем.

– Кто это “мы”?

– Много хочешь знать, Акока.

– Вовсе немного, – нервно возразил Акока. – Можно сказать, и вообще ничего не хочу знать. А хочу только пожить еще малость.

– Ну, для этого у тебя совсем немного шансов, Акока. И один из них – это вернуться к Ольварре, положившись на наше слово.

– Но зачем? – спросил Акока. – Зачем мне возвращаться к Ольварре, ради бога?..

– Присмотреть за девицей, – сказал наглый гость. – У него там в твоё отсутствие завелась одна девица… Так вот, за ней нужно присмотреть. А если я тебе дам команду – то и порешить её. А если я такой команды не дам, а кто-нибудь всё-таки попытается её порешить, то не дать негодяю такое сделать. Вот такой, Акока, от тебя требуется пустячок. И более ничего.

– Ничего себе – ничего… – пробормотал Акока, но не оттого, что хотел возразить своему собеседнику, а оттого, что, как истинный маньянец, и здесь оставался верен своей древней привычке торговаться до последнего. – Как же я приеду к Ольварре? Что я ему скажу?..

– Скажешь: “Здравствуй, Ольваррыч!..” – сказал мужчина и усмехнулся. – Не дрейфь, Акока. Скажешь, что тебя прислал трансамериканский антитеррористический центр. Присмотреть за… за объектом возможного терроризма. Скажешь, что ты типа дежурный по континенту. Ну, я шучу. Ничего не надо ему говорить. Он сам тебе скажет: “Здравствуй, Акока, братан дорогой! Сколько лет, сколько зим!..”

– Теперь я могу надеть на себя штаны? – спросил Акока.

Человек, сидевший рядом с Акокой на его кровати, поднялся, дотянулся до акокиных штанов и швырнул их Акоке на колени.

– Давайте по порядку, – сказал Акока. – Вы, значит, от меня хотите, чтобы я не только своей рукой навазелинил себе задницу, но еще и сам сбегал в аптеку за вазелином.

– Грубиян, – ласково сказал жуткий человек и положил на плечо Акоки свою каменную десницу.

Акока затрепетал.

– У тебя ведь нет другого выхода кроме как работать на нас, – сказал гость. – Любая структура к югу от Рио-Гранде от тебя открестится как от чёрта. Натворил ты дел, Акока. Убийство, предательство, браконьерство, наркоторговля, промискуитет со вдовой убитого…

– Вранье! – возразил Акока. – Браконьерства не было.

– А плавники акулы? – визитёр кивнул на тюбик заветного снадобья. – Ты разве не знаешь, что акулы занесены в Красную Книгу как вымирающий вид? А вымирают они из-за таких как ты, Акока, любителей клубнички, которым мало три раза на дню кончить – подай им непременно четыре раза, а то и пять… Ну ладно, допустим, браконьерство тебе не пришить. Но и всего остального достаточно, Акока, для того, чтобы подвесить тебя на крюк в свинокоптильне и обрабатывать паяльной лампой – медленно…

– Не надо!.. – вскричал Акока и плюхнулся в обморок.