II. Вторая картина изображала Святую Троицу с аллегориями. В верхней части картины виден был в сияющем круге Бог Отец под видом лысого старца, с руками, скрещенными на груди; дальше голубь и треугольник, в котором было нарисовано семь глаз с мечом внизу. На правой стороне юная дева указывает рукою на Бога Отца множеству людей, внимательно слушающих учение Премудрости, олицетворяемой этою женщиной. Внизу ее помещены слова: Евангелие, закон благодати. На левой стороне картины изображены три врага души: дьявол, мир и плоть, и смерть. Над фигурой смерти арабская надпись. Под фигурами людей семь смертных грехов с их атрибутами. Вверху картины видна луна в своем склонении в атмосфере, почти темной.
III. Двенадцать эстампов изображали двенадцать сцен страстей и смерти Искупителя. Первый представлял Иисуса Христа в Иерусалиме, последний — сошествие в ад. Каждый эстамп имел подпись по-латыни и по-французски, объясняющую сюжет.
IV. Совет инквизиции поручил пяти богословам квалифицировать эти произведения. Их мнение признавало необходимость запрещения их как отравленных заблуждениями Лютера. Картина с изображением Иисуса Христа подлежала запрещению потому, что все выдержки из Священного Писания, особенно о лицемерах, были помещены с намерением убедить, что лицемерие само по себе есть смертный грех; молитва в этом состоянии души сама является грехом и таким образом лицемеру не следует молиться. Картина с изображением Святой Троицы была лютеранскою потому, что она указывала, будто люди не обязаны совершать добрые дела, а только предаваться божественному созерцанию, так как Иисус Христос уничтожил смерть и грех, искупив их преступления своими страданиями и смертью. Эстампы должны быть также запрещены, потому что подписям был придан лютеранский смысл, и эти эстампы подходили под тот вид цензуры, которой были отмечены эстампы одной Библии, вырванные вследствие декрета. Все эти предметы были изъяты по приказу верховного совета, который формально запретил допускать что-либо подобное к ввозу в королевство.
V. Этот случай побудил инквизиторов Сарагосы запросить верховный совет, чтобы узнать, следует ли им опубликовать указ против картин с обнаженными фигурами. Совет ответил, что запрещение может относиться к тем картинам, где нагота слишком бросается в глаза. Поразительный пример непоследовательности святого трибунала, который, с одной стороны, приказывал преследовать того, кто держал Венеру в своем доме, и арестовывать картины и гравюры в этом роде, а с другой — допускал существование в храмах многочисленных изображений детей, представляющих ангелов, у коих ничто не скрывало от глаз форм, приданных им художником со всем совершенством человеческой природы. Что мне сказать об изображениях Иисуса-младенца и св. Иоанна Крестителя, которых искусство так хорошо нарисовало для украшения церквей и женских монастырей?
Позволительно думать, что духовники лучше меня могли бы выразиться на этот счет.
VI. Севильская инквизиция написала совету, что она только что узнала, что лютеране выбили во Фландрии медаль, оскорбительную для верховного первосвященника. С одной стороны был представлен папа в образе дьявола, с подписью: «Злые вороны пастыри овец» («Mmali corvi masculi ovium»), a на другой — кардинал святой римской Церкви в виде полоумного, и вокруг него слова: «Глупцы, когда-нибудь поумнейте» («Stulti aliquando sapite»). Совет 15 ноября постановил изъять все предметы подобного рода везде, где можно их отыскать, и допросить их владельцев о происхождении, поводах и цели их приобретения и обо всех обстоятельствах, которые полезно знать святому трибуналу.
