– А на что это похоже?

– Знаете, трудно объяснить на пальцах. Это нечто нереальное, иллюзорное, если вы понимаете, о чем я говорю.

– А вы точно уверены, что не видели моего робота?

– Совершенно уверен. Полагаю, вы были к нему привязаны?

– Мы много пережили вместе.

– О, братья по оружию! – сказал герцог и понимающе кивнул. Его усы снова обвисли. – Что может быть лучше братьев по оружию! Или самого оружия. Вот, помню, однажды при Ипре...

– Прошу прощения, – снова перебил его Мишкин. – Не знаю, откуда вы взялись, но считаю своим долгом предупредить, что вы исчезли, или были исчезнуты, в довольно опасное место.

– Это очень любезно с вашей стороны – предупредить меня, – сказал герцог. – Однако на самом деле мне не грозит ни малейшая опасность. Опасность – это элемент вашего фильма, тогда как я – всего лишь незначительный эпизод и даже не из этой ленты. Как сказал поэт, проекция над нами посмеялась. Я скорее могу считаться причудливым анахронизмом, друг мой. А теперь, как я и говорил...

Герцог Мельба умолк на полуслове. По лицу его скользнула тень недовольства. Ему не понравилось данное самому себе описание. Пока что из описания можно было понять лишь то, что герцог носит длинные светлые усы, несколько невнятно разговаривает по-английски и выглядит немного глуповатым. Это показалось герцогу недостаточным, и он решил исправить ситуацию.

Герцог Мельба слыл незаурядной личностью и производил на окружающих незабываемое впечатление. Глаза у него были льдисто-голубые. Он походил на Шона О'Коннери, но красивее, крупнее и гораздо сдержаннее. Руки у герцога были изящные, хорошей формы, с длинными пальцами. В уголках глаз заметны морщинки. Но эти морщинки, как и седина, посеребрившая виски, не уменьшали его привлекательности. Напротив, они придавали герцогу вид уверенного в себе и много повидавшего человека. Представительницы противоположного пола (так же, как и многие мужчины, причем не только геи) считали герцога весьма привлекательным. Короче говоря, герцог был человеком, которому вы могли бы доверить рекламировать ваше лучшее виски, вашу новейшую коллекцию одежды или ваш самый дорогой автомобиль.

Герцог обдумал это описание, и оно ему понравилось. Но некоторые детали были упущены. Герцог придал себе легкий намек на хромоту – просто потому, что хромота всегда казалась ему чем-то загадочным и привлекательным.

Теперь герцог Мельба был вполне доволен. Его раздражал лишь тот факт, что собственная жена заставила его исчезнуть. Так же и импотентом стать можно на нервной почве!

– А знаете, – обратился он к Мишкину, – у меня есть жена. Герцогиня Мельба – может, слыхали?

– Неужели? Это замечательно, – вежливо отозвался Мишкин.

– По-своему – да, конечно. Но дело в том, что я в нее не верю.

И герцог улыбнулся собственным мыслям. Улыбка была чертовски обаятельной. Потом герцог нахмурился, но все же сохранил обаятельный вид – для жены, которая неожиданно возникла перед ним.

Герцогиня Мельба быстренько присмотрелась к герцогу и тут же изменила свою внешность. Ее седые волосы приобрели цвет лесного ореха с легкой рыжинкой. Герцогиня стала высокой, стройной, с упругой грудью и восхитительным задом. Она сделала себе тонкие запястья, тоненькую синюю жилку, пульсирующую на виске, красивую родинку в форме звездочки на левой щеке, просто фантастические ноги, наряд от Кардена, сумочку от «Гермеса», туфли от «Рибофлавина», дразнящую улыбку, изящно очерченные губы, не нуждающиеся в помаде, поскольку они от природы были ярко-алыми (семейная черта), золотую зажигалку «Данхилл» и ямочки на щеках. Под конец герцогиня сменила ореховые волосы на иссиня-черные, а скромное обручальное кольцо – на сапфировый перстень.

Герцог и герцогиня посмотрели друг на друга и решили, что выглядят великолепно. Герцог взял жену под руку, и они удалились в никуда, откуда недавно заставили друг друга исчезнуть.

