– Неужели? – спросил Джордж.

– Да, – ответил Инопланетный Историк.

– Но почему вы тогда сидите здесь?

– Из-за вас, Джордж. Только из-за вас.

– Из-за меня? Неужели со мной что-то не так?

– Хорошо, что вы сами догадываетесь об этом, – ответил Инопланетный Историк. – Джордж, вы все время находитесь в самом себе и, вероятно, не понимаете, какое впечатление производите на окружающих. Скажите, вам не кажется, что вы все время блуждаете вокруг да около? Вам не кажется, что большую часть времени вы вообще ничего не делаете?

– А разве это плохо?

– Это было бы неплохо для незначительного и второстепенного персонажа. Но вы здесь главное действующее лицо!

– Я главное лицо? – с испугом спросил Джордж. – Вы в этом уверены?

– Конечно, уверен, – ответил Инопланетный Историк. – И все это время вы палец о палец не ударили.

– Что же нам теперь делать? Я полагаю, у вас есть какие-то соображения по этому поводу?

– Кое-какие идеи у меня действительно есть, – сказал Инопланетный Историк. – Но перед тем как приступить к решительным действиям, нам не мешало бы промочить горло.

George and the Boxes. 1995 by Robert Sheckley.

(переводчик Сергей Трофимов)

Там были две двери, и сначала я решил идти в правую – так, без всяких на то причин, просто потому, что надо же войти в какую-нибудь, а обе двери казались мне совершенно одинаковыми, и ни одна не сулила чего-то особенного. Но когда я подошел поближе и мой угол зрения изменился, я заметил третью дверь, ранее скрытую за изгибом стены, в которую они все были вделаны. Эта дверь находилась справа от выбранной мной вначале и теперь превратившейся в центральную.

Эта третья дверь появилась столь неожиданно, что вызвала у меня некоторое беспокойство. Я ведь и без того чувствовал себя выбитым из колеи. Путешествие после отбытия с КОЛУМБА было долгим и утомительным, а тут еще та печальная история с МОРТОМ. Указатели, попадавшиеся мне в пути, имели какой-то двусмысленный характер. Никогда ведь не уяснишь себе истинного значения того или иного знака, пока уже не будет поздно что-либо изменить. Мой рюкзак был тяжел, набит всем необходимым для путешествия, а также дюжиной или даже больше вещей, в которых, возможно, нужды никогда не возникнет, но которые вряд ли найдешь, если такая нужда появится.

Когда отправляешься в путешествие, то фактически засовываешь в рюкзак всю свою жизнь, только в миниатюре, а вовсе непросто то, в чем наверняка нуждаешься, ибо никто с уверенностью не может сказать, что именно является жизненно необходимым. Поэтому берешь то, что может понадобиться, или то, что ты надеешься использовать, или то, без чего боишься оказаться. Неудивительно, что лямки врезались мне в плечи под той тяжестью, что висела у меня на спине.

И умненькая маленькая машинка-чепушинка ГЛИННИСА, которую я захватил в последнюю минуту, вылезла из своей мягкой обертки и теперь вгрызалась в меня как раз где-то в районе бедра. Однако останавливаться и перепаковывать рюкзак мне сейчас не хотелось, поскольку вход в Фокис лежал прямо передо мной за одной из этих трех дверей. Подойдя к ним, я пригляделся, но отнюдь не пришел в восторг от того, что увидел. Между ними не было никаких различий. Возможно, даже не имело значения, в которую из них я толкнусь. Или все-таки имело? Я вспомнил совет СЕСИЛИ: бойся очевидного! Тогда-то я глубокомысленно кивнул, но теперь, хорошенько подумав, понял, что будет весьма и весьма затруднительно определить, в чем именно заключается эта самая очевидность, а еще труднее – уяснить, как избежать грозящей опасности. Мое решение храбро шагнуть в центральную дверь стало слабеть, и я обругал присущую уму склонность к сомнениям, которая заставляла меня снова и снова возвращаться к проблеме выбора. Что-то в этом роде уже происходило со мной во время краткого знакомства с МОРТОМ, и я поклялся, что оно послужит мне уроком. Но как подобное намерение должно отразиться на ситуации с тремя дверями?

