– Это ты, Приз?

– Конечно, я. А ты что подумал? Разве я должен быть похож на шотландского пони?

– А где ты был раньше, когда меня пичкали в этом образцовом городе?

– В отпуске. В кратковременном, но заслуженном отпуске, – проговорил Приз. – И ты не имеешь права на это жаловаться. Отпуска оговорены в соглашении между Объединением Призов Галактики и Лигой Реципиентов.

– Я и не жалуюсь, – возразил Кармоди. – Я просто так... А, неважно... Вот что: это место – точь-в-точь моя Земля! Точь-в-точь Нью-Йорк!

Вокруг был город. Потоки машин и людей. Неоновые вспышки вывесок. Полно театров, полно киосков, полно народу. Полно магазинов с объявлениями о дешевой распродаже по случаю банкротства. Полно ресторанов – самые большие назывались «Северянин», «Южанин», «Восточник», «Западник», и во всех – фирменные бифштексы и картофельная соломка. Кроме того, еще «Северовосточник», «Югозападник», «Востокосеверовосточник» и «Западносеверозападник». Кинотеатр на той стороне улицы анонсировал «Апокриф» («Грандиозней, красочней и увлекательней, чем Библия!!! Сто тысяч статистов!»). Рядом была дискотека «Омфала», где выступала фольк-рок-группа по имени «Говнюки». И девчонки-подростки в платьицах мидллесс танцевали там под хриплую музыку.

– Вот это жизнь! – воскликнул Кармоди, облизывая губы.

– Я слышу только звон монет в кассе, – заметил Приз тоном моралиста.

– Не будь ханжой, – сказал Кармоди. – Кажется, я дома.

– Надеюсь, что нет, – возразил Приз. – Это место действует мне на нервы. Присмотрись как следует. Помни, что сходство – не тождество.

Но Кармоди же видел, что это – угол Бродвея и 50-й улицы! Вот и вход в метро – прямо перед ним! Да, он дома! И он поспешил вниз по лестнице. Все было знакомо, радовало и печалило одновременно. Мраморные стены гноились сыростью. Блестящий монорельс, выходя из одного тоннеля, исчезал в другом...

– Ох! – воскликнул Кармоди.

– В чем дело? – спросил Приз.

– Ни в чем... Я передумал. Пожалуй, лучше пройтись по улице.

Кармоди поспешно повернул назад – к светлому прямоугольнику неба. Но дорогу преградила откуда-то взявшаяся толпа. Кармоди стал проталкиваться сквозь нее к выходу, а толпа тащила его назад. Мокрые стены метро вздрогнули и начали судорожно пульсировать. Сверкающий монорельс соскочил со стоек и потянулся к нему, будто бронзовое змеиное жало. Кармоди побежал, опрокидывая встречных, но они тут же вставали на ноги, словно игрушки-неваляшки. Мраморный пол сделался мягким и липким. Ноги Кармоди увязли, люди сомкнулись вокруг него, а монорельс навис над головой.

– Сизрайт! – завопил Кармоди. – Заберите меня отсюда!

– И меня! – пискнул Приз.

– И меня! – завизжал хищник, ибо он искусно притворился подземкой, в пасть которой так неосторожно влез Кармоди.

– Сизрайт!

И ничего! Все осталось, как было, и Кармоди с ужасом подумал, что Сизрайт мог отлучиться: вышел пообедать или же в уборную или заговорился по телефону. Голубой прямоугольник неба становился все меньше, выход как бы запирался. Фигуры вокруг потеряли сходство с людьми. Стены сделались пурпурно-красными, вздулись, напряглись и начали сдвигаться. Гибкий монорельс жадно обвился вокруг ног Кармоди. Из утробы хищника послышалось урчание, обильно пошла слюна. (Давно известно, что все кармодиеды неопрятны, как свиньи, и совершенно не умеют вести себя за столом.)

– Помогите! – продолжал вопить Кармоди. Желудочный сок уже разъедал подметки.

– Сизрайт, помогите!

– Помогите, помогите ему! – зарыдал Приз. – Или же, если это слишком трудно, помогите хотя бы мне. Вытащите меня отсюда, и я дам объявления во все ведущие газеты, созову комитеты, организую группы действия, выйду на улицы с плакатами, все сделаю для того, чтобы убедить мир, что Кармоди не должен остаться неотмщенным! И в дальнейшем я посвящу себя...

– Кончай болтать! – сказал голос Сизрайта. – Стыдно! Что касается вас, Кармоди, вы должны думать, прежде чем лезть в пасть своего пожирателя. Моя контора создана не для того, чтобы вытаскивать вас всякий раз из петли в последний миг!

