– Он не мой гость, и он не будет ждать в фойе, – спокойно говорит Скарпетта.

– Извините? – Доктор Маркус поворачивает к ней сморщенное личико.

– Мы вместе.

– Возможно, вы не понимаете ситуацию…

– Возможно, не понимаю. Давайте поговорим. – Это не просьба.

Докто Маркус почти вздрагивает, но выхода у него нет.

– Очень хорошо, – неохотно соглашается он. – Заглянем на минутку в библиотеку.

– Ты нас извинишь? – Кей улыбается Марино.

– Без проблем. – Он входит в закуток к Джулии, берет со стола стопку фотографий и начинает просматривать их, будто игральные карты. Потом выщелкивает одну большим пальцем, как делает крупье в блэкджеке. – Знаете, почему наркодилеры не такие жирные, как, скажем, вы или я? – Он роняет фотографию на клавиатуру.

Джулия, довольно привлекательная, хотя и немного полноватая девушка лет двадцати пяти, никак не больше, смотрит на фотографию мускулистого черного парня, голого, как в первый день жизни. Парень лежит на прозекторском столе со вскрытой грудью. Органы уже удалены, за исключением одного, весьма заметного и, вероятно, самого жизненно важного, по крайней мере в ту пору, когда жизнь еще представляла для него какой-то интерес.

– Что? – спрашивает она. – Вы меня подкалываете, да?

– Серьезен, как сердечный приступ. – Марино подвигает стул и садится рядом, очень близко. – Видишь ли, дорогуша, количество жира соотносится с весом мозга. Посмотри на нас с тобой. Вечно в борьбе, а?

– Нет, кроме шуток. Вы взаправду думаете, что те, кто умнее, всегда полнеют?

– Святая истина. Вот почему нам с тобой приходится больше работать.

– Только не говорите, что вы соблюдаете одну из тех диет… Ну, когда можно есть все, что хочется, кроме белого.

– Точно, малышка. Ничего белого, кроме женщин. Возьмем, к примеру, меня, а? Был бы наркодилером, разве бы о чем-то думал? Жрал бы все подряд. «Туинкиз», «Мун пайз», белый хлеб, желе. Но тогда бы у меня и мозгов не было, верно? Подумай сама, всех этих наркобаронов убивают только потому, что они тупы, а тупы они потому, что у них нет жирка, потому что лопают белую дрянь.

Их голоса и смех стихают, когда Скарпетта поворачивает в знакомый до мелочей коридор, застланный серой дорожкой с жестким ворсом, дорожкой, которую выбирала она сама, когда устраивалась на новом месте.

– Его присутствие абсолютно неуместно, – говорит доктор Маркус. – Одно из моих неукоснительных требований – это соблюдение приличий.

Стены обтерлись, репродукции Нормана Рокуэлла – Кей сама покупала их и вставляла в рамки – покосились, а две вообще отсутствуют. Проходя по коридору, Скарпетта заглядывает в открытые двери кабинетов, замечает неряшливые горки бумаг, разбросанные папки, сложные микроскопы, похожие на больших утомленных серых птиц, взгромоздившихся на заваленные хламом столы. Все эти картины и звуки тянутся к ней, как руки нуждающихся и забытых, и в глубине ее рождается ощущение утраты, и от этого ей так больно, как не было уже давно.

– Теперь припоминаю. К сожалению, ничего хорошего. Печально известный Питер Марано. Да уж, репутацию он себе заработал…

– Марино, – поправляет она.

Поворот направо, и доктор Маркус открывает тяжелую деревянную дверь в библиотеку. Кей встречают медицинские книги и справочники, забытые на столах и вкривь и вкось, как пьяные, притулившиеся на полках. Огромный, в форме подковы, стол завален журналами, клочками бумаги, грязными чашками и даже коробками из-под пончиков. Она оглядывается, и сердце тяжело бухает в груди. Скарпетта сама спроектировала это прекрасное помещение и гордилась тем, что нашла для него фонды, потому что учебники и сама библиотека обходятся безумно дорого, а власти скупятся на выделение средств для учреждения, чьи пациенты уже мертвы. Взгляд ее задерживается на собрании «Невропатологии» Гринфилда и подборке обзоров судебной практики, попавших сюда из ее личной коллекции. Тома стоят не по порядку. Один – вверх ногами. Злость выпускает шипы.