– Всего хорошего! – крикнул им вслед Мишкин. Он осмотрел стоянку, но своего автомобиля не увидел. Ну что за день такой выдался?

Наконец к Мишкину подошел смотритель стоянки – невысокий толстяк в зеленом джемпере. Над нагрудным карманом у него была вышита надпись «Амритсарская школа звезд». Смотритель сказал:

– Ваш талон, сэр. Без талона машина не возвращается.

– Где-то он у меня был, – пробормотал Мишкин и достал из поперечного кармана поясной сумки клочок красного картона.

– Не отдавай ему талон!!! – возопил чей-то голос.

– А ты кто такой? – спросил Мишкин.

– Я – твой СНОС-робот. Сейчас я замаскирован под «Ровер-ТС-2000» 1968 года выпуска. Ты находишься под воздействием галлюциногена. Не отдавай талон смотрителю!

– Давайте сюда талон, – потребовал смотритель.

– Потише, приятель! – сказал Мишкин.

– Нет, погромче! – рявкнул смотритель и протянул руку.

Мишкину показалось, что пальцы смотрителя превращаются в пасть. Мишкин попятился. Смотритель очень медленно двинулся к нему. Теперь он превратился в огромную змею с крыльями и раздвоенным хвостом. Мишкин без труда увернулся от него.

Мишкин снова оказался в лесу. (Опять этот чертов лес!) Робот стоял рядом. А еще к Мишкину очень медленно приближался большой крылатый змей.

Пасть змея источала фантазии. Каждый его выдох был иллюзией. Его глаза гипнотизировали, а взмахи крыльев создавали заклинания. Даже размер и форма самого змея были творением иллюзии, поскольку он мог становиться то огромным, то крохотным, едва заметным. Но когда змей сделался размером с муху, Мишкин поймал его на лету и посадил во флакон из-под аспирина.

– И что ты собираешься с ним делать? – поинтересовался робот.

– Буду держать его у себя, – ответил Мишкин, – пока для меня не придет пора жить иллюзиями.

– А чем тебе не подходит нынешний момент? – спросил робот.

– Сейчас я молод, – ответил Мишкин. – Сейчас я должен жить приключениями, активно действовать и отвечать за последствия своих действий. А позже, много позже, когда жар моей души померкнет, а воспоминания утратят яркость, я освобожу это существо. И мы вместе с крылатым змеем уйдем в последнюю иллюзию, имя которой – смерть. Но это время еще не настало.

– Хорошо сказано, – признал робот. Но про себя задался вопросом, кто же это говорил устами Мишкина.

Итак, они продолжали идти по лесу. Флакон из-под аспирина становился то тяжелее, то легче, свидетельствуя о том, что существо, сидящее внутри, наделено определенной силой. Но этого было недостаточно, чтобы заставить Мишкина отказаться от выполнения ожидающего его дела. Он еще не знал, в чем оно будет заключаться, но понимал, что не в пустом флаконе.

Мишкин и робот подошли к глубокому ущелью. Через ущелье была перекинута доска. Глубоко-глубоко внизу змеилась тоненькая нить реки.

Ущелье выглядело великолепным и притягательным, что неудивительно. Гораздо более удивительной была перекинутая через него доска. Посередине доски стоял стол, вокруг расположились четыре стула, а на них сидели четверо мужчин. Они играли в карты. Рядом с каждым стояла полная пепельница. Из ниоткуда свисала лампа и освещала лица сидящих.

Мишкин подошел поближе и прислушался.

– Ставлю доллар.

– Принял.

– Записал.

– Повышаю.

– Еще доллар.

Игроки оставались сосредоточенными, но явно уже устали. Лица их были одутловатыми и бледными, а закатанные рукава – грязными. Они пили пиво из бутылок с отбитыми горлышками и ели сандвичи.

Мишкин подошел поближе и произнес:

– Простите...

Игроки подняли головы. Один из них спросил:

– В чем дело, приятель?

– Мне нужно здесь пройти, – сказал Мишкин.

Игроки посмотрели на него, как на ненормального.

– Ну так обойди стол, – посоветовал кто-то.

– Я не могу, – сказал Мишкин.

– Почему? Ты что, калека?