Думаю, я мог бы еще долго торчать перед ними с режущим плечи рюкзаком и машинкой-чепушинкой ГЛИННИСА, впившейся в мой бок, да еще с громким бурчанием в желудке. Самая примитивная часть моего мозга безоговорочно знала, что желудок не получит ни крошки еды, пока я буду колебаться на пороге входа в Фокис. Поэтому я рванулся к центральной двери, но в последний момент вдруг изменил направление рывка и, без всякой на то причины, вошел в левую дверь.

Первое, что я увидел, пройдя в нее, были фламинго. Целых три штуки – белые и розовые шары из перьев, с длинными кожистыми сгибающимися назад ногами внизу и такими же длинными змеевидными шеями наверху, снабженными маленькими плоскими головами и изогнутыми черными клювами. Два фламинго занимались чем-то, что показалось мне состязанием в остроумии, но что могло быть и просто брачным танцем; оба громко орали и ширяли друг друга головами, совсем как дуэлянты – шпагами. Третья птица – крупная и окрашенная в оранжевые тона, не обращала никакого внимания на происходящее. Она опустила голову к самой поверхности мелкой лужи, в которой стояли фламинго, и делала ею какие-то движения, вызывая появление на воде множества пузырьков. Я подумал, что она вспугивает со дна мелкую водяную живность, но чтоб птица что-то глотала – не видел.

Тысячи мыслей бились в моей голове, одна причудливее другой, и я с радостью ретировался бы через ту же дверь, окажись она на месте. А ее, разумеется, там не было. В Фокис ведут односторонние двери, и вам предстоит пройти весьма сложную и утомительную процедуру, прежде чем вы обнаружите выход.

Я, конечно, был весьма далек от желания уйти, поскольку только что прибыл. Снова поглядел на фламинго, и мне тут же пришло в голову вполне вероятное объяснение: это декоративный птичник, которые часто устраивают у входа в общественные здания, а причина того, что я оказался внутри его, заключается в том, что я выбрал неправильную дверь – служебную, которая и занесла меня в самую середину птичьего двора. Итак, я совершил ошибку, но не очень серьезную, размышлял я, а следовательно, несколько шагов выведут меня из контакта с птицами (разумеется, с мокрыми ногами) и вернут на дорогу, ведущую в глубь приемной зоны.

Выйдя на верную тропу, я первым делом оглянулся по сторонам, дабы убедиться, что никто не оказался свидетелем моего faux pax[54], и не потому, что боялся наказания, а просто никому неохота оказаться в дурацком положении, только что попав в незнакомое место.

И тут загремела музыка – волынки и барабаны, а в коридоре появилась группа людей в разноцветных ярких костюмах – красных, зеленых и черных. Один дудел на волынке, другой выбивал дробь на малом барабане, а остальные, судя по их изящным движениям, водили нечто вроде хоровода, но при этом все время делали шажки в сторону, что неизбежно приближало их ко мне. Танцоров было четверо – две женщины и двое мужчин. Мужчины били в бубны, а женщины щелкали кастаньетами.

Я отступил, чтобы дать им дорогу, но стена за моей спиной вдруг рассосалась, и оказался на обширном открытом пространстве под чистым небом (или хорошей подделкой под него). Почва под ногами имела красноватый оттенок и была утоптанной, сухой и твердой. Несколько деревьев с почти горизонтальными ветвями и пыльной серо-зеленой листвой стояли неподалеку, а вдали я мог видеть иззубренный абрис черно-синих гор. У меня едва хватило времени, чтоб поразиться быстроте появления и точности изображения симуляционной картины, как появилась большая группа людей, вошедших сюда откуда-то оттуда, где они были раньше. Это были чернокожие, некоторые в плащах из шкуры леопарда, тогда как другие – в блестящих черных костюмах, напоминавших вам о прошлом веке. Танцоры уже начали свое представление, а пришельцы наблюдали за ними с удивлением, но, я бы сказал, без особого интереса. Откуда-то издалека до меня доносились глухие гулкие удары – вероятно, в барабаны, – и нежные звуки похожих на флейту инструментов.