Кей переводит взгляд на доктора Маркуса.

– Думаю, нам стоит договориться об общих правилах.

– Боже, Кей, что вы такое говорите? Какие еще общие правила? – спрашивает тот, пытаясь изобразить недоумение и досаду.

Невероятно. Откуда такой покровительственный тон? Откуда эта снисходительность? Он напоминает адвоката, не очень хорошего, старающегося слукавить, обмануть, ввести в заблуждение суд, сделать вид, что за ее спиной нет семнадцати лет работы, и обращающегося к ней, стоящей на месте свидетеля, намеренно оскорбительно – «мэм», «миссис» или «мисс» или, что хуже всего, «Кей».

– Я чувствую, что мое присутствие здесь нежелательно… – начинает она.

– Нежелательно? Боюсь, не понимаю, что…

– Думаю, понимаете.

– Давайте не будем исходить из предположений.

– Пожалуйста, доктор Маркус, не перебивайте меня. Я вовсе не обязана здесь находиться. – Кей смотрит на захламленные столы и неполюбившиеся книги и думает, так ли он относится к собственным вещам. – Что, скажите мне, случилось с библиотекой?

Ему требуется некоторое время, чтобы понять, о чем речь, а когда озарение приходит, доктор Маркус сухо отвечает:

– Студенты. Были здесь сегодня. По-видимому, их не научили убирать за собой.

– Сильно же они изменились за пять лет, – сдержанно замечает Кей.

– Возможно, вы неверно интерпретировали мое сегодняшнее настроение, – отвечает доктор Маркус тем же льстивым тоном, каким разговаривал накануне по телефону. – Допускаю, у меня много забот, но я рад, что вы отозвались на приглашение и приехали.

– Радости я не заметила. – Скарпетта смотрит доктору в глаза, он же старательно избегает встречаться с ней взглядом. – Давайте с этого и начнем. Не я вам звонила. Вы позвонили мне. Почему? – Спросить надо было вчера, думает она. Еще вчера.

– Мне казалось, Кей, я объяснил это достаточно ясно. Вы опытный и весьма уважаемый специалист, известный консультант. – Прозвучало фальшиво и неискренне. Так говорят о том, кого втайне терпеть не могут.

– Мы незнакомы. Мы ни разу не встречались. Трудно поверить, что вы позвонили мне только потому, что я уважаемый специалист или известный консультант. – Скарпетта складывает руки на груди и думает, что поступила правильно, надев деловой темный костюм. – Я не играю в игры, доктор Маркус.

– У меня определенно нет времени на игры. – Маскировка под сердечность отброшена, мелочность проступает в чертах лица как лезвие бритвы.

– Вам кто-то меня предложил? Вам приказали позвонить мне? – Она уже не сомневается, что здесь попахивает политикой.

Он бросает взгляд на дверь, не очень вежливо напоминая, что перед ней деловой человек, что у него восемь «случаев» и рабочее совещание. Или беспокоится, что их могут подслушивать?

– Все это контрпродуктивно. Думаю, нам лучше отложить разговор.

– Хорошо. – Скарпетта поднимает кейс. – Меньше всего я хотела бы быть пешкой в чьих-то сомнительных забавах. Или сидеть полдня в библиотеке за чашкой кофе. Мое первое правило, доктор Маркус, таково: учреждение, которому требуется моя помощь, должно быть полностью для меня открыто.

– Хорошо. Хотите начистоту – будь по-вашему. – За его наигранной уверенностью проглядывает страх. Он не хочет, чтобы она ушла. Действительно не хочет. – Откровенно говоря, идея пригласить вас сюда принадлежит не мне. Откровенно говоря, это глава департамента здравоохранения пожелал пригласить консультанта со стороны, и в разговоре как-то всплыло ваше имя, – объясняет доктор Маркус, словно бумажку с ее именем вытащили из шляпы.

– Ему следовало самому позвонить мне. Так было бы честнее.

– Я сказал, что сделаю это сам. Откровенно говоря, не хотел, чтобы вы приезжали. – Чем чаще звучит «откровенно говоря», тем меньше Кей верит доктору Маркусу. – Случилось следующее. Когда доктор Филдинг не смог установить причину, отец девочки, Джилли Полссон, позвонил в департамент здравоохранения.

Доктор Филдинг. Скарпетта не знала, здесь ли он еще, а спросить не успела.