– Если наткнешься на доктора Скарпетту, спроси про Пита Марино. Он сюда частенько заглядывал. Бывало, пропускали в баре по кружечке пива.

– Марино здесь, – говорит Кит. – Приехал вместе с ней. Знаешь, я как-то странно себя чувствую. В горле щекочет, суставы ноют. Как бы чертов грипп не подхватить.

– Марино здесь? Святые угодники! Сейчас же ему позвоню. Вот здорово! Так он тоже по нашей Больной работает.

Если теперь Джилли Полссон как-то и называют, то только так – Больная. Так легче, чем пользоваться настоящим именем, если, конечно, его еще помнят. Жертв называют по местам, где их нашли, или по тому, что с ними сделали: Леди-самоубийца, Леди-из-канализации, Мальчик-со-свалки, Крыса, Лейкопластырь. Что касается настоящих имен, то по большей части Айзе их никогда и не знал. И узнавать у него нет ни малейшего желания.

– Если Скарпетта имеет что сказать насчет красной, белой и голубой краски да той странной пыли во рту, я готов ее послушать, – говорит он. – Краска, очевидно, с металла, потому что встречаются и неокрашенные серебристые металлические частицы. Есть и кое-что еще. И что это такое, я не знаю. – Он снова и снова передвигает частички по стеклу, будто играет с ними в какую-то игру. – Протестирую, прогоню через СЭМ, посмотрю, что за металл. Что у нее в доме могло быть покрашено в такие цвета? Пожалуй, отыщу-ка Марино да поставлю ему холодненького пивка. Уф, я бы и сам не отказался.

– Не говори при мне о холодном пиве, – морщится Кит. – Что-то меня поташнивает. Понимаю, заразиться мы здесь не можем, но иногда у меня такое впечатление, что с ними как будто приходит что-то из морга.

– Чепуха. Бактерии, пока до нас добираются, все дохнут. – Айзе смотрит на нее. – Приглядись хорошенько и увидишь, что у них у всех бирки на ногах. А ты и впрямь побледнела. – Поощрять ее внезапный приступ ему совсем не хочется – когда Кит нет рядом, в лаборатории пусто и одиноко, – но ей действительно нездоровится. Это очевидно, и делать вид, что он ничего не замечает, неправильно. – Почему бы тебе не устроить перерыв, а? Ты от гриппа укололась? Я так и не успел – пока собирался, все боеприпасы уже расстреляли.

– Я тоже прозевала. – Кит устало поднимается со стула. – Выпью-ка горячего чаю.

Люси не любит поручать другим свою работу. Как ни полагается она на Руди, довериться ему сейчас не может, тем более в том, что касается Генри, учитывая его отношение к ней. Сидя в кабинете с наушниками на голове, она просматривает распечатки, одновременно прослушивая запись телефонных разговоров соседки. Наступило утро четверга.

Накануне Кейт позвонила ей поздно вечером и оставила сообщение на сотовом: «За билеты – обнимаю и целую» и «Кто убирает бассейн? Я ее знаю?» Уборщица у Люси действительно есть, только она никакая не знаменитость. Это брюнетка лет пятидесяти, слишком маленькая и слабая, чтобы пользоваться скиммером. Она не кинозвезда, но и не Зверь. Неудача сопутствует Люси и в компьютерном поиске. Система не нашла достойных кандидатов, а это значит, что она вообще никого не нашла. Сравнивать одни отпечатки с другими такими же да еще при том, что некоторые из них неполные, – дело столь же безнадежное, как лотерея.

Каждый из десяти отпечатков пальцев человека уникален. Например, отпечаток левого большого пальца не совпадает с отпечатком правого большого пальца. Не имея в своем распоряжении полного комплекта, система может найти совпадение только в том случае, если преступник оставил отпечаток правого большого пальца в каком-то другом месте и оба попали в базу данных. При этом оба отпечатка должны либо совпадать полностью, либо случайно содержать одни и те же участки.

