В конце концов, они приехали куда хотели. Акоку вывели из чрева транспортного средства, провели в какое-то помещение и, как он и предполагал, привязали к стулу. Значит, действительно, мы у хефе. Ну, старый хрен, за подбитый глаз и рёбра я тебе предъявлю такой отдельный счёт…

Минут через двадцать мешок с его башки сняли, и он-таки да, увидел своего хефе с лицом, похожим на 155-милиметровую гаубицу AS90. За спиной дона Фелипе стоял бригадир sicarios Касильдо и с любопытством разглядывал полуголого Акоку.

‑ Сними с него часы! – приказал Ольварра.

Касильдо выполнил приказание. Ольварра не стал брать их в руки, посмотрел брезгливо и перевёл взгляд на пленника.

‑ Знатные часы, ‑ сказал Ольварра. ‑ Что же ты продал меня, подлец, за тридцать серебряников?

Акока заморгал. Правым глазом моргать было ещё ничего, а левым – очень больно.

‑ Я доверял тебе как самому себе, ‑ продолжал Ольварра. – Я не жалел для тебя ничего. А ты…

‑ Но я же не…

‑ Откуда у тебя эти часы?

‑ Купил в магазине.

‑ И по какому же адресу находится в Гуадалахаре магазин, в котором продаются такие часы?

‑ Не помню.

‑ Память отказала? Ну, это мы поправим. Знаешь, что я сделаю? Я вот что сделаю. Я, пожалуй, вспомню свое крестьянское детство. К старости мужчины становятся сентиментальными. Но ты этого не узнаешь. Тебе до старости дожить не суждено, подлая тварь. Я тебя лично – слышишь, лично! ‑ опалю с ног до головы паяльной лампой, как чумную свинью, пока вся твоя поганая шкура не превратится в сплошную чёрно-синюю корку, рассыпающуюся в прах и пепел при малейшем прикосновении. Если огонёк в паяльной лампе сделать совсем слабым, болевой шок, сынок, тебя не отправит на тот свет раньше, чем я доведу кремацию до конца. В мозгах твоих будет такая ясность, что ты сможешь спеть гимн «Мы – ацтеки!» задом наперёд. Если, конечно, я тебя об этом хорошо попрошу. А ты знаешь, как я умею просить.

‑ За что, хефе? – жалобно спросил Акока.

‑ Перед тем, как всё той же лампой выжечь тебе твои лживые глаза, сынок, я попрошу ребят принести нам с тобой большое зеркало, и они, я уверен, мне в таком пустяке не откажут. Ты должен увидеть, на что станешь похож, отправляясь на небеса, чтобы, представ перед Господом и святой Девой Марией, не выпендривался, не строил из себя невесть какого героя и красавца, а знал свое место – выгребная хлорная яма, гнусная вонючая клоака, исполненная червей и миазмов!..

Акока всё ещё подбадривал себя мыслью, что это – всего лишь проверка на вшивость и ничего более, потому что никаких грехов перед хефе за собой не знал, потому что если что и прилипло к его рукам на службе у хефе, то разве какие-нибудь сущие пустяки… Но на этом месте воля его кончилась, и он заплакал. Большая зелёная сопля выползла из его ноздри, как скорый поезд из тоннеля.

‑ Не нравится? ‑ сказал дон Фелипе. ‑ А не предавай отца родного. Зачем ты гадил на ладонь, кормящую тебя? Двуличный вероломный подлец, ты продал меня за тридцать серебряных песо. Кто тебя спас от тюрьмы три года назад?..

Акока зарыдал в голос. Было от чего. Дурак я, дурак, укорил он себя. Сидел бы сейчас в маньянской тюрьме, самой гуманной в мире, построенной по американскому образцу, кормили бы от пуза, имел бы авторитет как человек самого Ольварры, на выходные отпускали бы к мамочке… И ни-и-икаких паяльных ламп, клоак и миазмов!..

Тут зазвонил телефон в кармане у Касильдо. Бригадир поднёс его к уху, послушал и что-то прошептал дону Фелипе.

‑ Посади пока в подвал эту гадину, ‑ сказал дон Фелипе. – Я займусь им позже.

Он вышел, а за ним устремился и Касильдо, бормоча в телефон команды.

Гонца привезли с нижнего поста через двадцать минут на джипе. Ольварра встречал его на крыльце.

‑ Сколько их приехало? – спросил он у стоявшего рядом с ним Касильдо.

‑ Трое, хефе. Мои ребята держат их на мушке.