– Но сейчас-то вы меня спасете? Спасете, да? – умолял Кармоди. – Спасете? Спасете?

– Это уже сделано, – сказал Сизрайт.

И когда Кармоди огляделся, он понял, что это действительно уже сделано.

На этот раз Сизрайт, должно быть, неважно справился с перемещением. Только после длительной паузы Кармоди оказался в другом, очень похожем на Нью-Йорк городе, на заднем сиденье такси и на середине разговора с водителем.

– Чего сказал-та? – спросил тот.

– А ничего, – ответил Кармоди.

– А мне казалось, сказал-та. А я сказал: та. А я сказал, та новая махина – это Фламмарион.

– Знаю, – услышал свой голос Кармоди. – Я помогал его строить.

– Да ну? Ну и работенка! А сейчас уже кончили?

– Да, – ответил Кармоди. Он вынул сигарету изо рта и удивленно нахмурился. – С этими сигаретами я тоже покончил.

Он потряс головой и выбросил окурок за окно. Слова эти и действия были естественны для одной части его «я» (активного Кармоди), в то время как другая (рефлективное «я») наблюдала сама за собой с некоторым удивлением.

– Что ж не сказал-та? – спросил таксист. – На, попробуй мои.

Кармоди посмотрел на открытую коробку.

– Курите «Прохладные»?

– Только «Прохладные», – подтвердил таксист. – У них запах ментола и вкус что надо!

Кармоди поднял брови, изображая недоверие. Тем не менее он взял коробку, достал из нее очередной гвоздь для своего гроба и закурил. Водитель с улыбкой смотрел на него в зеркало. Кармоди затянулся, изобразив удивление, и медленно выдохнул, изобразив наслаждение.

– Хм! Тут что-то есть, – сказал он.

Таксист кивнул с умным видом.

– Все, кто курят «Прохладные», думают так же... Ну вот мы и на месте, сэр. Отель «Уолдорф-Астория».

Кармоди расплатился и собрался выходить.

– Эй, мистер, – окликнул его улыбающийся таксист. – А как же «Прохладные»?

– Ах да!

Кармоди вернул коробку. Они улыбнулись друг другу, и машина отъехала.

Кармоди стоял перед отелем «Уолдорф-Астория». На нем было добротное пальто фирмы «Барберри». Это сразу можно было узнать по ярлычку, пришитому не под воротничком, а снаружи, на правом рукаве. И все прочие ярлыки тоже оказались снаружи, так что каждый мог прочесть, что у Кармоди рубашка от Ван Хейзена, галстук от «Графини Мары», костюм от Харта и Шеффнера, носки Ван Кемпа, ботинки кордовской кожи от Ллойда и Хейга, шляпа «борсолино», сделанная Раиму из Милана, на руках у него были перчатки оленьей кожи от Л. Л. Бина, на запястье – самозаводящийся хронометр «Одемар Пикар» с таймером, счетчиком затраченного времени, календарем и будильником – гарантия точности плюс-минус шесть секунд в год.

И, кроме всего, Кармоди распространял слабый запах мужского одеколона «Дубовый мох» фирмы «Аберкромби и Фитч».

Все на нем было с иголочки, все казалось безупречным, и все-таки разве это настоящий шик? А ведь он честолюбив, ему хотелось продвигаться вперед и выше – выйти в люди того сорта, у которых икра на столе не только на Рождество, которые носят рубашки от братьев Брукс и блейзеры от Ф. Р. Триплера, употребляют после бритья лосьон «Оникс», покупают белье в «Кантри Уормер», а куртки – только у Пола Стюарта.

Но для таких штучек нужно пробиться в Категорию Потребителей А-АА-ААА вместо заурядной категории В-ВВ-АААА, на которую его обрекло скромное происхождение. Высший разряд ему просто необходим. Чем он хуже других? Черт возьми, ведь он был первым по технике потребления на своем курсе в колледже! И уже три года его Потребиндекс был не ниже девяноста процентов! Его лимузин «Додж-Хорек» был безупречно новехонький. Он мог привести тысячу других доказательств.

Так почему же ему не повысили категорию?

Забыли? Не замечали?!

Нет, пораженческой ереси в голове не место. У него заботы поважнее. Сегодня он сыграет ва-банк. Риск гигантский. Если дело сорвется, его могут в мгновение ока выставить со службы, и он навсегда вылетит в безликие ряды потребительских париев, в категорию НТС-2 (нестандартные товары, сорт второй).