Другое дело – ручное, или визуальное, сравнение. И в данном случае удача отчасти на стороне Люси. Отпечатки, обнаруженные ею на рисунке, частично совпадают с теми, что она нашла в спальне после нападения на Генри. Удивляться здесь нечему, но Люси рада уже и тому, что по крайней мере получила подтверждение. Человек, проникший в ее дом, – это тот же человек, который оставил на двери рисунок, и он же изуродовал ее «феррари», хотя на машине отпечатков и не нашли. Но сколько их таких, кто разгуливает в одном районе, оставляя один и тот же рисунок? Вывод ясен – это один и тот же человек. Но следы ничего не говорят Люси о том, кто он такой. Она знает лишь, что все последние неприятности – дело его рук, что в базе данных нет его карточки и что он, по всей вероятности, продолжает охоту на Генри, не зная, что та уже далеко отсюда. А может быть, рассчитывает, что Генри еще вернется, или ей известно о его последних «подвигах».

Если Генри знает о рисунке на двери, то, по его разумению, она напугана, паникует и, возможно, уже не появится здесь больше. Главное для него – знать, что он сломал ее, взял над ней верх. В этом вся суть охоты. В каком-то смысле преследователь берет жертву в заложники, иногда даже не тронув ее пальцем, а в некоторых случаях даже не встретившись с ней. Люси предполагает, что раньше они, охотник и Генри, не встречались. Но это только предположение, а что она знает наверняка? Почти ничего.

Люси просматривает распечатки последних, ночных, поисков. Может быть, позвонить тете? Она давненько ей не звонила, находя для этого разные выдуманные предлоги. Они долго прожили в южной Флориде, всего в часе езды друг от друга. Прошлым летом Скарпетта перебралась из Дель-Рея в Лос-Олос, и Люси навестила ее в новом доме. Один раз за несколько месяцев. Чем больше проходит времени, тем труднее снять трубку и набрать номер. Между ними – недоговоренность и оставшиеся без ответов вопросы. И все же Люси решает, что не позвонить тете в сложившейся ситуации было бы неправильно. Она набирает номер.

– Звоню вместо будильника, – говорит Люси, когда на другом конце снимают трубку.

– Придумай что-нибудь получше, потому что этот номер не пройдет, – отвечает Скарпетта.

– Что ты имеешь в виду?

– Во-первых, дежурные так не говорят, а во-вторых, я разбудить никого не просила. Ты как? И где сейчас?

– Все еще во Флориде, – говорит Люси.

– Все еще? То есть собираешься уехать?

– Не знаю. Может быть.

– Куда?

– Пока не знаю.

– Ладно. Над чем работаешь?

– Есть одно дело. Охотник.

– Такие дела легкими не бывают.

– Да уж. Это в особенности. Но рассказать не могу.

– Ты никогда не рассказываешь.

– Ты тоже.

– Обычно – нет.

– Что новенького?

– Ничего. Когда я тебя увижу? Мы не виделись с сентября.

– Знаю. Но что ты делаешь в этом большом гадком Ричмонде? – спрашивает Люси. – Из-за чего они там сейчас воюют? Из-за каких-то новых памятников? Или кто-то разрисовал дамбу?

– Пытаюсь выяснить, что тут происходит. Это связано со смертью той девочки. Вчера собиралась пообедать с доктором Филдингом. Ты должна его помнить.

– Конечно, помню. Как у него дела? Я и не знала, что он еще там.

– Не очень хороши, – отвечает Скарпетта.

– Помню, мы с ним ходили в спортзал. Качаться.

– В спортзал он больше не ходит.

– Черт! Вот это сюрприз. Джек не ходит в спортзал? Это же все равно что… Ну, я даже не знаю, с чем сравнить. Наверное, и не с чем. У меня просто нет слов. Видишь, что случается, когда ты уезжаешь? Все разваливается.

– Ты зря стараешься подольститься. Я сегодня не в том настроении.

Люси виновато вздыхает. Это из-за нее Скарпетта не смогла уехать в Аспен.

– Ты говорила с Бентоном? – небрежно спрашивает она.

– Он занят. Работает.

– Но это же не значит, что ты не можешь ему позвонить. – Люси чувствует себя виноватой и начинает злиться.

– В данный момент именно так оно и есть.

– Он что же, сказал, чтобы ты ему не звонила? – Она представляет Генри в городском доме Бентона. Генри наверняка подслушивает. Конечно, подслушивает. Беспокойство и стыд сплетаются в тугой узел, и ей становится не по себе.

– Вчера вечером я пошла к Джеку домой, и он мне не открыл, – меняет тему Скарпетта. – И у меня было такое ощущение, что он дома. Но к двери не подошел.