‑ Этого обыскали?

‑ А как же!

‑ Чистый?

‑ Чистый.

‑ Пусть его подведут.

Одутловатый мужчина средних лет приблизился к белым ступеням и без особого почтения произнёс заученный текст:

‑ Дон Ригоберто Бермудес приглашает дона Фелипе Ольварру принять участие в скромном семейном торжестве, которое состоится завтра в небольшом загородном заведении в пяти милях к северу от городка Агуаскальентес. Разумеется, все присутствующие будут рады видеть также secretario уважаемого Дона. Прочих соратников Дона присутствующие не будут рады видеть, об охране мероприятия уже позаботились. Кортеж дона Фелипе сможет дождаться своего хефе в Агуаскальентесе, где на время отсутствия Дона их обеспечат всем необходимым мужчине инвентарём: от бритвенных лезвий до кондомов с ароматом гуайав и жасмина. Что передать дону Ригоберто?

Ольварра усмехнулся. Надо понимать, что всеманьянская урла созывала сходняк. По старой традиции это всё ещё называлось «семейным торжеством», но сути дела эти филологические тонкости не меняли. Издевательское добавление насчет secretario указывало на то, что обсуждаемые вопросы будут теснейшим образом касаться области интересов дона Фелипе. Стало быть, на то, чтобы подыскать себе нового secretario и узнать повестку дня, конкурирующие доны отвели ему сутки.

А если он не найдёт себе нового sеcretario и не узнает повестку дня? Что тогда?

Растопчут как скорпиона.

Святая Мария! Разве прежде возможна была бы только мысль о таком позоре? Один намёк на возможность нынешнего падения Фелипе Ольварры мог бы стоить головы (и стоил!) позволившему себе его. Что же случилось?

‑ Я приеду.

С этими словами Ольварра повернулся к гонцу спиной и вошёл в дом. Касильдо потащился за ним.

‑ Отправь его назад и неси службу. Меня ни для кого нет. Даже для самого президента Фокса.

В кабинете он закурил сигару и сел в кресло. Что же на уме у этих недоумков? Нужно срочно мобилизоваться и найти ответы на все вопросы. Иначе жареный колибри с железным клювом подкрадётся сзади и клюнет в задницу так, что отлетит голова.

При мысли о железном клюве Ольварра потянулся за бутылкой писко и налил себе на три пальца.

Вопрос первый. Что делать с secretario? Где вы, яйцеголовые? Все совокупляетесь со своими компьютерами? Да и совокуплялись бы, кто против. Вам накупили бы таких компьютеров, о которых вы только в книжках читали, совокупляйтесь, сколько влезет, только дело делайте. Можно даже организовать для украшения вашего досуга спецподразделение по взламыванию, скажем, банковских компьютерных сетей (хоть дон Фелипе и не любил всех этих новомодных фокусов, в которых ни черта не понимал) – развлекайтесь, сколько душе угодно. Только дело делайте.

Лопеса примерить на это место? Человек верный и расторопный. Но Лопес – финансист, банкир. Какой из него secretario? А взять с собой дуболома Касильдо – засмеют же.

Ольварра стряхнул пепел сигары на ковёр, чего обычно себе не позволял, и взялся за стакан. Стакан оказался пустым. Он немедленно исправил это упущение.

Вопрос второй. Почему его предают люди, которым он доверял и ничем их не обижал? Акока и Хулио. Одного он вытащил из тюрьмы, другого – из говна. А они… Ладно, Акока человек чужой, в конце концов. Но Хулио – он же родственник! Ведь и в голову не могло прийти!

А раньше почему-то приходило. Раньше мысль о предательстве, зародившаяся в голове кого-нибудь из его людей, становилась известна дону Фелипе ещё до того, как зародилась.

Ольварра допил второй стакан и налил себе ещё один.

Вопрос третий. Комиссар Посседа. У комиссара тоже припасён для него жареный колибри. Надо было убить его сразу, как только он показал мне ту фотографию. Раньше бы дон Фелипе так и сделал. Но раньше были другие времена. А теперь попробуй тронь правительственного чиновника – вонища поднимется до самого неба. Всё под этим небом меняется. И всегда – к худшему.

Нет, такие дела надо проворачивать с подобающей аккуратностью. Комиссар хочет изловить террористов? Ждёт, что его за это назначат министром внутренних дел? Ладно, получит он террористов. Не сейчас. Чуть позже. Когда Ольварра провернёт с ними сделку. А потом он даст ему их адрес. И получит от него эту фотографию.