Вернувшись за стол, Люси надевает наушники и очки и кладет листок с лиловыми пятнами под окуляры. Она включает прибор, включает ультрафиолетовую лампу и смотрит на ярко-зеленое поле. От бумаги и перегретых химикалиев исходит неприятный запах. Следы карандаша принимают вид тонких белых линий, а на радужной оболочке глаза проступают бледные отпечатки бороздок. Люси подстраивает фокус, увеличивает резкость до максимальной и видит, что отпечаток содержит достаточно характерных узоров для идентификации. В прошлый раз, проверяя отпечатки, снятые в спальне, она не получила положительного результата, потому что в базе данных не оказалось стандартной карточки Зверя. На сей раз Люси собиралась расширить базу поиска до двух миллиардов отпечатков. Она устанавливает камеру и начинает фотографировать отпечаток.
Минут через пять, когда Люси фотографирует другой отпечаток, чуть смазанный и с менее четко выраженными характеристиками, из наушников доносится первый звук. Люси прибавляет звук, настраивает уровень чувствительности и проверяет, записывает ли рекордер то, что она слышит.
– Что делаешь? – звучит в наушниках нетрезвый голос Кейт. – Нет, в теннис я сегодня не играю.
Замаскированный под адаптер приемник работает отлично. Кейт находится в спортзале, но никаких фоновых шумов нет, да и трудно ожидать, что человек в таком состоянии встанет на беговую дорожку или начнет качать пресс. А вот пошпионить Кейт может и такой возможности не упускает. Похоже, только это ей и остается: подсматривать да напиваться.
– Нет. Знаешь, я, кажется, простудилась. Слышишь, да? Ты бы услышала меня раньше. Нос совершенно заложило.
Поглядывая на красный глазок рекордера, Люси смотрит и на лист под окуляром. Бумага от нагревания свернулась, но лиловые отпечатки на нем проступают отчетливо. Судя по размеру, они вполне могут принадлежать мужчине, однако Люси не спешит с выводами. Если эти лиловые следы, эти выделенные с потом аминокислоты действительно принадлежат Зверю, то они должны совпасть с теми, что остались в спальне.
– Хочешь узнать новость? Моя соседка – кинозвезда. Ну как тебе такое? – Голос Кейт звучит в голове Люси. – Нет, дорогуша, нет. Нисколько не удивилась. Скажу больше, я с самого начала подозревала нечто подобное. Все эти машины, накачанные красавчики… А дом! Боже! Ты представляешь, сколько он стоит? Миллионов восемь, а то и все десять.
Отпечатки его не беспокоят. Он даже не попытался их стереть. И это плохо. Это означает, что ни в каких базах данных их нет и, следовательно, сам он ни в чем преступном уличен не был. Зверь оставляет следы, потому что уверен – сравнивать их просто не с чем. Ладно, посмотрим, думает Люси. Она чувствует его незримое присутствие, как чувствует неотступное внимание Кейт, и в ней закипает злость, мирно спавшая где-то, пока ее не разбудили.
– Теперь ты веришь? А вот фамилия из головы выскочила, хотя она и называла. Конечно. Она мне рассказала. И про своего бойфренда, и про ту девушку, на которую напали и которая потом вернулась в Голливуд…
Люси добавляет звука, и лиловые пятна на листке расплываются, внимание сосредотачивается на том, что говорит соседка. Откуда ей известно, что на Генри напали? В новостях об этом не было ни слова. И сама Люси ни о каком нападении ей не рассказывала.
– Очень… очень… Блондинка, с приятным личиком. Хорошая фигура… худенькая. Они же все такие, голливудский стандарт. Нет, в этом я не уверена. По-моему, он не с ней. Почему? Подумай сама. Если б он был дружок блондинки, то и уехал бы с ней. Нет, ее здесь не было с того самого дня. Ты бы видела, что здесь творилось… полицейские, машины, «скорая помошь»…
«Скорая помошь», черт бы ее побрал! Кейт видела, как кого-то выносят, вот и сделала вывод. Что-то я плохо соображаю, думает Люси. Не прослеживаю связи. К недовольству собой добавляется злость и нарастающая паника. Да что с тобой, думает она и ругает себя за глупость, за несдержанность, за «феррари»…
– Вот и я подумала, почему в новостях ни словом не обмолвились. Обязательно посмотрю… обязательно, – говорит Кейт, и язык у нее заплетается все сильнее. Кейт набралась, но, похоже, останавливаться не собирается. – Да, ты права. Кинозвезда, а в новостях ни слова. Я так тебе скажу, они это все держат в секрете. Конечно, подумай сама…
– Боже, да скажи же ты что-нибудь, чего я не знаю, – бормочет Люси.
