Марино опускает руку в карман куртки и достает кассовый чек, который Скарпетта нашла на полу в бывшем анатомическом отделении старого корпуса. Чек лежит в прозрачном пластиковом пакетике, и Марино кладет его на прилавок.

– Давно здесь работаете? – спрашивает он.

– Двенадцатый год пошел, – отвечает мужчина за прилавком и улыбается, но в серых глазах клубится страх, рассеивать который Марино не собирается.

– Тогда вы знаете Эдгара Аллана Поуга. Приходил сюда четырнадцатого сентября. Купил вот эти сигары.

Серый мужчина хмурится и наклоняется, чтобы посмотреть на чек.

– Да, это наш чек.

– Неужели, Шерлок? Я говорю о невысоком толстом парне с рыжими волосами. Ему за тридцать. Одно время работал в здешнем морге. – Марино кивает в сторону Четырнадцатой улицы. – Возможно, вел себя немного странно.

Человек цвета дыма то и дело посматривает на бейсболку на голове посетителя и все заметнее бледнеет и нервничает.

– Мы не продаем кубинские сигары.

– Что?

– Если дело в этом, то… Да, он спрашивал, но мы их не продаем.

– Он заходил сюда спросить насчет кубинских сигар?

– Да. И был очень настойчив. Особенно в последний раз. Но мы не продаем кубинские сигары. Мы вообще не продаем ничего незаконного.

– Я ни в чем вас не обвиняю. И я не ATO, не ФБР, не министерство здравоохранения и даже не пасхальный кролик, чтоб ему. Мне начхать, продаете вы кубинские сигары или нет.

– Мы не продаем. Клянусь…

– Мне нужен Поуг. Так что рассказывайте.

– Я его помню. – Лицо человека за прилавком становится серее дыма. – Да, он спрашивал у меня кубинские сигары. Не доминиканские, они у нас есть, а именно кубинские. Я сказал, что мы не торгуем кубинскими. Они запрещены. Вы ведь нездешний, да?

– Нездешний, это уж точно, – отвечает Марино. – Что еще сказал Поуг? И когда это было? Когда он приходил сюда в последний раз?

Продавец смотрит на чек.

– После вот этого он заходил еще однажды. Наверно, в октябре. Да, последний раз в октябре. Появлялся тут примерно раз в месяц. Странный покупатель. Очень странный.

– В октябре? Ладно. Что еще он говорил?

– Хотел купить кубинские сигары. Говорил, что заплатит любые деньги. Я сказал, что у нас их нет. Он сказал, что знает. Он и раньше их у меня спрашивал, но не так настойчиво, как в последний раз. Странный такой. Все твердил, что кубинский табак хорош для легких и тому подобное. Что, мол, кубинские сигары можно курить сколько хочешь и вреда от них никакого нет, что даже наоборот, они полезные. Чистые, без добавок и полезны для легких. Мол, имеют какие-то медицинские свойства. В общем, нес чушь.

– Что вы ему сказали? Только не надо врать. Мне плевать, продаете вы из-под полы кубинские сигары или нет. Мне нужно найти его. Если парень думает, что кубинский табак полезен для его гребаных легких, значит, достанет его в другом месте. Если кто на чем зациклился, он свое получит.

– Да, в последний раз он был очень настойчив. Чем ему остальные не угодили, не знаю, так что не спрашивайте. У нас много хороших сигар. Почему они должны быть обязательно кубинскими? Точно зациклился. Как больной, который требует волшебной травы или марихуаны. Или вот еще некоторые, у кого артрит, думают, что их спасут инъекции золота. Предрассудок, вот и все. Да, странный тип. Я отправил его в другой магазин. Сказал, что у нас кубинских не бывает.

– В какой магазин?

– Ну, вообще-то это ресторан. Говорят, у них там можно кое-что купить или узнать, куда обратиться. Это у них в баре. Вроде как – у нас есть все, что пожелаешь. Сам я туда не хожу, но люди говорят. Я к этому никакого отношения не имею.

– Где?

– На Слипе. В нескольких кварталах отсюда.

– Вы знаете места в южной Флориде, где продают кубинские? Может, вы порекомендовали ему какое-то заведение в южной Флориде?

– Нет. – Продавец качает головой. – Я ничего такого не знаю. Спросите на Слипе. Может, они подскажут.

