Пригласив молодых людей на собеседование, он был, как обычно, прямолинеен.

– Сегодня, ребята, я настроен филантропически. Что, по-вашему, можно сделать полезного с пятьюдесятью миллионами долларов?

Гудерсон опешил, а более сообразительный Акс произнес:

– Пятьдесят миллионов, мистер Ванес, для научного исследования не деньги. Вот если бы у нас было сто миллионов, мы бы смогли внести существенный вклад в теорию сознания.

– Это действительно важное направление? – спросил Ванес.

– Чрезвычайно, – ответил Алекс.

– Результаты могут лечь в основу промышленного производства будущего, – добавил пришедший в себя Гудерсон.

– Почему вы так думаете? – спросил Ванес.

– Если мы позна́ем физическую базу сознания, – пояснил Гудерсон, – сопутствующие коммерческие разработки принесут неисчислимые выгоды. Представьте, что ваш автомобиль обладает разумом. Он сможет предупредить вас о поломке задолго до того, как случится авария.

– Это полезно, – кивнул Ванес.

– Представьте, что у вас разумная шашлычница, – подхватил тему Акс. – Она просигналит, когда мясо начнет подгорать.

– Здо́рово! – воскликнул Ванес, слывший большим любителем шашлыков.

– Разумный молочный бидон успеет подать сигнал, прежде чем молоко прокиснет.

– Это лишь первые пришедшие в голову примеры, – продолжал Акс.

– Возможно, удастся создать имеющие сознание компьютеры, – сказал Гудерсон.

– Или обладающих разумом баскетболистов, – добавил Акс со смешком, чтобы никто не подумал, будто он говорит всерьез.

– Применений может быть очень много, – сказал Гудерсон. – Самое главное, может быть, нам удастся решить проблему, которая не дает покоя всем исследователям: размножается ли искусственный интеллект?

– Даже Фрейд не знал ответа на этот вопрос, – заметил Акс.

– И Платон не знал, – вставил знаток классики Гудерсон.

– Меня устраивает, – кивнул Ванес. – Расскажите, как вы намерены работать.

Ответ Гудерсон заготовил заранее.

– Мы построим модель человеческого мозга с силиконовыми микросхемами вместо нейронов. И попробуем заставить эту модель думать.

– Если нам это удастся, – сказал Акс, – значит, сознание имеет под собой физическую основу.

– А если нет, – добавил Гудерсон, – теория бога из машины получит серьезный удар. Представьте, как возрадуется церковь!

– Вы выигрываете в любом случае, – заключил Акс. – За такие разработки можно получить Нобелевскую премию, не напрягаясь.

Ванес обнял молодых людей за плечи. Этот жест хорошо знали все любители баскетбола.

– Вы меня убедили, ребята. Я согласен.

Дождавшись, когда Ванес ушел, Гудерсон спросил:

– Ты в самом деле считаешь, что за паршивые сто миллионов можно построить модель человеческого мозга? По-моему, ты втянул нас в рискованное дело.

– Не волнуйся, – ответил Акс. – Позавчера я видел Накомуру. Он уже собрал такую модель в своем подвале. Уверен, что за миллион он нам ее отдаст. Оставшегося хватит на два особняка в солнечной Ривьере.

В разговоре с Накомурой друзья не стали упоминать о сумме, которую пообещал им Ванес. Накомура это не касалось. Ему они сказали, что если он когда-либо надумает продать свое изобретение, пусть имеет их в виду.

В ответ Накомура сдернул с прибора покрывало. Созданный им искусственный интеллект помещался в пластиковой коробке шириной в пять футов. Внутри она была напичкана силиконовыми чипами, которые Накомура покупал по дешевке на городской компьютерной свалке. Жена и дети Накомуры ночи напролет паяли по его чертежам бесчисленные проводки, и, как оказалось, старались не зря.

– Неплохо, – кивнул Гудерсон. – Только нейронов в мозге во много раз больше.

– Конечно, – согласился Накомура. – Я добился нужного эффекта благодаря однофазному подходу.

– Объясни.