Думай, думай! Что-то же она видела.
Черные волоски на кровати. Длинные вьющиеся волоски. Черт! Почему ты ее не спросила?
Люси снимает и кладет на стол наушники. Оглядывается. Рекордер продолжает записывать.
– Черт! – шепчет она. Ни номера телефона, ни фамилии Кейт она так и не узнала, а заниматься поисками сейчас нет ни времени, ни желания. Позвонить? Кейт скорее всего не ответит.
Она переходит к другому столу, включает компьютер и принимается за работу. Два пригласительных билета на премьеру ее нового фильма «Прыжок» в Лос-Анджелесе. Дата – 6 июня. После показа – закрытая вечеринка. Люси распечатывает их на матовой фотобумаге, обрезает по размеру и вкладывает в конверт с запиской: «Дорогая Кейт, спасибо за чудное знакомство! Вопрос на сообразительность: кто та женшина с длинными черными волосами? (Попробуйте угадать!)»
Люси пишет номер сотового, выходит из дому и идет к особняку соседки. Ни на звонок, ни на стук Кейт не отвечает. Она пропустила остановку и скорее всего погрузилась в нирвану. Люси бросает конверт в почтовый ящик и возвращается домой.
Глава 21
Миссис Полссон в ванной, но как попала сюда, не знает.
Ванная старая, здесь все так же, как в начале пятидесятых: похожий на шахматную доску пол из голубых и белых плиток, белая раковина, белый унитаз и белая ванна за сиреневой, с розовыми цветами, шторкой. В стаканчике над раковиной зубная щетка Джилли, на полочке – наполовину пустой тюбик зубной пасты. Миссис Полссон не понимает, как попала сюда.
Она смотрит на щетку и тюбик и плачет еще сильнее. Потом ополаскивает лицо холодной водой, но легче не становится. Миссис Полссон понимает, что нужно взять себя в руки, ей стыдно за свою слабость, и она возвращается в комнату дочери, где ее ждет эта женщина, итальянка, которая живет в Майами. Ее спутник, полицейский, проявил внимание и принес стул, который поставил рядом с кроватью. Полицейский потеет. В комнате холодно, и миссис Полссон замечает, что окно открыто, но полицейскому жарко – лицо его раскраснелось, на лбу блестит пот.
– Все в порядке, успокойтесь, – говорит ей этот одетый в черное мужчина и улыбается. Улыбка не добавляет ему дружелюбия, но ей нравится, как он выглядит. Он вообще ей нравится, хотя она и не знает почему. Ей приятно смотреть на него, и она чувствует что-то, когда смотрит на него или когда он близко. – Садитесь, миссис Полссон. Постарайтесь расслабиться.
– Вы открыли окно? – спрашивает она, опускаясь на стул и складывая руки на коленях.
– Вы не помните, миссис Полссон, – вопросом на вопрос отвечает мужчина, – когда вернулись из аптеки, окно было закрыто или открыто?
– Здесь всегда так душно. В старых домах трудно регулировать температуру. – Она смотрит на полицейского и на женщину-доктора и нервничает из-за того, что сидит около кровати и смотрит на них снизу вверх. Ей не по себе, ей немного страшно и неловко перед ними. – Джилли почти все время открывала окно, может быть, оно и тогда было открыто. Я постараюсь вспомнить. – Шевелится занавеска. Белые, почти прозрачные, шторы трепещут, будто призраки, под холодным ветром. – Да. Думаю, окно было открыто.
– Вы знаете, что защелка сломана? – спрашивает полицейский. Он стоит неподвижно и смотрит на нее, не сводя глаз. Как его зовут? Миссис Полссон пытается вспомнить и не может. Как же его зовут? Маринара или что-то вроде этого.
– Нет, – отвечает она, и холод обволакивает сердце.
Женщина-врач поднимается, подходит к окну, закрывает его – на руках у нее белые перчатки – и смотрит во двор.