– Ладно. И вот вам вопрос на миллион долларов. – Марино засовывает пакет с чеком в карман брюк. – Вы сказали Поугу, что в том заведении на Слипе можно купить кубинские?

– Я сказал, что кое-кто покупает в тамошнем баре сигары.

– Как оно называется, это место?

– «Страйпс». Бар называется «Страйпс». Это на Кэрри-стрит. Я потому сказал, что не хотел, чтобы он возвращался. Странный он. Очень странный. Я всегда так думал. Он сюда несколько лет приходит, каждые два или три месяца. Говорит мало. Но в последний раз, в октябре, вел себя уж совсем странно. Принес с собой бейсбольную биту. Я спросил зачем, но он так и не ответил. Все требовал кубинские. Дайте, говорил, мне «Кохибас». Только их и хотел.

– Бита была красно-бело-голубая? – спрашивает Марино, думая о Скарпетте, дробилках, костной пыли и всем остальном, о чем она рассказала.

– Может быть, – отвечает странный мужчина за прилавком. – А в чем вообще дело?

Вокруг серо-белых тополей залегли густые стылые тени. Голые деревья жмутся друг к другу. Чтобы пробраться под ними, Люси и Генри приходится нырять под припорошенные снежком ветки. Снегоступы не мешают им проваливаться по колено, а вокруг, куда ни посмотри, ровная, не помеченная человеческими следами белая гладь.

– Глупее не придумаешь, – говорит Генри, выдыхая белые клубки пара. – Зачем ты меня сюда притащила?

– Нельзя же вечно сидеть в четырех стенах, – отвечает Люси и со следующим шагом проваливается чуть ли не по пояс. – Ты только посмотри вокруг! Какая красота! Даже не верится.

– Не стоило тебе сюда приезжать. – Генри останавливается у тополя, в густой тени которого снег выглядит синюшным. – Мне здесь делать больше нечего. Все, хватит. Возвращаюсь в Лос-Анджелес.

– Тебе виднее.

– Врешь и не краснеешь.

– Давай пройдем немного дальше. – Люси осторожно, убедившись, что не хлестнет идущую следом Генри по лицу, отпускает ветку. Хотя, может быть, Генри и заслуживает небольшого наказания. – Если не ошибаюсь, впереди поваленное дерево. Я заметила его с тропинки, когда шла к тебе, так что сможем отряхнуться от снега и посидеть.

– Околеем. – Изо рта у Генри вырывается облако пара.

– Ты ведь еще не замерзла?

– Мне жарко.

– Если будем замерзать, встанем и пойдем обратно.

Генри не отвечает. Болезнь и последующие события не лучшим образом сказались на ее физической форме. В Лос-Анджелесе, где Люси увидела ее в первый раз, она выглядела прекрасно – изящная, почти миниатюрная, но сильная. В положении лежа Генри выжимала собственный вес, без посторонней помощи делала десять переворотов на турнике и пробегала милю меньше чем за семь минут. Сейчас она с трудом проходит милю пешком. Всего лишь за месяц Генри растеряла всю свою выносливость, и каждый новый день отбирает у нее все новые и новые силы, потому что она потеряла что-то еще, что-то более важное, чем физическая форма. Она потеряла цель. А может быть, думает Люси, у нее никогда и не было никакой цели, а было только тщеславие, которое быстро вспыхивает и так же быстро выгорает.

– Туда. – Люси вытягивает руку. – Я уже вижу его. Вон то громадное бревно. За ним озерцо, а еще дальше оздоровительный клуб. – Она поднимает палку. – Идеальным вариантом было бы закончить прогулку в спортзале, а потом посидеть в парилке.

– Я уже не могу дышать. Такое ощущение, будто легкие после болезни ссохлись и стали раза в два меньше.

– У тебя была пневмония, – напоминает Люси. – Хотя ты, возможно, уже не помнишь. Провести неделю на антибиотиках. Ты же еще принимала их, когда это случилось.

– Да. Когда это случилось. Это. Это. Все только вокруг этого и крутится. Мы уже разговариваем эвфемизмами. – Генри старается идти след в след, потому что вспотела и едва передвигает ноги. – Легкие горят.

– А что бы ты хотела услышать? – Люси подходит к упавшему дереву, когда-то бывшему большим и крепким, а теперь превратившемуся в развалину, напоминающую остов выброшенного на берег корабля, и сметает с него снег. – Как бы ты назвала то, что произошло?