VII. Между тем инквизиторы сочли удобным рассмотреть множество предметов, более или менее посторонних доктрине, с такой же суровостью, которую они применяли к книгам, и запретить или разрешить их по капризу, управлявшему их политикой. Поэтому веера, табакерки, зеркала и комнатная мебель часто причиняли большие хлопоты и сильные огорчения их владельцам, когда на них открывали какую-нибудь мифологическую фигуру, которая казалась слишком неприличной. Однако тогда редко запрещали столь многочисленные книги, где фанатизм, суеверие и ложь, казалось, были скомбинированы для обмана простодушных мужчин и легковерных женщин. Эти книги уверяли, что дается полное прощение всем грешникам за краткую молитву к святому или к святой, образ коих почитался в том или другом монастыре; за ношение нарамника (scapulaire), медали или реликвии, за целование кости, которую считали (без довода и без доказательства) коренным зубом св. Полонии,[800] или кости от груди св. Агафии,[801] или глаз св. Лукии,[802] или чресл св. Раймонда,[803] позвонка от спины св. Маргориты из Касии;[804] за целование монашеского одеяния; за одевание статуи какого-нибудь святого в церкви его монастыря и, наконец, в бесчисленном множестве других воображаемых милостей за ничтожные действия, которыми подменены подвиги степенного и разумного благочестия.
VIII. Однако следует заметить, что изъяли некоторые девятидневки[805] и молитвы, приспособленные к этому виду суеверия, и даже некоторые книги, которые обманывали невежд рассказами о мнимых чудесах. Но число обращавшихся безнаказанно было непропорционально велико в сравнении с числом уничтоженных, потому что квалификаторы были все монахи, заинтересованные в покровительстве культу святых их монастырей. Пример такого положения легко отыскать в правиле французских монахов XII века, которые восхваляли (и называли благочестивым обманом — pia fraus) ложь и вымыслы, которые они и другие монахи распространяли в мире, чтобы расположить верующие души к большему почитанию святых их орденов и к щедрым пожертвованиям, что слишком часто было следствием этого почитания.
IX. Если кто-нибудь осмеливался купить, держать у себя или читать запрещенные книги, тот в глазах инквизиторов становился заподозренным в ереси. Его считали заслужившим наказание верховного отлучения, провозглашенного запретительным указом. Трибунал начинал процесс, а в результате получалось условное оправдание, как будто он действительно заслужил наказание от Бога.
X. В последние годы восемнадцатого столетия никого не сажали в секретную тюрьму за хранение или чтение запрещенных книг, если он в то же время не был изобличен в устном или письменном выставлении еретических тезисов или положений, противных духу инквизиции. Налагаемое наказание ограничивалось денежным штрафом и объявлением, что он заподозрен в ереси в малейшей степени. Надо даже сознаться, что эта квалификация опускалась, если находились поводы думать, что подсудимый погрешил из любознательности, а не по приверженности к вредному учению.
XI. Однако все эти распоряжения произвольны, и инквизиторы были уполномочены уставом преследовать всех нарушителей закона как заподозренных в ереси. Из этого обстоятельства видно, как было опасно рассчитывать на снисходительность святого трибунала, в особенности если имели несчастие дурно отозваться о монахах-квалификаторах или посмеяться над их манерой жить и над монашескими обычаями. В этом крайне важном случае оговоренный рассматривался как лютеранин, и его участь предоставлялась мстительности священников.
XII. Разрешение читать запрещенные книги делало недействительным всякое действие, направленное против того, кто хотел нарушить закон о запрещении. В Риме папа дозволял это за деньги, без всякого удостоверения в том, не способен ли проситель злоупотребить этим разрешением для отказа от католического культа. В Испании главный инквизитор действовал с большей предусмотрительностью. Он получал секретные осведомления о поведении просителя, об общественном мнении относительно его образа мыслей по вопросам религии и о точности в исполнении христианских обязанностей. Даже когда эти донесения были благоприятны, было трудно получить разрешение на чтение, а особенно на хранение запрещенных книг. Если инквизитор был благосклонно расположен к просителю чтения запрещенных книг, его приглашали изложить письменно цель испрошения этой привилегии, какого рода сочинение он предполагал прочесть, и поводы, побудившие его предпринять этот труд. Предполагая добросовестность с обеих сторон, привилегия давалась для известного количества книг, намеченных в том или другом роде литературы. Если разрешение было общим, в него всегда помещали исключение для книг, запрещенных указами даже для лиц, получивших привилегию. Таковы были книги, нападавшие открыто и намеренно на католичество, как целиком составленные с этой целью, так и те, в коих опасные тезисы были рассеяны в тексте.