– Человеческий мозг выполняет огромную работу. Он контролирует движения тела, высматривает опасность, реагирует на сексуальные позывы, следит за пищеварением, решает, за кого проголосовать, и так далее. Моей машине не надо делать ничего подобного. Я настроил ее на выполнение единственной функции – на сознательное восприятие красного цвета.

– И у тебя хватило микросхем? – спросил Гудерсон.

– Ничего удивительного. В современных фотоаппаратах стоит всего одна микросхема, которая различает цвета куда лучше, чем мы с вами. Так и в моей модели: одна микросхема идентифицирует красный цвет, все остальное обеспечивает сознательное восприятие красного цвета.

– И что, работает?

– Не знаю. У меня нет денег, чтобы закончить эксперимент. Надо еще пару тысяч долларов. Должна работать. Я исхожу из психофизического закона, согласно которому аналогичные абстрактные построения дают одинаковые формы сознательного восприятия независимо от состава построения.

– Звучит убедительно, – произнес Акс. – Мне всегда нравился этот закон. Давай заканчивай и привози свою коробку к нам. Настроишь, подготовишь к работе и получишь миллион чистыми. Ну, что скажешь?

– Вообще-то я рассчитывал на большее…

– Перестань! Мы даже не знаем, как твоя коробка устроена. Если она зависнет, мы останемся с самым большим в мире цветным телевизором!

– В среду вас устроит?

– Постарайся во вторник.

– Эй, минутку! – вмешался Гудерсон. – А как мы вообще поймем, что эта штука действует? Здесь не предусмотрен режим выхода.

Накомура на секунду задумался.

– Полагаю, прибор можно оснастить простейшим декодером с микрофоном. Такие устройства выдают в больницах немым пациентам. Нервные импульсы преобразовываются в звуковые сигналы. Если у машины есть разум, она сумеет говорить. Но только про красный цвет. Это ее единственное предназначение.

– Ладно, – махнул рукой Акс.

– Цена, правда, тоже вырастет, – тут же добавил Накомура. – На сто тысяч долларов.

– Ладно, – проворчал Гудерсон. – Пошли отсюда, пока этот тип не раздел нас до нитки.

Накомура выполнил свое обещание. Во вторник на огромном грузовике прибор был доставлен по указанному адресу. Его установили в подвале Гудерсона. Эксперимент оказался довольно простым, как, впрочем, все великие эксперименты. Искусственный мозг подключили к розетке, а светочувствительный элемент направили на большую красную панель, которую Акс заблаговременно смастерил в своей лаборатории. Подключив голосовой прибор, ученые сели ждать результатов.

Они надеялись, что искусственный мозг продемонстрирует сознательное восприятие цвета словами «красный», «какой красный» или аналогичной фразой.

Случилось, однако, непредвиденное.

Машина смотрела, сенсоры мигали; казалось, в сплетении тысяч микросхем зарождается мысль. Наконец прибор произнес:

– Ну, конечно, красный цвет – точь-в-точь как мантия Красного Императора, которая была на нем во время аудиенции в Главном Дворце Салгустикана.

Ученые изумленно переглянулись.

– О чем это он? – растерянно спросил Акс.

– Понятия не имею, – пробормотал Гудерсон. – По идее, у него не должно быть никакой памяти.

– Между тем он что-то помнит.

– Сомневаюсь. Скорее всего наша коробка начала фантазировать.

– Разве машина способна на такое?

– Черт, конечно, нет!

– Тогда что же здесь происходит?

Между тем прибор продолжал:

– В то утро Красный Император был особенно грациозен. Я помню, как он поднялся со своего ложа. На его крупном, слегка флегматичном лице светилась забота о моем благополучии.

– Не иначе, как Накомура воткнул сюда что-то лишнее.

– Бесплатно? Держи карман шире.

– …Красный Император склонился ко мне. Глаза его были полны сострадания. Между тем в облике властителя сквозило нечто тревожное. Невозможно до конца постичь мысли великих людей. Я насторожился, и он произнес…

– Просто бред какой-то! – воскликнул Акс. – Аппарат не пригоден к использованию.

– О чем ты говоришь? Мы обязаны его использовать!

– Ты хочешь, чтобы мы стали посмешищем для всех ученых? Чтобы нас обвинили в шарлатанстве?